Сама женщина известна нам только по рассказу лейтенанта. Даже такое небольшое количество подробностей необычно. Официальная статистика показывает, что из двенадцати тысяч семисот парижских проституток, знавших место своего рождения, пятьдесят три приехали из той части Бретани, что и она. Но к цифрам не прилагаются никакие имена, кроме обычных прозвищ – Жасмин, Абрикос, Змея, Инженю и т. д. Нет ничего, что подтвердило бы ее рассказ о том, как она была опозорена и брошена. Возможно, ее спутник – если таковой существовал – возвратился из Лондона и спас ее из Пале-Рояля. Или, быть может, подобно жене бальзаковского полковника Шабера, ее подобрали в галереях, усадили в экипаж и поместили в первоклассную гостиницу. Два года спустя после приезда молодого лейтенанта, когда Пале-Рояль стал центром революционной деятельности, она, возможно, присоединилась к своим «сестрам по оружию» на историческом митинге у фонтана, когда «юные леди из Пале-Рояля» поклялись обнародовать свои обиды и потребовать справедливого вознаграждения за свои патриотические труды:

«Союзники изо всех уголков Франции, собравшиеся в Париже, не имеющие причин жаловаться на нас, сохранят приятные воспоминания о том, на что мы шли, чтобы оказать им радушный прием».

Ее положение было лучше, чем положение других проституток в других частях города, и могло помочь ей пережить эти тяжелые годы. Когда Франсуа-Рене де Шатобриан вернулся из ссылки в Англию в 1800 г. и проехал по разоренным землям мимо безмолвных церквей и чернеющих фигур в заброшенных полях, он был поражен, обнаружив, что в Пале-Рояле по-прежнему звучит веселье. Маленький горбун стоял на столе, играл на скрипке и пел гимн генералу Бонапарту, молодому первому консулу Французской республики.

Если на момент встречи с лейтенантом ей было восемнадцать, то тогда она бы приближалась к концу своей профессиональной карьеры. (Большинство парижских проституток были в возрасте от восемнадцати до тридцати двух лет.) После революции жизнь стала тяжелее. Всякий раз, когда генерал Бонапарт посещал Театр Франсе и оставлял свою карету у Пале-Рояля, солдат посылали «чистить» бордели, чтобы первый консул не подвергся приставаниям, которые привели бы его в замешательство. Еще позже, когда молодой лейтенант уже завоевал пол-Европы, женился на австрийской принцессе и сделал свою мать самой богатой вдовой Франции, проституток из Пале-Рояля стали штрафовать, сажать в тюрьму, подвергать медицинским осмотрам или отправлять с позором в их родные провинции.

Но даже Наполеон Бонапарт имел маленькое влияние на «столицу Парижа». Если верить одному английскому путешественнику, Пале-Рояль остался «водоворотом разгульной жизни, затянувшим в себя многих молодых людей». Его слава распространилась по всей империи и за ее пределами. В глубине России казаки говорили о нем как о легендарном месте, и, когда армии с востока пересекли границы рушащейся империи, офицеры вдохновляли своих солдат рассказами о Пале-Рояле, утверждая, что, не увидев этого дворца распутства и не вкусив его радостей, ни один человек не может называть себя мужчиной или считать свое образование законченным.

Хотя это произошло в городе, каждая извилистая улочка и закрытое ставнями окно которого могли рассказать свою историю, можно было ожидать, что цепочка катастрофических событий, начавшихся 17 декабря 1774 г., оставит долго не стирающийся след в истории Парижа. На протяжении нескольких лет они угрожали затмить все войны, революции, эпидемии чумы и случаи массовой резни, которые когда-либо омрачали двадцать квадратных километров, расположенных между Монмартром и улицей Монтань-Сент-Женевьев. И все же прошло почти двести лет с того момента, когда историк хотя бы упомянул о них. Возможно, это окажется уроком: так много людей предпочли жить в городе, который поэты обычно называли адом, потому что он предлагал бесценный дар забвения. Бесконечная парижская суета унесла с собой все, подобно дождю, который смыл отбросы ста тысяч домов в Сену.

