– Да хорошо выучил! – похвалил неожиданно старик. – Я-то ведь вижу, что срок не долог был: год небось, не более?
– Год, – отвечал Мирко, и рот его невольно растянулся в довольной и благодарной улыбке. – Дядя меня учил, Неупокой Лютович его зовут. Он раньше у князя радославского в гриднях ходил.
– Верно говоришь. Неупокой Лютович, у князя Любомира. Вместе за Камень на урриевского кагана ходили, – проговорил дед, глядя, казалось, сквозь время куда-то в прошлое. – Старик, да славен будет! Ты, значит, Неупокоя Лютовича нетием будешь. Вот уж и не гадал, что снова о нем услышу! Я как на сходе от тебя услыхал про то, кто твой дядя, сразу понял: он! Жив, значит.
Мирко стал понимать, что так обрадовало деда Рейо. Получалось, что Рейо и Неупокой встречались – и не где-нибудь, а вместе воевали за Камнем.
– А долго ли вы вместе прослужили? – спросил он Рейо.
– Долго ли? Да, почитай, восемь лет без малого. Как он пришел, я уж пять лет в гриднях был. И сдружились мы сразу почти, потому оба с севера были. И за Камень ходили, а то как же. А что теперь он? – спохватился дед. – Здрав ли? Я ведь, как денег-то скопил в достатке, домой подался, а он остался еще. Обещался заглянуть на обратном пути, да так и не явился. Я уж думать стал, не убит ли, пал от ворога? Жив, значит?
– Жив, – остановил старика Мирко. – Только вот со здоровьем… Не сладко ему досталось, когда кочевники с восхода пришли: половину рати радославской положили, князь Любомир тоже пал. А дяде глаз стрелой выбило. Левый. Он теперь повязку на нем носит. А еще женился он, – поспешно рассказывал мякша.
– Вот это славно! – порадовался за друга дед. – Давно ли женился-то?
– Как раз после того, как бой тот злосчастный случился. Его одна вдова приютила, у нее тогда же мужа убили. Рубаха вот, она мне сшила. – Мирко потрогал для убедительности рубаху.
– Ага, – на рубаху Рейо внимания, конечно, не обратил. – Погиб, значит, князь старый? Жаль, великий воин был, хоть и крут. А Неупокоя кочевник ока лишил? Ох, худо! Ну, ладно, что не жизни. И со степняками биться привелось: вот где страх так страх! Повязку, говоришь, дядя носит?
– Носит, – подтвердил Мирко. – Синетную такую, с буквицами златыми, шитыми. Что те буквы значат, правда, не ведаю.
– Была, была такая! – опять обрадовался воспоминаниям и совпадениям Рейо. – Тогда ж, когда Ринг осаждали. Огромная крепость – девять валов кольцами, да стены, башни, тын. С нами тогда ругии были и еще одно войско: чудной народ, обликом на Кулана нашего похожи, то ли он на них.
– Да он ведь род от вольков ведет, – исхитрился мякша вставить словечко.
– Ну да, – не останавливаясь на таких мелочах, продолжил дед. – Может, и вольки. Звались они иначе: арверны. Вот у них-то он повязку и выменял. Они не сразу ведь отдали. Старик среди них был, седой весь, в рубище ходил – он свое слово решительное сказал. Только тоже не просто так… – Дед задумался и по привычке пожевал губами. – Веру свою Неупокой по-прежнему соблюдает и чтит?
– Какую веру? – растерялся Мирко. «Да что ж это я? – сразу спохватился он. – Ведь чтит. Ну что с того, что не видел сам ничего?»
– Значит, оставил? – предположил дед Рейо. – Гляди, а так истов был.
– Да не оставил, не оставил! – поспешил возразить Мирко. Ему ведь было интересно узнать, что же это за вера, что дала дяде такую силу духа и твердость. А тут представился случай, какого, может, и не дождешься больше. – Только скрытничает он. Все знают, что вера иная, а какая, никто не ведает. Даже Млава, наверно. А что ж за вера это, может, хоть ты растолкуешь?
