Доктор. Тридцать франков? За мой торпедо? Я не отдам его за шесть тысяч.

Кнок,с досадой. Я так и знал! (Снова смотрит на колымагу). Значит, мне не придется купить этот автомобиль.

Доктор. Да, если вы не хотите говорить серьезно.

Кнок. Жаль. Я думал сделать из него бретонский сундук. (Отходит от автомобиля). Что до вашей клиентуры, я бы от нее отказался со столь же малым сожалением, если бы не было поздно.

Доктор. Позвольте вам заявить, дорогой коллега, что вы жертва… ложного впечатления.

Кнок. Я скорее бы сказал, ваша жертва. Впрочем, я не люблю жаловаться, и когда даю провести себя, то виню лишь самого себя.

Г-жа Парпале. Провести! Протестуй, мой друг. Протестуй.

Доктор. Я более всего хотел бы разубедить доктора Кнока.

Кнок. Что касается сроков выплаты, то вы напрасно установили трехмесячные в стране, где клиент признает лишь годичные. Это придется изменить. Во всяком случае, не беспокойтесь на мой счет. Я ненавижу долги. Хотя, правду сказать, это гораздо менее мучительно, чем какой-нибудь прострел или обыкновенный чирей на бедре.

Г-жа Парпале. Как! Вы не хотите нам платить в положенные сроки?

Кнок. Я горю желанием, сударыня, платить вам, но я не имею никакой власти над календарем и не в силах передвинуть дату Кощеева дня.

Г-жа Парпале. Михайлова дня!

Кнок. Михайлова дня!

Доктор. Но у вас есть же какие-нибудь сбережения?

Кнок. Никаких. Я живу на свой заработок. Или, лучше сказать, жажду жить на него. И для меня тем печальнее мифический характер проданной мне вами клиентуры, что я собирался испробовать на ней совершенно новые методы. (Немного подумав и как бы про себя). Правда, что проблема только слегка изменилась.

Доктор. В таком случае, дорогой коллега, вы особенно неправы, предаваясь преждевременному отчаянию, которое является лишь расплатой за вашу неопытность. Нет спора, медицина — широкое поле. Но жатва не растет на нем сама. Вас слегка обманули юные мечты.

Кнок. Ваши слова, дорогой коллега, полны неточностей. Начнем с того, что мне сорок лет. Если у меня и есть мечты, они не юные.

Доктор. Допустим. Но вы никогда не практиковали.

Кнок. Вы опять ошибаетесь.

Доктор. Как! Не говорили ли вы мне, что защитили вашу диссертацию лишь прошлым летом?

Кнок. Да, тридцать две страницы в восьмую листа, под заглавием: «О ложном здоровом самочувствии», с эпиграфом, взятым мною якобы из Клода Бернара: «Здоровые люди на деле — лишь больные, не сознающие этого».

Доктор. Значит, мы с вами согласны, дорогой коллега?

Кнок. Относительно сущности моей теории?

Доктор. Нет, относительно того, что вы новичок.

Кнок. Простите! Курс медицины я действительно прошел недавно. Но моя первая врачебная практика имеет двадцатилетнюю давность.

Доктор. Как, вы были свободным врачом без диплома? В годы, когда их больше уже не существовало!

Кнок. Нет, я был бакалавром.

Г-жа Парпале. Но бакалавров медицины никогда не бывало.

Кнок. Бакалавром словесных наук, сударыня.

Доктор. Вы, значит, практиковали тайно, без патента?

Кнок. Напротив, открыто перед всем светом, и не в глухом провинциальном уголке, а на пространстве примерно в семь тысяч километров.

Доктор. Я вас не понимаю.

Кнок. Это, однако, очень просто. Лет двадцать тому назад, будучи вынужденный бросить занятия романской филологией, я сделался приказчиком в отделе галстуков лионского магазина «Французские Дамы». Там я теряю место. Гуляя в порту, я читаю объявление о том, что на пароходе в 1700 тонн, отправляющемся в Индию, требуется врач, и не обязательно с докторской степенью. Как бы вы поступили на моем месте?

Доктор. Но… никак, конечно.

