Сталинские застолья выполняли важные функции. Они были местом обсуждения и решения различных государственных вопросов. Мнительный Сталин использовал регулярные ужины как метод контроля над соратниками и получения информации. Наконец, в жизни Сталина такие встречи играли важную социальную функцию. Они скрашивали его одиночество, служили одним из немногих доступных развлечений. «Сталину в одиночку некуда было девать себя», – писал Хрущев[35]. Действительно, все больше отходя от рутинных государственных дел в последние месяцы жизни, вождь заполнял свой досуг самым причудливым образом. Во время прогулок заключал своеобразные пари с охранниками о температуре воздуха: «Сотрудник называл какую-то цифру. Другой сотрудник… называл иную цифру. Затем Сталин называл свою цифру и просил проверить, кто из них ближе к истине. Термометр висел на стене дачи, и сотрудник шел туда, смотрел показания градусника, возвращался и называл точную цифру». Соревнуясь в точности глазомера, охранники и Сталин предлагали свои варианты расстояний между деревьями, а затем измеряли их рулеткой. Вскоре по всему дачному участку были развешены термометры, а охранников вооружили рулетками[36].

Неудивительно, что застолья с коллегами имели для Сталина особую ценность и смысл, особенно в последний период жизни. «Мы же ездили к Сталину очень часто, почти каждый вечер», – вспоминал об этом времени Хрущев. Случалось даже так, что Сталин вызывал едва успевших уехать соратников повторно и только после напоминания, что встреча состоялась совсем недавно, отменял распоряжение[37]. Регулярные визиты к сильно постаревшему и неуравновешенному Сталину были нелегким испытанием. «[…] Мы должны были работать на своих постах […] а кроме того, участвовать в сталинских вечерах в качестве театральных персонажей и развлекать его. Тяжелое для нас было время», – писал Хрущев[38]. Несомненно, однако, что соратники не роптали, прилежно отбывая трапезную повинность как непременное условие принадлежности к высшему руководящему кругу.

В общем, последняя встреча в ночь на 1 марта не отличалась ничем особенным. Собравшись в узком кругу, Сталин и его гости вряд ли танцевали или пели песни. Ужин, как обычно, завершился под утро (пять или шесть часов утра называет Хрущев, о подаче машин гостям в пятом часу вспоминали опрошенные охранники). Завершился благополучно – по словам Хрущева, «Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа». Он проводил гостей в вестибюль. «[…] Много шутил, замахнулся, вроде бы пальцем, и ткнул меня в живот, назвав Микитой. Когда он бывал в хорошем расположении духа, то всегда называл меня по-украински Микитой. Мы тоже уехали в хорошем настроении, потому что ничего плохого за обедом не случилось […]»[39]. Д. А. Волкогонов утверждает, что Сталин был раздражен и угрожал соратникам. Однако источники своей информации он не называет[40].

Не доверять свидетельствам Хрущева о мирном завершении последней встречи «пятерки» у нас нет оснований. Хотя предположения Волкогонова также не выглядят фантастическими. Сталин в один вечер мог и наградить соратников своим благорасположением, и угрожать им. Как будет неоднократно показано в этой книге, сочетанием кнута и пряника (хотя преимущественно кнутом) Сталин в течение почти двух десятилетий держал в узде не только соратников, но и многие миллионы граждан СССР, а затем стран социалистического лагеря.

За 74 года жизни советский диктатор прошел длинный и бурный путь борьбы за власть и превратился в важный фактор российской и мировой истории. Скорее дополняя, чем отрицая друг друга, историки исследуют Сталина как продукт различных исторических предпосылок и доктрин. Они находят в Сталине и в его режиме черты традиционной российской авторитарности и империализма, влияние революционной европейской традиции и ленинского большевизма[41]. Идеологические предубеждения играли в жизни и деятельности Сталина действительно немалую, часто определяющую роль[42]. Однако советский вождь не следовал доктринам слепо. Несмотря на изрядный догматизм, Сталин приспосабливал революционные теории к интересам собственной диктатуры и нового великодержавия. Немалую роль в выборе политического пути играли и личные качества Сталина. Он был жесток. Из всех методов разрешения политических, социальных и экономических противоречий предпочитал насилие, причем неограниченное. Как и другие диктаторы, был упрям и негибок. Любые уступки и компромиссы Сталин рассматривал как угрозу незыблемости своей власти. На реформы, всегда ограниченные и непоследовательные, он соглашался лишь тогда, когда социально-экономические кризисы приобретали особую остроту, угрожавшую стабильности системы.

Основой сталинских представлений о мире был крайний антикапитализм. Он был тотальным: Сталин не принимал даже тех относительных компромиссов, на которые соглашался Ленин, вводя новую экономическую политику. Скрепя сердце, Сталин допускал действие в советской системе ряда капиталистических экономических регуляторов – денег, предельно усеченных товарно-рыночных отношений, личных материальных интересов. Погубив миллионы людей в голодные годы, Сталин согласился закрепить за крестьянами их крошечные личные хозяйства. Однако до конца своей жизни он верил, что эти вынужденные уступки будут вскоре преодолены, что социалистическая экономика неизбежно превратится в огромный безденежный комбинат, где все будут работать по указаниям государства и получать взамен те натуральные блага, которые государство, и только оно, посчитает нужным им выделить.

«Береги дочку: государству нужны люди», – написал Сталин дочери Светлане по случаю рождения своей внучки[43]. Эта явно неуместная для поздравления молодой мамы фраза выражала суть Сталина. Созданное большевиками государство в его миропонимании являлось абсолютом. Государству и его высшему воплощению – партии – во главе с вождем полностью и беспрекословно подчинялось все сущее. Интересы личности имели право на жизнь лишь постольку, поскольку служили интересам государства. Государство имело непререкаемое право требовать от человека любой жертвы, вплоть до его жизни. Государство не было ограничено в своих действиях и никогда не ошибалось, поскольку было носителем высшей истины исторического прогресса. Вера в великую миссию была моральным оправданием любых действий режима. Ошибки и преступления с легкостью превращались в историческую необходимость-неизбежность, в лучшем случае – в трудности роста.

Основным методом принуждения к государственности и подавления личного и общественного выступала так называемая классовая борьба, война с внутренними и внешними «врагами». Сталин был выдающимся теоретиком и практиком этой концепции. По мере успешного продвижения социализма классовая борьба будет только обостряться, утверждал он. Это положение стало краеугольным камнем его диктатуры. Как способ интерпретации действительности теория классовой борьбы выступала мощным пропагандистским орудием. Происками «врагов» объясняли все политические и экономические провалы, тяготы жизни и военные неудачи. Как форма государственного террора классовая борьба придавала насилию размах и жестокость, присущие гражданской войне.

Марксистские и большевистско-ленинские догматы в сознании и действиях Сталина вполне мирно уживались с великодержавием и империализмом. В ноябре 1937 г. Сталин заявил соратникам: