– Так вот, – не обращая внимания на слова дочери, продолжил Юкка. – Горю этому помочь можно. Коли ты раны заговаривать можешь, глядишь, и другое сумеешь. – С этими словами Юкка положил на стол правую ладонь и приметно пошевелил длинными гуслярскими пальцами. – Понял, о чем я? – спросил он.
– Смекаю, – утвердительно ответил Мирко. – Да вот… – он оглянулся на сидевших тут же Крету, Тиину, Ахти, Хилку.
– Потом, конечно, не сейчас. В таком деле торопиться нельзя, – одобрил Юкка. И Мирко сообразил: гусляр проверял, знает ли он, как положено относиться к песенным заклинаньям. – Своих-то не страшно, пусть знают. Завтра поутру – ты уж не серчай, вижу, что ночи две не спавши, – я тебя разбужу.
– Знаю, – отвечал Мирко, – на ночь такое не делают. Утро – время доброе.
– Ну, раз так, – заключил Юкка, – давайте-ка спать ложиться. Назавтра работы опять, хотя и поменее, чем сегодня было. Работникам я сказал, чтобы прямо на поле шли да без меня починали. Вы, коли хотите, беседуйте еще, а мне пора.
Женщины стали убирать со стола. Говоря «беседуйте», Юкка имел в виду, разумеется, двор, потому как спал он тут же, в избе.
– Да нет, что уж тут беседовать, отец, – поднялся с лавки Ахти. – Мирко и вправду давно как следует не спал: то с Антеро всю ночь проговорил, то со мной, то зверь на коня напал, то… – Тут он осекся, едва не проболтавшись о всадниках, но спохватился. – Ладно, я тоже спать пойду.
Тем временем все было убрано – в шесть рук Крета, Тиина и Хилка справились быстрехонько.
Поскольку все пятеро односельчан по вере были хиитола, то вечернюю молитву образам богов, стоявших в красном углу, сотворить надо было непременно, особенно после такого трудного дня. Неведомо, одинаково ли истово веровали они, но молились все. Да и каждому ведь надо было поведать кому-то свое сокровенное, и кому, как не более сильным, мудрым и справедливым, которые многое могут простить? Мирко вежливо пожелал всем доброй ночи и отправился на сеновал.
Он, конечно, не забыл проведать коней. Белый и вороной, как и рано утром – давно это было! – особенно обрадовались мякше, а ведь именно на них сидели те, кто почти приблизились к своей цели: достать Мирко. Или кони понимали вину своих прежних хозяев и теперь хоть лаской старались вернуть ему долг?
Похлопав последний раз по сильному, гладкому плечу белого, потрепав жесткую гриву вороного, мякша, прежде чем улечься, поблагодарил Землю-Мать, Отца-Небо, Ночь-красавицу, и Грома, и Ветошника, и Мшанника за немалую их, а порой и вовсе чудесную помощь. Как же не хватало ему сейчас чьего-нибудь мудрого, утешного слова! Древние боги не оставляли в беде, но молчали, и он в который уже раз не знал, той ли дорогой пошел. Хотелось верить, что той: иначе как бы он повстречал Рииту? Где бы еще нашлась голубая бусина? И как обрел бы он нового друга? Ведь Ахти Виипунен, хоть и прошло всего ничего, стал ему воистину другом, каких не нашлось у него за столько лет в Холминках. Дядя Неупокой был самым сильным и надежным товарищем, но друзей-сверстников дома не получилось.
Душистое мягкое сено приняло его усталое тело, согрело, укрыло от ночной сырости, а крупные звезды так же, как и в Мякищах, смотрели сквозь прорехи в травяном одеяле. Последним, что запомнило сознание, перед тем как уйти в недосягаемую страну сновидений, была Риита на стволе серебряной ивы, с зеленоватыми распущенными волосами и гребнем. Мучаться и горевать сил уже недоставало, и видение это осталось радостным и счастливым.
Сна своего Мирко не помнил. Помнил, что виделось нечто непонятное – то ли тревожное, то ли хорошее. Он просыпался один раз оттого, что к нему наверх попытался было залезть не то Юсси, не то Анти, да не смогла собака вскарабкаться по осыпающемуся сену, поскулила и зарылась в сено внизу.
Однако через некоторое время потревожили Мирко уже сильнее. С трудом поднимаясь из бездонных глубин сна, он почувствовал, как что-то сухое, прохладное и шероховатое коснулось руки, да так и замерло недвижно. «Это еще что?» – досадливо подумал мякша. Он открыл глаза, да так и обмер: рядом с ним, прижавшись к его откинутой в сторону руке, неподвижно лежал, как неживой, какой-то черный – а что еще можно рассмотреть в темноте? – незнакомый змей. «Чур меня. – Мирко бросило в холодный пот, и он едва не дернулся неосторожно. – Вдруг гадюка?» И все заговоры и заклинания как отшибло.