Первый признак чего-то нехорошего появился в субботу днем, за неделю до Рождества 1774 г. Главные таможенные ворота на южной окраине города были, как обычно, запружены транспортом. Париж наполнял свои рынки и магазины для предстоящего праздника, и даже в конце года путешественники вынуждены были долго ждать, прежде чем им удавалось войти в этот ад и начать окончательный спуск к шпилям, скрытым за завесой дыма.

Таможенники взимали плату за все, что попадало в город. Каждое транспортное средство, пассажир и предмет багажа должны были быть обысканы с целью «не пропустить любую вещь, запрещенную указом короля». Торговцы вразнос и молочницы, усталые пешие крестьяне, тянущие ручные тележки, груженные зимними овощами, обляпанные грязью пассажиры из направляющегося на север дилижанса – все они были вынуждены ждать в общей очереди.

Некоторые из них сидели в саду близлежащей мельницы и пили не облагаемое акцизом вино; другие стояли у заграждения и обменивались новостями и сплетнями. В тот день собралась группа людей, чтобы наблюдать за разгрузкой винных бочек с телеги. Колесный мастер нагревал кузнечный горн, чтобы починить сломанную ось. Возчик, который выехал из Орлеана еще до зари, попал в большую яму на дороге на последнем отрезке пути до Парижа. В любом другом месте во Франции выбоина на дороге – даже такая глубокая, что в ней могла бы утонуть лошадь, – осталась бы незамеченной, но эта яма появилась внезапно на большой дороге, ведущей на юг, в Орлеан. В далекие времена, когда Париж был небольшим городом, расположенным на острове посреди реки Сены и застроенным хижинами, по дороге курсировали быстроходные колесницы галлов, и, двигаясь по этой же великолепной улице, легионы Лабиена (Тит Лабиен – древнеримский полководец, легат Юлия Цезаря во время Галльской войны. – Пер.) нанесли сокрушительное поражение армиям племени паризиев в 52 г. до н. э. Теперь, в 1774 г., это был самый оживленный отрезок дороги в королевстве. Иногда, когда движение не задерживалось домашним скотом, более десяти транспортных средств проходили через таможню за час.

Огромное значение для всех очевидцев события имело то, что эту часть дороги называли улицей Денфер, Адовой улицей (Rue d’Enfer). Никто не знает, как эта улица получила свое зловещее название. Возможно, изначально это было галльское слово, означающее «ярмарка», или оставшееся в языке словесное обозначение чего-то сделанного из железа – быть может, ворот, которые отмечали границу города. Многие говорили, что эта улица известна как Адова, потому что в этом квартале раздавалось много криков и ругани, но другие замечали, что тогда такое название должны были бы носить почти все улицы Парижа. Третьи, веря в то, что названия говорят о будущем и прошлом, связывали его с древним пророчеством, которое гласило, что однажды все храмы, таверны, монастыри и еретические школы Латинского квартала поглотит бездна преисподней. Однако образованные люди предпочитали более научное происхождение названия:

«Этимологи утверждают, что во времена римлян улица Сен-Жак называлась Via Superior («верхняя дорога»), тогда как эта улица, располагаясь ниже, носила название Via Inferior или Infera. Путем искажения и сокращения название превратилось в Enfer»[1].

Около трех часов дня толпящиеся у таможенного шлагбаума люди увидели зрелище, которое могло бы решить вопрос раз и навсегда: крыши зданий Парижа слегка изменили угол наклона по отношению к горизонту. Мгновением позже раздался звук, будто делает вздох и потягивается великан. Скот, который проходил через ворота, охватила паника, и животные стали пятиться к шлагбауму. Все увидели бегущего мужчину, на голову которого был натянут капюшон. Позади него на дороге вздымалось облако, а дома, расположенные за улицей Денфер, внезапно стали видны. Вдоль восточной стороны самой улицы Денфер, протянувшись к центру Парижа, как оказалось потом, на четверть мили, разверзлась трещина и поглотила все дома.