жалуется из наших никто. Все на этих двоих смотрят с
пониманием или сочувствием. Уроки искусства и изо -
самые тихие уроки. Все угрюмо молчат, почти физически
ощущая всю горесть, царящую в кабинетах этих предметов.
Я всё думала, как бы мне Фирса с Викторовной помирить,
пыталась поговорить с ними обоими, вразумить как-то, что
ли… Но нет. Ни в какую. Арина Викторовна мне так и
заявила:
- Нет уж, Анечка, я Алика люблю, но быть с ним не
хочу.
Сказать, что я негодовала - ничего не сказать.
- Да как это так?! - вскричала я тогда. - Как так
вообще можно? Любите, но быть - не хотите.
- А так, Леонова, - Арина Викторовна глубоко
затянулась. - Одной любовью, знаешь ли, сыт не будешь!
Нет взаимопонимания, нет общих интересов. Одни ссоры
и разногласия.
Я почувствовала настоящую скорбь. Серьёзно. Будто
она мои отношения на тот свет отправила. Нет. Свои. А
от этого не легче.
- И… что теперь делать?
- Ничего, - Арина Викторовна легко пожала плечами,
будто я её собственный разрыв переношу хуже, чем она
сама.
- Альберт Николаевич - очень хороший человек. Но
человек не мой… - она произнесла это так, что я сразу
поняла: нет, ей тяжело. Намного более тяжело.
- А чего вы тогда замуж вышли за него?
- Всё довольно-таки банально. - Арина Викторовна
горько усмехнулась. - По любви.
Я не сдавалась. Я пошла к Фирсову. И знаете что?
он сказал мне то же самое! Слово в слово! Даже про
«сыт не будешь» упомянул.
- Ну как так, Альберт Николаевич? - негодовала я. -
«Чертовски люблю эту женщину». Ваши слова.
Фирс вздохнул.
- А я её и люблю. Но ничего нас вместе не держит.
Тогда вздохнула я. У меня в голове постоянно
крутились слова Олега: «У нас с Беллой взаимовыгодное
сотрудничество. Мы с ней друзья. Идеальный брак». Вот
оно как. Любовь и вправду не катит. Хочешь быть
счастливым - ищи родственную душу, а не любовь. Хотя,
кто знает, может байки про родственную душу - тоже
выдумки.
- Альберт Николаевич, вы для меня были идеалом
мужчины. А ваш с Ариной Викторовной брак - идеалом
брака. Вы у меня мечту отобрали.
- Ну, прости нас, Леонова.
- Бог простит.
Я вздыхаю и смотрю на Арину Викторовну. Глупые,
глупые, взрослые, придумывающие себе сложности, потому
слишком умные.
Я вздрагиваю, когда в класс залетает парень из
параллельного и восклицает.
- Арина Викторовна, там Фроловой плохо!
Арина Викторовна выкидывает в форточку недокуренную
сигарету, спрыгивает с подоконника и стремглав несётся за
Мухиным. Мы с Веркой тоже подрываемся и бежим за
ними. Как, в общем-то, и половина класса.
Ирка на улице, сидит прямо на асфальте, привалившись
к стене здания и держась руками за живот. Бледная, как
поганка, смотреть больно.
Арина Викторовна подлетает к Ирке и садится рядом
с ней на корточки.
- Что случилось? - спрашивает.
- Арина Викторовна, она отравилась, - поясняет
одноклассница Мухина, Света Белова.
- Чем?!
- Сигаретами.
Тут Ира поворачивает голову и, наклонившись, блюёт.
Твою мать, с этой дурой вечно какие-то проблемы.
- Леонова, вызывай скорую! - распоряжается Викторовна.
Я пошарила по карманам, затем грязно выругалась.
- Верка, скорую вызывай, - говорю я, вспомнив, что
у меня нет телефона.
Вера быстро кивает и достаёт из кармана джинсов
свой.
Скорая приехала через полчаса. За это время Ирка
успела ещё раз блевануть и рассказать нам, что она
поспорила на пятьсот рублей с Мухиным и Беловой, что
выкурит три пачки сигарет за раз. Что самое интересное,
несмотря на периодические приступы рвоты, тошноту,
головную боль, дрожь в пальцах и затруднение дыхания,
Ирка радуется. Да, радуется, что, выиграла и получила
свои долбанные пятьсот рублей. Просто сказочная идиотка!
