– Так сколько же там?

– Сорок и одна…

Осторожно поворачиваю больную и делаю укол.

– Галя, через два часа снова посмотрите температуру. Наверное, придётся сделать ещё один укол. А пока найдите её историю и принесите мне. Кто её ведет?

– Надежда Ивановна.

– Хорошо… У остальных как, нет пожеланий? – обращаюсь я к бабулиным соседкам.

– Доктор! Три ночи уже не сплю. Может, можно снотворного?

– Вы у нас с чем?

– Обследование у меня. Надежда Ивановна положила…

– Посмотрите-ка на меня, – изучаю её «своим» взглядом. – Думаю, что у вас проблемы со щитовидкой. Давно проверялись?

– Да не проверялась я…

– Ладно. Утро вечера мудренее. Сегодня поспите вволю. Посмотрите мне в глаза… Вам очень уютно в вашей кровати… Вы устали… Вам хочется спать… Сейчас вы уснете и будете спать восемь часов. Раз… Два… Три! – и слегка щёлкаю пальцами.

Глаза женщины медленно закрываются, она глубоко вздыхает и засыпает.

– Пойдёмте, Галя. Спокойной вам ночи! – говорю сразу всем в палате.

– Когда мне Клава рассказывала про руку, ну когда вы зимой, то я не поверила, – извиняющимся тоном говорит Галя уже в коридоре.

– По-моему, всё нормально, – я слабо улыбаюсь. Надо же – подустал.

– Это – нормально?

– Главное, что об этом не стоит долго и много говорить. Галя, я пошёл в приёмный и буду там. Если что – зовите.

– Если температура упадёт, то всё равно укол делать?

– Если только на градус, то делать. И историю мне, пожалуйста.

– В приёмный или в кабинет?

– В приёмный.

Спускаясь по лестнице, уже вижу Ванькину лохматую башку. Они с Павлом что-то живо обсуждают.

– Всё привез? – сразу спрашиваю я Ваньку, не успев поздороваться.

– Ага, всё! Там уже правильную капельницу ставят.

Захожу в смотровую. Цвет лица мужчины слегка изменился в лучшую сторону. Елена Михайловна осторожно пробует пульс.

– Ну как? – шёпотом спрашиваю её.

– Успел ваш брат, слава богу. Тут, как мне кажется, стабильно.

– В такой ситуации это уже неплохо.

Выходим в коридор.

– Что там, в двадцать четвёртой? – спрашивает Елена Михайловна.

– Рецидив воспаления лёгких у почти вылеченной старушки. Кто такая Нюра?

– Опять она что-то забыла? – вместо ответа сама задаёт вопрос Шитова.

– Так… Ничего особенного. Просто полдня в палате было открыто окно, пока вечером его не закрыла Светлана Сергеевна. Результат я сейчас видел.

– Сейчас, минутку… Лиза! – зовёт Елена Михайловна. – Последи за капельницей в смотровой.

Лиза покорно идёт в смотровую.

– Нюра – это многолетняя беда этой больницы, – рассказывает Шитова уже в коридоре. – Всё время что-то недоделывает, забывает, и всё такое. Как только её начинают ругать за прегрешения, она сразу кричит, что уволится. Сейчас санитарок днём с фонарём, все сразу пасуют, и всё остаётся по-прежнему.

– Так, может, уволить ее к чёртовой матери? – осторожно спрашивает Павел.

– А мыть этажи кто будет? – Шитова поворачивается к нему и укоризненно качает головой. – Мы с вами под руководством Александра Николаевича?

– А давайте, я ночью всё помою, – вдруг вмешивается Ванька. – По крайней мере, чисто будет.

– Ваня, ваш благородный порыв мне понятен, – старшая с улыбкой смотрит на него. – Я уже поняла, что вы всегда готовы подставить плечо. Только если уж вас использовать таким образом – лучше помыть кабину лифта. Вот Павел Николаевич говорит, что на выходных его отремонтируют и можно будет пользоваться, а кабина невозможно грязная.

– Ну, Ванюха, ты попал… – подсмеиваюсь я. – С Еленой Михайловной не забалуешь.

– Так я готов! Елена Михайловна, скажите, где взять тряпки, щётку, ведро, ну и мыло какое-нибудь. Моющих средств, наверное, ведь нет!

– Пойдёмте…

– Там женщина пришла… – сообщает охранник.

– Ленка, наверно, – и Павел идёт встречать.

Расположились перекусить. Вскипятили чайник. Такая милая, почти семейная обстановка.