– Это жену его так звать? – осведомился дед. – Хорошее имя. А про веру ту я и сам не много знаю. Люди разные ее исповедуют. Одни нарочно и живут для того, чтобы другим ее передавать, как тот старик, что Неупокоя обратил. А другие в сердце ее принимают и тем всему злому противостоят, как дерево под ветром. На Вольных Полях еще такие есть, а с тех пор, глядишь, еще больше стало, коли кудесники их не погнали. За Камнем больше. Те арверны – все в той вере, и ругии тож, а меж собой плохо ладят. Вот и пойми, что да как! Дело там, кажется, вот как было: бог один, он добрый был и людям помочь хотел. Спустился на землю и, как человек, ходить стал. Лечил, чудеса разные творил, ну и слова говорил всякие, злых ругал. А люди взяли, озлились на правдивые слова, да и убили его. Ну, богу что, он обратно вернулся. А добрые люди, как о том узнали, сами теперь по свету ходят и то, что бог им заповедал, делать стараются. Или просто на месте остаются, никуда не ходят: известное дело – дом, семья, дети, но по правде той живут, что бог завещал. Да только правду, сам видишь, каждый ее по-своему, что оглобли, развернуть норовит, – грустно закончил Рейо. – Вот и все, что знаю. Понял что?
– Ага, – кивнул Мирко, где здесь было не понять: добро делай, а зла не делай. Так и надо жить. Действительно, и чего дядя таился?
– А тот старик, – завершал Рейо свой рассказ, – Неупокою еще свиток подарил, в котором много про ту веру написано было, да только по-арголидски. Уж не знаю, как Неупокой свиток тот читал. Видать, языку тому выучился?
– Да, говорит он по-арголидски, – подтвердил Мирко. – А меня вот не научил…
– Надобность настанет – выучишься, – философски заметил Рейо. – Хорошо, что все ж он жив остался да оружие в руках твердо держит. Я ж с тобой не о том говорить думал, – вернулся с небесных высот дед. – Давай-ка с лошадей сойдем да посидим немного. Тебе в седле, смотрю, как на сене, а мне на земле привычнее. Ездить, верно, сам учился?
– Сам, – отвечал правду Мирко. Уж этим-то он мог гордиться.
Они отпустили коней, а сами устроились на лужайке, в тени.
– Я тебя долго не задержу, – сказал Рейо, вытянув ноги в полосатых своих портах. – Я про Неупокоя говорил, что он – как дерево под ветром. Так я вот о чем тебя спросить желаю: про ветер, против которого он встал. Не знаю, в чем там вера его, а его самого знаю – не охотник он легкого да окольного пути искать. Верно ли говорят, будто нечисть на севере встает, от которой люди на юг подались?
– Верно, – отвечал Мирко. – Иные подались, иные остались…
– А иные и вовсе не почесались, – добавил дед. – Так? Так.
– Так, – согласился Мирко. – Я о том с дядей говорил. С того разговора мой путь и начался. Не след мне в Холминках оставаться – дядя так сказал. А уж куда да как идти, что уметь – это все потом решилось.
– А ну, еще расскажи, что это Неупокой говорил тебе? Я вот чую что-то, а высказать не могу. Чую, что худо, а в чем, помочь как – не знаю. Может, он знает? – попросил Рейо.
– Вот и он так же говорил, – отвечал Мирко. – Только он еще мне сказал, когда я пытался было с ним спорить, что лучше мне дома остаться с нечистью воевать, что, дескать, нет толку без разума бороть то, что и богам не всегда под силу.
– Ага, – кивнул дед. – Выходит, наш-то Антеро знал, куда идет?
– Знал, – отвечал Мирко. Теперь был не сход, и запираться было незачем. – И не боялся. Дядя мне еще сказал, что у каждого человека место должно быть, где ему жить подходяще. Антеро говорил, что бусина ему в Мякищах такое место указала. Вот он и решил, что лучше на своем месте с лихом, чем в другом, маяться.
– Бусина! – усмехнулся дед. – Смотрел я туда, ничего не видел, только глаза заслезились. А ты-то сам видел что, коли так бусине веришь?
– Видел, – отвечал Мирко. И он рассказал Рейо Суолайнену о том, что показала ему бусина, когда дважды он в нее заглядывал. Сейчас казалось, что это было очень давно, хотя и двух дней еще не минуло.
Старик выслушал его внимательно, почесал в бороде и сказал:
– Да, тебе-то врать незачем. Пусть уж боги меня простят, а что Тойво, что Йорма, что Антеро – как не от мира сего. Свои родовичи им не больно доверяли, а уж что про других говорить. Выходит, и вправду…
– Рейо Парвович, а ты не знаешь, есть ли где край такой, что в бусине был?
– Вот ты о чем, – понял дед. – Тоже место свое ищешь? Сразу так не скажу, сам таких не видел. Пожалуй, близ западного моря это может быть. Ругии рассказывали. Ежели я их так понял, то там. Да путь туда не близок.
