– Замиряться? А из-за чего рассорились? – спросил Ленин.

– Они нас объегорить решили, черти, – ответил Ворошилов. – В Финляндии за посадку в каюты отвечал меньшевик, так он своих в первый и второй класс расселил, а нас всех решил в третий загнать. Ничего, мы им зубы показали…

– Анекдот есть, – улыбнулся Бубнов, – не слыхали, Владимир Ильич? Ведут конвоиры на казнь двух эсдеков. Выпить конвоирам страсть как охота, но приговоренных оставить, понятно, боятся. «Вы, – спрашивают,

– кто по партейности? » – «Большевик и меньшевик», – отвечают. Тогда конвоиры сразу в кабак завернули – раз большевик и меньшевик, значит, сразу заспорят, про побег забудут…

Ленин рассмеялся. Очень ему помог Бубнов со своим незамысловатым анекдотом, потому что в порту, пожимая руки прибывшим делегатам, Ленин понял со всей очевидностью: съезд проигран, большевиков мало, по сходням спускались почти одни меньшевики. Он ничего не стал говорить товарищам – намучились, бедняги, глаза блестят, ночь не спали, им сейчас надо отключиться от всего и завалиться в чистые постели – отдыхать. Их ждут трудные дни, не надо их огорчать в первые минуты.

– Сейчас позавтракаете, еда входит в стоимость номера, – пояснил Ленин, раздав товарищам тяжелые бронзовые ключи от комнат, – и сразу же спать.

– Да мы еще одну ночь можем не спать, – заулыбался Ворошилов. – За границу приехали, как город не посмотреть?!

– Луначарский организует экскурсию, – пообещал Ленин. – Он у нас энциклопедист, он знает то, чего сами шведы про себя не знают.

Бубнов подбросил на руке тяжелый ключ:

– Как тюремный.

Ленин стремительно глянул на синеглазого, молодого совсем товарища, лицо закаменело – так бывало с ним, когда близко видел все то, что пришлось уже пройти Бубнову, а что еще придется?!

В ресторане сели за столик возле рояля – все остальные были заняты французами, прибывшими с экскурсионным пароходом из Гавра.

Ленин перевел название блюд – прейскурант был в тяжелой кожаной папке, словно какой царский рескрипт. Товарищи, смущаясь под взглядами французов, говорили шепотом, близко склоняясь друг к другу, и ноги под стулья прятали – ботинки были в латках, старого фасона.

Заметив это, Ленин сказал:

– Царь царем, дорогие мои, а Россия Россией. Извольте-ка гордиться, что представляете великороссов! Смейтесь в голос! Говорите громко! Плечи расправьте, что вы будто сироты?! Уровень Цивилизации определяется количеством прочитанных книг, а не фасоном галстука! Ваш уровень выше! Рабство из себя самим выжимать надо, по-чеховски, по капле!

… Проследив за тем, чтобы товарищи хорошо позавтракали, не стеснялись брать то, что положено было, объяснив официанту Курту, что господа эти – русские путешественники, хотят получше узнать Стокгольм, Россию покинули впервые, поэтому ухаживать за ними надо дружески, особенно, Ленин отправился в отель «Эксельсиор», там поселились «Воинов» (Луначарский), «Винтер» (Красин) и «Мандельштам» (Лядов). Хозяйка, извиняясь, сказала:

– Господа устали с дороги, легли отдохнуть.

Ленин написал записку, ждет у себя, никуда из комнаты не уйдет, будет работать. Пошел в отель, где разместились практики «Иванович» (Джугашвили), «Сергеев» (Рыков) и «Никаноров» (Калинин). Тоже, бедолаги, спали. В холле, однако, увидел меньшевиков – Рожкова, Маслова и Крохмаля. Те поздоровались несколько смущенно; обрадовались встрече чересчур уж экзальтированно, засыпали вопросами. Ленин стоял спиною к лестнице, Ливер, спустившись со второго этажа, лица его не увидел, крикнул торопливо:

– На собрание, товарищи, руководство в сборе!

Ленин обернулся, Либер вопрошающе посмотрел на Маслова, тот чуть заметно развел руками. Сверху донесся голос Дана:

– Товарищи, мы ждем вас!

Ленин взял под руки Маслова и Крохмаля:

– Нас руководство ждет, пошли.

Рожков оказался нервами послабее, а может, острее других ощутил неудобство:

– Владимир Ильич, там мы собираемся…

– А я разве не «мы»?

