Пользуясь услужливостью Мерзлякова, Сталин устроился достаточно удобно, насколько это было возможно в ссылке у Северного полярного круга. Он продолжал сожительствовать с Лидией Перепрыгиной. По малодостоверным слухам, у них якобы родился сын[110]. В декабре 1930 г. два брата Перепрыгиных, Ион и Александр, арестованные за службу в белой армии, обратились к Сталину с просьбой о поручительстве. Они напомнили вождю о «прежней дружбе, которую Вы питали к нам», но ни словом не обмолвились о судьбе сестры. Сталин читал это письмо, но помог ли Перепрыгиным, из документов не ясно[111].

Располагая свободным временем, Сталин много рыбачил, охотился, ездил к товарищам по ссылке в соседние селения, принимал гостей у себя, участвовал в курейских пирушках. Его материальное положение несколько стабилизировалось. Главное – прекратились болезни. «Я живу как раньше. Чувствую себя хорошо. Здоров вполне – должно быть привык к здешней природе. А природа у нас суровая: недели три назад мороз дошел до 45 градусов», – бодро сообщал Сталин в одном из писем в конце 1915 г. [112]

Это было своеобразное существование, в котором проявились многие важные черты характера Сталина. Он был неприхотлив, не страдал от брезгливости и вполне приспособился к жизни в суровых условиях. В Курейке, где насчитывалось восемь домов и 67 жителей, Сталин был обречен на одиночество, во всяком случае интеллектуальное. Позже политические противники обвиняли Сталина в растительном существовании, недостойном революционера. «Тщетно стали бы мы искать каких-либо следов его духовной жизни за весь этот период одиночества и досуга», – писал Троцкий о туруханском этапе жизни Сталина[113]. Действительно, в собрании сочинений вождя зияет заметная дыра – ни одной статьи за четыре года, с начала 1913 до начала 1917 г.

Переписка Сталина, хранящаяся в архивах, рисует, правда, более сложную картину. В первый год, то ли надеясь на побег, то ли по привычке, Сталин пытался работать. Он написал новую статью по национальным проблемам и послал ее в журнал. Он просил у товарищей выслать книги, журналы и газеты. О работе над статьями и нужде в новых книгах Сталин периодически писал и в последующие годы ссылки[114]. Однако его энтузиазм, судя по всему, угасал. В 1914 г. произошло разоблачение Малиновского как агента охранки. Это был сокрушительный удар по партии большевиков в целом. На Сталине, который был дружен с Малиновским и пытался через него решать свои проблемы, этот громкий скандал отразился особенно болезненно. Дела шли все хуже. Статья, посланная в журнал, так и не была напечатана. Новых изданий товарищи не присылали, а денег на их самостоятельную выписку не было. В ноябре 1915 г., через два года после начала ссылки, Сталин в одном из редких писем Ленину так объяснял свою ситуацию: «Живу неважно. Почти ничем не занимаюсь. Да и чем тут заняться при полном отсутствии или почти полном отсутствии серьезных книг? […] Вопросов и тем много в голове, а материалу – ни зги. Руки чешутся, а делать нечего»[115]. Сталин все реже контактировал с руководителями партии, находящимися в эмиграции, периодически жаловался в письмах, что они забыли его. Широко известны нелицеприятные для Сталина запросы Ленина, сделанные в 1915 г. разным лицам: «Не помните ли фамилии Кобы?»; «Большая просьба: узнайте […] фамилию «Кобы» (Иосиф Дж…?? Мы забыли)»[116].

В конечном счете положение Сталина было отражением общего положения дел в большевистской партии. Ее руководители прозябали кто в ссылке, кто за границей. Надежды, мечты и безуспешные попытки активизировать движение перемежались спорами и дрязгами между собой и с политическими оппонентами из других партий. Перспективы революции и личные судьбы революционеров оставались туманными. Как представлял свое будущее 38-летний Сталин, мы не знаем. Может быть, просто старался не думать об этом.

После отъезда гостей ранним утром 1 марта Сталин, скорее всего, лег спать. Не исключено, что плохо себя почувствовал[117]. Он был стар и нездоров. Днем Сталин не вышел из своих комнат и не вызывал никого из охраны или обслуги в привычное время, ближе к обеду. В начале 1952 г. в штате охраны сталинской квартиры и дачи числилось 335 человек[118]. Еще 73 человека составляли обслуживающий персонал. Они работали на разных объектах в несколько смен. Сталин проводил в окружении этих людей значительную часть жизни. Они ходили за его спиной, дежурили под окнами его дома, готовили, убирали, а если было нужно, то и развлекали. От помещений охраны и прислуги основную часть ближней дачи, в которой жил Сталин, отделял длинный коридор. В сталинских комнатах были установлены кнопки вызова.

Нарушение обычного распорядка жизни Сталина днем 1 марта встревожило его охрану. Пользуясь своим служебным жаргоном, охранники докладывали непосредственному начальству, что в жилых помещениях вождя нет «движения». «Движение» не наблюдалось до вечера. Охранники все больше волновались, но идти к Сталину без вызова боялись. Только после 18 часов, к облегчению охраны, в комнатах Сталина зажегся свет. Все приготовились к вызову. Однако он не последовал. Тревога вновь усилилась. Охранники препирались, кому идти к Сталину. Идти не хотел никто.

Колебания охранников были вполне объяснимы. Конечно, они привыкли к Сталину, так же как одинокий Сталин (которому обслуга отчасти заменяла семью) привык к ним. Время от времени Сталин вместе со служащими дачи работал в саду, жарил шашлыки в камине. Иногда приходил на кухню, чтобы полежать на русской печи, – лечил больную спину. Однако расстояние между охранниками и Сталиным оставалось намного большим, чем разделявший две части дома огромный коридор. Сталин держал свое окружение в строгости и страхе.

Охраной Сталина и других членов высшего руководства занималось специальное подразделение в составе советских органов госбезопасности. Первоначально, пока сохранялись остатки революционного романтизма, вожди позволяли себе многочисленные вольности. Еще в 1920-е годы жена Сталина могла воспользоваться трамваем, а сам он, хотя и в сопровождении охраны, передвигался пешком по улицам Москвы или ездил в автомобиле без особых мер предосторожности. В июле 1930 г. на отдыхе в Сочи автомобиль, в котором находился Сталин с женой, столкнулся с другой машиной. Вождь повредил левую бровь[119].

В октябре 1930 г. в условиях нараставшей истерии борьбы с врагами Политбюро приняло решение: «обязать т. Сталина немедленно прекратить хождение по городу пешком»[120]. Однако Сталин, принимавший непосредственное участие в изобретении «заговоров», а потому знавший им цену[121], игнорировал запрет. Примерно год спустя, днем 16 ноября 1931 г., он шел по улице в сопровождении охраны от здания ЦК партии к Кремлю. Согласно версии ОГПУ, по дороге на Сталина случайно наткнулся вооруженный агент антибольшевистских организаций, прибывший из-за границы. Встреча была столь неожиданной, что агент не сумел воспользоваться оружием[122]. Вскоре он был арестован. Информация ОГПУ о происшествии была направлена Сталину и другим членам Политбюро. Молотов сделал на сообщении ОГПУ надпись: «Членам ПБ. Пешее хождение т. Сталину по Москве надо прекратить». Подчинился ли Сталин этим требованиям, мы не знаем. Не вполне понятно также, в какой мере в этой истории присутствовал элемент провокации.