Тут Андрей снова увидел Риту — она несла коробку с изоляционной лентой. Иванчик подключил новый кабель, который привезли на автокаре. Рита завязала на кабеле белую изоляционную ленту. На других кабелях были такие же узелки, белые и зеленые.

— Иванчик, у вас готово? — спросил тот, который вытаскивал из кармана куртки обмылок.

— Надо проверить обмотку. — Иванчик полез внутрь машины. Машина была такой огромной, что Иванчик спокойно помещался внутри ее обмоток.

Иванчику протянули коробок спичек.

Вскоре внутри машины вспыхнул огонек: Иванчик проверял обмотку, подсвечивал себе спичкой. Было смешно: внутри такой современной электрической машины и слабый огонек спички.

— Иванчик, вы скоро?

Иванчик вылез из машины. В это время к Андрею подошел Сережа:

— Надо ввести машину в синхронизм, чтобы обороты ротора и магнитного поля статора совпали.

— В общем, чтобы начала вращаться?

— Именно.

— Узелки эти зачем?

— Для памяти, где питающий кабель, где под нагрузку.

Сережа поспешил к распределительному щиту, потому что в это время по радио громко объявили:

«Освободите трассу! Восемь тысяч вольт на обмотку статора и на ротор две тысячи вольт. Внимание у щита, держать одну минуту!»

Раздалось мощное гудение.

Андрей вместе со всеми смотрит на длинный вал, но вал неподвижен.

— Выключить!

Около вала опять люди, трогают его руками. Новые отпечатки ладоней. Кто-то сказал:

— Может, залипают подшипники?

— Хотя бы развернулась разок. Прокрутим подъемным краном?

Рита опять около Андрея.

— Интересно? — спросила она.

«Вот оно, — подумал Андрей о Рите, — и дед и прадед».

Рита повторила вопрос.

— Конечно, интересно, — ответил Андрей. — Я впервые на заводе. Для чего эта машина? Для радионеба?

— Для радиозвезд, — улыбнулась Рита. — Она какая-то грустная сейчас, верно? — сказала Рита, кивнув на машину. — Незащищенная.

— Незащищенная… — Андрей поглядел на машину.

— Ну да. Рыжая, не покрашенная еще, влажная от масел.

— Ты так о ней говоришь… — Он не привык слышать от Риты подобные слова.

— Потом машину будут проверять на холод, на жару и на дождь, — объясняла Рита Андрею. — Висят датчики, видишь? Устроят ей настоящий дождь.

— Это когда она уже не будет незащищенной? — спросил Андрей.

Рита не ответила. Потом вдруг спросила:

— Как ты оказался на заводе?

— Пришел, и все.

Рита внимательно посмотрела на него.

Андрей сам был удивлен, что он на заводе, здесь, на испытательной станции. Он никогда не думал, что о главном с Ритой ему придется говорить у машины «СДМЗ-30».

…Рита шла по улице и размахивала своей авиационной сумкой. Рита умела ходить по городу, как будто город принадлежал ей или, во всяком случае, таким, как она.

Машину толкнуть не удалось.

— Ничего, завтра удастся. — Рита остановилась и начала уголком пудреницы чертить на своей сумке схему машины. Самое важное, чтобы повернулся вал. Так говорит и отец, она с ним консультировалась.

— Тебя действительно все это волнует? — спросил Андрей.

Рита посмотрела на него серьезно и сказала:

— Очень. И никогда больше так не спрашивай у меня.

— Извини. Не буду. — Андрей обиделся.

Рита это заметила.

— Не обижайся, если не хочешь, чтобы обижалась я.

Некоторое время шли молча. В городе было по-весеннему светло от весенней воды на асфальте, от разбрызганного повсюду солнца. Стояли продавщицы цветов с корзинами мимозы. Андрей купил цветы, протянул Рите. Она приоткрыла «молнию» на сумке и вставила в сумку цветы.

Андрей и Рита проходили мимо входа в Парк культуры имени Горького.

— Пошли, — взяла Андрея за руку Рита.

— Куда?

— В парк.

— Зачем?

— Прыгнем на парашютах с вышки. Я давно хотела.

Андрей пожал плечами.

— Я еще в детстве просила отца, но он не соглашался.

— По-моему, никто с парашютом в парке давно не прыгает, — сказал Андрей, сворачивая к входу в парк.