– Там Дан, – как-то жалобно откликнулся Маслов.

– Ну и что? – по-прежнему вел свое Ленин. – Мы с товарищем Даном уже десять лет как дружны. Впрочем, вы правы, – заключил, уяснив для себя все с полной определенностью, – не стану мешать вашей работе, надо же до конца выработать программу объединения, вы же с этим приехали, не так ли? Вам необходимо посовещаться фракцией, как лучше объединить усилия в общей борьбе, вполне разумное дело.

Не дожидаясь ответа, кивнул, отошел к портье: рассыльный привез пачки газет, остро пахнувшие краской – великолепный, тревожный запах типографии…

Взял немецкие и французские газеты, на английские не хватило денег, вышел из рациона, купив Фрунзе, Бубнову и Ворошилову карты Стокгольма, чтоб не заблудились, открытки с видами города и заказав себе кофе: неловко было сидеть за столом, а оставить одних нельзя – уйдут голодными, посовестятся попросить.

На первых полосах крупно было подано экстренное сообщение из Петербурга: «Падение Витте. Премьером назван малоизвестный в петербургских кругах Горемыкин, хотя обозреватели, близкие к Царскому Селу, предполагали, что преемником может быть только один человек – Петр Столыпин, который, однако, занял пост министра внутренних дел».

Ленин задумчиво сложил газеты, сунул под мышку, подумал: «Началась возня. Все, как в парламентской стране, тужатся походить на взрослых. Подкоп под Думу – ясное дело, но почему Горемыкин? Это ж лапша, спагетти, право слово, он же тянется, его надо ложкой накладывать. Видимо, промежуточная фигура. Столыпин? Наша беда заключается в том, что мы не знаем тех, которые в Британии занесены в справочник „Кто есть кто“. А знать это нам надо, легче будет ориентироваться в паучьей драке».

… У Вацлава Воровского, который поселился по соседству с Лениным, сидел зеленоглазый молодой человек – улыбка славная, внезапная.

– Это Дзержинский, – представил Боровский гостя. – Феликс Эдмундович, редактор «Червоного»…

– Я читал Феликса Эдмундовича. – Ленин не дал договорить Воровскому, крепко пожал руку. – Я поклонник вашего пера и «Червоного штандара», рад личному знакомству. Как добрались?

– Очень хорошо, Владимир Ильич, спасибо.

– Сложно добирался, – поправил Боровский, – пробирался через Россию, за ним вплотную топали. Три бригады по три человека.

– Почему именно три бригады? Откуда это известно?

– Мы имеем фотографии филеров, – ответил Дзержинский.

– Каким образом заполучили? – удивился Ленин.

– Мы создали особую группу в составе нашей народной милиции.

Ленин присел на краешек стула, подломил под себя ногу, что-то юношеское, увлекающееся было в нем. Дзержинскому это понравилось, он сразу почувствовал доверчивое равенство.

– Ну-ка, извольте, Феликс Эдмундович, объяснить. Меня сей проблем о-очень интересует. Народная милиция? На деле? Провели в жизнь нашу резолюцию? Замечательно! А что за группа? Сколько в ней человек? Почему выделяете? Смысл?

– Выделяем особые группы разведки, Владимир Ильич, – ответил Дзержинский. – Три, пять, семь человек, в основном молодые рабочие, обязательно грамотные, знающие местные условия, спортсмены, стрелки, учат языки. Мы должны уметь бороться с теми, кто сажает нас в тюрьмы. Для этого надо знать врагов.

– Ой! – Ленин рассмеялся. – Шел сюда – думал о том же. Читали – Витте свалили…

– Вот это новость! Прекрасно, право же! – сказал Воровский.

– Вацлав Вацлавович, дорогой мой человек, объясните, отчего это «прекрасно»? До каких пор в России будут уповать на смену личности? Ладно, бог с ним, снова я о больном… Вернемся к практике… Итак, Витте свалили, пришел Горемыкин. Враг? Понятное дело. Но кто за ним стоит? Кого он представляет? Чего от него ждать? Каков был раньше? Отношение к реформам? К армии? Сплетнями пользоваться негоже, надо знать хотя бы протокольные, чисто биографические данные: из этого можно вывести контур человека, пусть даже сугубо приблизительный. А мы к этому не готовы. Так что ваш опыт важен, Феликс Эдмундович, надобно, чтобы вы рассказали об этой работе нашим товарищам, а то спорить мы горазды, а вот защищаться – не ахти. Будем учиться.