В больницу мы с Ирой поехали вместе с Верой,
Максом и Ариной Викторовной. Ещё позвонили её
родителям. Ирка была настойчиво против, говорила, что её
предки уроды, и вообще им плевать на дочь, жутко
материлась, чуть ли не плевалась. Но Арина Викторовна
настояла. Отец кратко спросил, в какую больницу её
везут, узнав, ответил, что скоро будет и отключился. А
вот мать успела ещё и наорать на Ирку. А та, несмотря
на своё состояние, тоже в долгу не осталась.
В больницы ссоры продолжились. Пока Ирке делали
искусственную вентиляцию лёгких, а после, отпаивали
лекарствами, её родители громко выясняли отношения. Она
говорила, что из-за его хреновой любовницы он совсем
забыл про собственную дочь и вообще ведёт себя, как
безответственный тюфяк. А он назвал её плохой матерью,
алкоголичкой и старой стервой. Продолжалось это до тех
пор, пока Арина Викторовна не крикнула:
- Сядьте и заткнитесь оба! И без вас тошно, вашу
мать.
Тогда мамаша Иры что-то неразборчиво пробормотала
про то, что она жаловаться будет на учителей, которые,
мол, за дочкой не уследили, и уселась на стул.
В общем, насыщенно прошёл день.
Сто четыре
На следующий день после школы я решила сходить
к Ирке. Врач сказал, что ничего серьёзного, банальное
отравление никотином, но ей лучше полежать в больнице
до завтра. Ира счастлива. Мало того, что три дня
проваляется в одноместной палате, так ещё и после ей
больничный выпишут на неделю. Рай.
Ирка выглядит намного лучше, чем вчера. Лицо больше
не такое бледное. Одета в короткие серые шорты и белую
майку, волосы убраны в хвост. Наверное, мама принесла ей
пижаму ещё вчера.
- Короче, есть охота жутко, а в больнице не еда, а
прикормка, честное слово, - жалуется Ирка, лёжа на
кровати и болтая ногами в воздухе. - Ты принесла мне чего-нибудь вкусненького?
Я встаю со стула, стоящего у её кровати, подхожу
к столу у стены и ставлю на него пакет.
- Я принесла тебе сырный суп, как ты любишь, белый
хлеб, чай с бергамотом и песочное печенье.
- Леонова, я тебя обожаю.
Я выкладываю на стол полиэтиленовый пакет с заранее
нарезанным хлебом, контейнер с супом завёрнутую в
салфетку ложку, термос с чаем и поднос. Открываю термос,
наливаю в его крышку чай, снимаю крышку с контейнера,
разворачиваю ложу, ставлю всё это на поднос и отношу
Ире. Та садится на кровати, опёршись спиной о подушки,
и налетает на суп.
- Чай с сахаром? - деловито интересуется она с
полным ртом
- Да.
- Сколько?
- Две большие ложки на термос.
Она кивает и продолжает есть.
- Фролова, только много не ешь.
Она вновь кивает. Быстро расправляется с супом и
печеньем с чаем и, довольная, вновь ложится на кровать.
- Как там родители? - спрашиваю.
- Сказала им больше никогда ко мне не приходить, но
они же припрутся, чёрт бы их побрал, - ворчит Ира.
- Ты к ним слишком строга.
- Это я ещё добрая, поверь.
Тут у Ирки звонит телефон. Она берёт трубку,
хмурится, затем усмехается, кивает и протягивает мне
мобильный:
- Тебя.
Я тоже хмурюсь и отвечаю.
Художник.
Чёрт. Побери. Когда я решила больше не общаться с
Володей, я была уверена, что моя сила воли это позволит,
потому что, ну, я раньше всегда могла отказаться от чего-
либо. Даже если это что-то, чего мне очень хотелось. Я
вроде как кремень. А тут Володя позвонил, я растаяла,
практически по палате растеклась, рассказала, где я, и ещё
в конце добавила «Жду».
Ира смотрит на меня насмешливо. Приподнимает бровь
и спрашивает:
- А как же «Мне пора перестать общаться с ним.