– Надо Ваню позвать, – спохватывается Елена Михайловна и, глядя на меня, говорит с укором: – Забыли вы про брата.

– Это пока ваш сотрудник, – ехидничаю я. – Вам и разбираться.

– Начальство всегда выкрутится! – в тон мне отвечает она и собирается выходить.

– «Скорая» пришла, – докладывает охранник, практически вталкивая её обратно.

Выходим встречать.

– Принимайте жертву поножовщины, – хмуро сообщает фельдшер. – Удар в живот. Боялись не довезти. Думаю, большая потеря крови.

Осматриваем парня. Одет более чем… Ясно – не сельский.

– Я ничего… Я сейчас… – бормочет он, бессмысленно водя взглядом по нашим лицам. – Я сейчас… Только… папе… не надо…

Кошмар… Рана от кровотечения залеплена обычным пластырем. Значит, всё там, внутри…

Этого мне только и не хватало! Раза три я ассистировал в Булуне Николаю Фёдоровичу в похожих случаях, но сам ещё ни разу не оперировал. Это тебе, Елизов, не аппендициты резать. Чувствую своей холкой обычный мерзкий страх. А что мне остаётся в этой ситуации? Глаза боятся, а руки делают. Ведь если не я сейчас, то больше уже никто этому парню не поможет. До города он не доедет. Смотрю на Шитову.

– Давно последний раз в операционной стояли?

– Почти три года назад…

– Готовьте операционную. Паш, позови Ваню. Надо его по лестнице поднять.

– Так давайте и я помогу, – предлагает охранник.

– Спасибо. Втроём будет поаккуратнее, – соглашаюсь я.

Павел с Леной во все глаза смотрят на меня.

– Ребята, ужин откладывается.

– Ничего… Это всё потом…

В операционной вместе с Еленой Михайловной готовим парня к операции. Он стонет и дёргается.

– Не знаю, что делать с анестезией, – озабоченно вздыхает старшая медсестра. – Мы же не знаем, что ему можно.

– Погодите… Сильно плохо? – спрашиваю я парня, заставляя его обратить на меня внимание.

– Пло-охо… – стонет он.

– Как звать?

– Саша…

– Я тоже Саша. Значит, мы тёзки, – я улыбаюсь, стараясь не отпустить его взгляда.

Парень в ответ тоже пытается улыбнуться.

– Значит, так, Саша, – начинаю я медленно говорить, глядя ему в глаза, – чтобы стало лучше, тебе сейчас надо поспать. Проснешься, и тебе будет гораздо лучше. Поэтому давай, засыпай… Ты сейчас будешь спать… и не будешь ничего чувствовать… Просто будешь спать… Ты очень хочешь спать… На счёт три ты заснёшь… Раз… Два… Три!

Делаю лёгкий щелчок пальцами и вижу, как закрываются его глаза.

– Так, Елена Михайловна. У нас с вами часа три есть. Вперёд!

У неё вид человека, ударенного пыльным мешком.

– Александр Николаевич! Вы что…

– Елена Михайловна, у нас с вами ещё будет время об этом поговорить за чашкой кофе. Поехали! Работаем!

…Усталость сгибает. Пациент в палате. Кажется, обошлось… Сижу у стола, тупо уставясь в чашку с кофе, и не могу заставить себя взять её в руку. Два с половиной часа мы с Шитовой трудились над этим парнем. У меня всё время в голове звучал голос Михал Михалыча, который говорил мне про точнейший расчёт любого моего движения. Пришлось позвать Ваньку, который почти всё это время стоял рядом со мной и вытирал с моего лица пот, при этом стараясь не смотреть на операционный стол.

– Саш… Сашка! – с трудом доносится до меня Ванькин голос. – Хоть кофе попей!

– Водки бы… – выдавливаю я. – Жаль, что нельзя.

– Нужно! – резко звучит голос Елены Михайловны, и передо мной появляется мензурка. – Пейте! Это спирт.

– Елена Михайловна, нельзя мне, – вяло отбояриваюсь я. – Вдруг ещё кого-нибудь привезут.

– Пейте, я сказала! Если привезут, то от вас сейчас толку столько же будет, сколько от моего младшего. Пейте! Ну!

– Сашка, пей, тебе говорят! – в один голос кричат на меня Ванька с Павлом.

Беру мензурку и осушаю.

– Молодец! – одобряет Павел и интересуется: – А сколько вашему младшему?

– Четырнадцать. Александр Николаевич, а теперь на кушетку и спать! Хотя бы час, – жёстко приказывает Шитова. – Это я вам как медик говорю.