Кнок. Да, вы другое дело: вы не чувствовали в себе призвания. Я пошел туда. Так как я ненавижу ложные положения, я сразу же заявил: «Господа, я мог бы сказать вам, что доктор, но я не доктор. И я вам сделаю даже более серьезное признание: я еще не знаю, какова будет тема моей диссертации». Они мне ответили, что не придают значения докторскому диплому и что им нет дела до темы моей диссертации. Я на это тотчас же говорю: «Хотя я и не доктор, я желал бы, ради авторитета и дисциплины, чтобы на пароходе все меня звали доктором». Они отвечают, что это вполне естественно. Однако, я все же продолжаю в течение четверти часа объяснять им причины, побуждающие меня кривить душою и добиваться докторского титула, на который, по совести, я не имею права. Благодаря этому, у нас осталось всего три минуты на то, чтобы договориться о жалованье.

Доктор. Но ведь у вас не было никаких настоящих познаний!

Кнок. Не совсем так! С самого детства я со страстью зачитывался врачебными и аптекарскими объявлениями в газетах, также как и проспектами с заголовком «способ употребления» на коробках с пилюлями и банках с микстурами, которые покупали мои родители. Девяти лет я знал наизусть длинные тирады о недостаточности выделений у лиц, страдающих запорами. Я и сейчас еще могу процитировать вам замечательное письмо, адресованное в 1897 году одной вдовой из Буржа к фабриканту «Американской настойки» Шекерсов. Хотите?

Доктор. Благодарю вас, я верю вам на слово.

Кнок. С помощью этих текстов я рано усвоил профессиональный стиль. Но главное то, что они уяснили мне истинный характер и истинное назначение медицины, которые факультетское преподавание прикрывает ворохом учености. Могу сказать, что уже двенадцати лет я обладал правильным врачебным самосознанием. Отсюда и зародился мой нынешний метод.

Доктор. У вас есть метод? Интересно бы было с ним познакомиться.

Кнок. Я не занимаюсь пропагандой. Да и кроме того, показательны лишь результаты. В данную минуту, по вашему собственному признанию, вы предоставляете мне клиентуру, равную нулю.

Доктор. Нулю!.. Позвольте, позвольте!..

Кнок. Приезжайте через год посмотреть на то, что я с ней сделаю. Доказательство будет решающим. Заставляя меня начать с нуля, вы повышаете интерес опыта.

Жан. Сударь, сударь… (Доктор Парпале идет к нему). Мне кажется, лучше будет разобрать также и карбюратор.

Доктор. Разберите его, разберите. (Возвращается). Так как беседа наша затягивается, я велел шоферу произвести чистку карбюратора, которую он делает раз в месяц.

Г-жа Парпале. Но как же выпутались вы из положения, когда попали на корабль?

Кнок. Две последние ночи перед отплытием я провел в размышлениях. Полгода практики на пароходе дали мне случай проверить мои идеи. Приблизительно так же поступают больничные врачи.

Г-жа Парпале. Много было людей на вашем попечении?

Кнок. Экипаж и семь пассажиров очень скромного общественного положения. Всего тридцать пять человек.

Г-жа Парпале. Это не мало.

Доктор. И были смертные случаи?

Кнок. Ни одного. Это противоречило бы моим принципам. Я сторонник понижения смертности.

Доктор. Как и все мы.

Кнок. И вы тоже? Неужели? Я бы этого не подумал. Короче говоря, я считаю, что несмотря ни на какие искушения, мы должны стараться сохранить жизнь больного.

Г-жа Парпале. Это отчасти верно, то, что говорит доктор.

Доктор. А много у вас было больных?

Кнок. Тридцать пять человек.

Доктор. Значит, все поголовно?

Кнок. Да, все поголовно.

Г-жа Парпале. Но как же при этом пароход мог плыть?

Кнок. Я установил известную очередь. (Молчание).

Доктор. Скажите, вы теперь в самом деле доктор?.. Потому что здесь требуется диплом, иначе вы нам причините большие неприятности… Если вы не настоящий доктор, признайтесь нам лучше сразу…