Рита шла по дорожке немного впереди. Она была в короткой спортивной юбке и в поролоновой куртке. Туфли — на широком наборном каблуке. На чулках — ни единого пятнышка. Она умела так ходить между лужами, хотя и казалось, что идет она небрежно и невнимательно и не придает никакого значения своим туфлям и чулкам.

«Как же я ее люблю! — думал Андрей. — Я могу вот так вот идти, лишь бы только шла она. Всегда. Чтобы видеть ее. Но почему она такая слишком красивая! Зачем? Трудно любить такую. Она знает, какая она. И все знают. И трудно ее любить и думать, что только ты один ее любишь и имеешь на это право и никому больше нет дела ни до нее, ни до тебя. А так хочется заявить: это моя девушка! Не таращите на нее глаза, не заговаривайте с ней, не думайте, что она никого еще не любит. Она любит и никого больше не полюбит».

— Парашютов нет, — сказала Рита, останавливаясь. — Ты прав. А может быть, еще не повесили?

— Их давно уже нет.

— Тогда хочу покататься на «чертовом колесе».

Рита и Андрей пошли к колесу. Колесо поднимало кабины высоко над городом.

Андрей купил билеты. Очередь на посадку была небольшой, потому что была весна и там наверху было еще ветрено.

Рита и Андрей заняли места. Им досталась кабина зеленого цвета.

— Как питающий кабель, — сказал Андрей.

Рита засмеялась. Она была счастлива.

Начали заполняться следующие кабины. Рита и Андрей медленно поднимались все выше, по мере заполнения других кабин.

— А ведь ты тоже ошибаешься во мне, — вдруг сказала Рита. Она подставила лицо ветру и прикрыла глаза. Веки у нее были чуть голубоватыми, наведенными карандашом, и от этого ресницы тоже казались голубоватыми.

— Как прикажешь понимать? — спросил Андрей. — Подними воротник.

О воротнике Андрей сказал громко, чтобы слышно было в соседней кабине, где сидели ребята с гитарой и смотрели на Риту. Пусть слышат, что Андрей имеет все права на эту девушку, что это его девушка.

Рита не ответила. Тогда Андрей сам поднял воротник ее куртки. Неужели так всегда придется бороться за нее, всячески подчеркивать свои права?

— Я монтирую свой характер, — сказала Рита. Она открыла глаза и смотрела на город. — Внутри нас тоже есть радиосвязь. Генератор идей.

— Значит, это только эпизод в твоей жизни?

— Это моя жизнь, — медленно ответила Рита.

Колесо еще немного поднялось. Кто-то из кабины крикнул вниз:

— Когда же начнем крутиться?

— Это значит, кончилось детство. Кончилась стюардесса, манекенщица, актриса кино, эстрадная певица. Кончились шлягеры. — Рита сложила руки на коленях, соединила пальцы. — Понимаешь меня?

— По-твоему, актрисы, певицы — это не работа?

— Работа. Но я должна была заставить себя делать что-то еще, придумать какую-то добавочную нагрузку. Я должна была победить себя. А на стюардессу меня бы не пропустила медицинская комиссия.

Андрей не обратил внимания на ее слова о медицинской комиссии. Он спросил:

— Ты хотела победить себя, как Иванчик, например, и Сережа?

— «Гроссы» требуют все с предельной строгостью.

— Кто еще? Витя Овчинников?

Рита взглянула на него.

— Он пишет — на хвойный лес приятно прыгать.

— Ты хочешь, чтобы мне было стыдно?

— Нет. Я борюсь с собой. У меня есть на это причины.

Рита отвернулась, сняла руки с колен.

Можно вот так любить человека, как Андрей любит Риту, и потом вот так сразу ненавидеть человека, как Андрей ненавидел сейчас Риту. Ненавидел, потому что ревновал. Он мог ее ревновать даже к этому «чертовому колесу», не то что к Вите Овчинникову.

Колесо дернулось и начало вращаться. Кабина Андрея и Риты полетела высоко вверх, над самым городом, потом вниз, к самой земле. Андрей тихонько обнял Риту за плечо. Она отстранилась. Тогда Андрей закричал ей в самое ухо:

— Синхронизм! Обороты совпали!..

На следующий день Андрей не попал на занятия к доценту Успенскому. Он снова был на заводе, на испытательной станции. Он хотел что-то доказать Рите, хотя и не знал, что именно. Завода он не понимал и чувствовал, что не поймет, да и на что это ему? Ему нужна Рита, потому что он ее любит. А Рита? Что она? «Да» или «нет»?