Пока парень лихорадочно соображал, как бы получше избавиться от ночного гостя, прямо перед носом у него зажглись два круглых зеленых глаза. Не успел он даже подумать что-либо, как молниеносный бросок когтистой кошачьей лапы схватил змея. Мирко тут же, как ошпаренный, дернулся влево. Змей зашипел, поднялся на хвосте, отыскивая откуда ни возьмись явившегося врага, но новый удар, уже с другой стороны, заставил его метнуться влево. Сено зашуршало, посыпалось вниз, и змей, не удержавшись, плюхнулся туда же. Каари – а это был, разумеется, дымчатый кот, любимец Ахти, – вытаращив глаза и выгнув, не хуже змея, хвост, скатился за ним.
– Что всполошились? – услышал он снизу девичий голос.
– Риита? Ты ли? – сорвалось у него с губ, и он, объятый вспыхнувшей вдруг надеждой на повторение волшебства давешней ночи, рванулся и… надежда на этот раз обманула его. У сеновала стояла Хилка.
– Приснилось что? – приглушенным голосом спросила девушка. – Давеча ты меня Хилкой звал. Руку дай, к тебе забраться хочу. Озябла уже.
На Хилке были белая, почти без вышивки, рубаха да теплый платок на плечах. Мирко молча подал руку и втащил ее наверх. Она поспешно зарылась в сено – греться. Он смотрел на нее вопросительно и несколько неприязненно.
– Что, змеюка потревожила? – как ни в чем не бывало продолжала Хилка. – Ты не опасайся, то не гадюка. У Виипуненов всегда ужи в подполе жили – они там за жабами гоняются и за мышами. А где ужи…
– Там гадюк нет, – закончил за нее мякша. – Знаю. Пошто пришла?.. Да и как же Юкка тебя пустил? – спросил он хрипло – спросонья горло было сухим.
– А я из горницы на чердак, а оттуда через створку и вниз спустилась. Тиина спит, я тихо. А что ты так недоволен? Обидела чем?
– Да нет, – смутился Мирко. – Просто… – Он поймал себя мысли, что, несмотря на то, что знал, это Хилка здесь рядом, а отнюдь не Риита, ему захотелось почувствовать ее совсем рядом, а именно в своих объятиях. И ему не было стыдно: девушка опять была столь похожа на Рииту, что он даже не мог осознать, где же разница.
– Просто подумал, верно: вчера по одному в колодец прыгать собралась, а нынче уж ко проезжему на сеновал? Так ли? – Она засмеялась нервно, повела рукой – и тот же, что и у Рииты, Мирко увидел сплетенный из бисера обруч! Точно такой же!
– Скажи, Хилка, – не обратил он внимания на ее смех. – Нет ли у тебя бус зеленых? Чтобы вовсе зеленые, круглые, без крапинок всяких. Ну, такого цвета, что трава по травеню-месяцу?
– Есть, а ты почем знаешь? – пришел черед дивиться Хилке. – Зачем тебе?
– Да так, – снова смутился мякша. – У сестры моей такие были. Есть, вернее.
– У Рииты? – с видом тонкого понимания поинтересовалась Хилка.
– А? Да, у Рииты, – неуверенно произнес Мирко, и тут же, не позволяя ей вставить слова, продолжил: – Ничего такого я не думал. Да только что ж ты вот так, ночью? Нешто завтра я куда денусь? Я ж не вдруг в дорогу соберусь, да и не отпустят просто так.
– Ты-то не денешься. Я вот… – Она помолчала. – Со мной не все ладно. А словом перемолвиться надобно. Да так, чтобы наедине, а не с Виипуненами у калитки.
Мякша тут же догадался, что речь пойдет именно о том, почему это на сходе заблажила Неждана, почему Ристо всего так перекосило, почему вообще на сходе пришлось мусолить намеренную ложь, потянувшую за собой другую. Он взял девушку за руку – рука была горячая, сухая и напряженная.
– Сказывай, – проговорил он. – Только я разве чем могу помочь, если беда какая?
– Никто здесь помочь не может, – ответила она. – Все распри меж родами боятся. А из рода, сам знаешь, не вдруг выйдешь. Это не к колдуньему озеру пройтись. Ты, Мирко, на Антеро похож. Нет, не лицом – ты думаешь похоже. И говоришь.
