Лизавета вошла в «Элефант» и огляделась. Все как всегда. Как и должно быть в кофейне на Петербургском телевидении в половине восьмого вечера. За дальним угловым столиком тесной кучкой сгрудились и гомонят операторы, на столе перед ними – бутылка водки и недопитые стаканы с кофе. Суровая действительность (сок в кофейне бывает не каждый день) научила их запивать водку напитком из солнечных аравийских зерен. За соседним столом пьет чай очень красивая дикторша. Строгая, подтянутая, аккуратная – в кафе, обставленном столами и стульями, крытыми убогим советским пластиком, с обгрызенным стаканом в руке, она кажется инопланетянкой или, по крайней мере, иностранкой. Поодаль пьют свой вечерний кофе бухгалтер и экономист.

Лизавета подошла к строгой дикторше.

– Привет. Нашу социологиню не видела?

– Бог миловал, – пожала плечами дикторша.

Когда-то социологическая служба Петербургского телевидения, получив заказ руководства, с цифрами в руках доказала, что иметь в штате такое старомодное явление, как дикторы, объявляющие программу передач, не просто не выгодно, а стыдно. Потом социологи представили рейтинг дикторов, и красавице досталось последнее место. С той поры прошло уже немало времени, но она по-прежнему не жаловала социологов.

Лизавета взяла кофе и устроилась рядом с дикторшей.

– А еще какие новости?

– Уволят нас всех в ближайшее время… Уже «наследнички» приходили осматривать помещение.

– Ерунда. – Лизавете не хотелось ее утешать.

– Как сказать, может, я к вам перейду…

– Ты же не любишь суету и беспорядок…

– Придется полюбить.

Внезапно дикторша выпрямила спину и растянула губы в улыбке. Лизавета сразу поняла, что пришла социологическая гранд-дама, с которой у нее и была назначена встреча в кофейне.

– Здравствуйте, Лиза… Здравствуйте, Леночка…

Студийный социолог была молодой женщиной. Тем не менее многие называли ее гранд-дамой или весомым специалистом. Она и выглядела весомо – минимум центнер живого веса плюс острый как бритва ум, густой бас и супермодная одежда. Она не боялась носить велосипедные трусы, бархатные леггинсы, мини на грани дозволенного и прозрачные блузки. Спокойно говорила художественному руководителю студии и любым шеф-редакторам все, что она думает об их грандиозных проектах. Виртуозно материлась и артистично составляла убедительные докладные записки, в которых подвергала сомнению разнообразные начинания и громила все и вся. Словом, она действительно была социологом.

– Ты хотела меня видеть? Редкий случай. Сейчас кофе возьму. – Социологиня уплыла к буфетной стойке и вскоре вернулась с чашкой кофе и тарелкой, перегруженной пирожками и бутербродами. Чрезмерный вес представительницы самой модной науки на телевидении не был связан с болезнью, его причина коренилась в жизнелюбии и обжорстве гранд-дамы.

– Пойду, пожалуй. – Вечно сидящая на диетах дикторша скоренько допила свой чай и удалилась.

– Я хотела бы кое-что выведать, Людмила Андреевна, – сразу призналась Лизавета. С умной женщиной лучше играть в открытую. – Вы же факультет психологии заканчивали году в восемьдесят восьмом?

– Где-то так… – хмыкнула гранд-дама.

– Значит, должны знать некоего Целуева… – Лизавета произнесла фамилию политического продюсера очень вкрадчиво.

– Кто же не знает старика Целуева! – рассмеялась социологиня. Ее смех, отдаленно напоминающий грохот волн, разбитых волнорезом, произвел сильное впечатление на операторов.

Они замолчали, на минуту забыв о своих творческих горестях, – подвыпившие операторы всегда погружаются в невеселые разговоры о собственных загубленных и упущенных возможностях: кого в Голливуд приглашали, за кем Параджанов охотился, звал снимать «Цвет граната», за кем Тарковский…

В наступившей тишине следующую фразу социологини услышали все:

– Целуев – это тип!

– В каком смысле?

– Цельный человек, всегда знающий, чего он хочет и как именно этого «чего» можно добиться. Он учился на нашем курсе. Маяком был, образцом. Комсорг, отличник, активист. Женился на дочке секретаря обкома, правда, не первого. В аспирантуру прошел на «ура», диплом защищал по социальной психологии, но потом переметнулся на кафедру психологии политической, что позволило ему впоследствии стать преуспевающим консультантом. Открыл какую-то фирму. А почему нет? Знакомства тестя плюс модная специальность… – Социологиня погрустнела. – Так чем же тебя заинтересовал этот красавчик?

– Он занимается предвыборной кампанией одного человечка. – Лизавета предпочитала говорить правду, когда могла.

– Да, да, я слышала, – закивала Людмила Андреевна, – мне Игорек говорил.

– Игорек? – переспросила Лизавета.

– Его лучший друг по университету, а теперь злейший враг…

– Вот как? И что случилось?

– Понятия не имею. Я не уточняла. Знаю только, что Олежек способен на все, а Игорь его конкурент…

– В смысле?..

– Тоже зарабатывает предвыборными и политическими консультациями, он меня как-то нанимал для социологического обеспечения проекта. Там ходят хорошие деньги. – Гранд-дама погрустнела еще больше, уголки пухлых губ опустились, из обширной груди вырвался тяжкий вздох. – У нас, считай, весь курс на научной политике кормится. Или наукообразной. – Телевизионный социолог умела быть честной, когда это не угрожало ее собственному благополучию.

Лизавета была довольна собой – именно на такую информацию она и рассчитывала, раскапывая старые связи господина Целуева. Телефон Игорька Людмила Андреевна помнила наизусть.

– Его компания называется «Перигор», двести тридцать четыре – сорок пять – шестьдесят семь.

– «Перигор»? – удивилась Лизавета. – Он имеет какое-то отношение к этой старой французской провинции?

– Я тоже сначала не поняла, что это тонкий намек на знаменитого выходца из Перигора, Шарля Мориса де Талейрана…

Лизавета чуть не поперхнулась кофе.

– Он выбрал имя великого политика, умудрившегося послужить и директории, и Наполеону, и Людовику, причем в одном и том же качестве… Очень грамотно. Должно понравиться нашим политикам… Если они, конечно, разберутся…

– Политикам можно разъяснить, – подхватила социологиня. – За что ты мне нравишься, так это за умение быстро соображать. Ну и за образованность…

– Что есть, то есть. Только образованный человек может оценить знания ближнего… – не стала скромничать Лизавета.

– Хотела бы я знать, почему тебя волнует Целуев… – Ответа социологиня не дождалась и на прощание пропела: – Подловить его трудно, он тоже умный и образованный.

– Поживем – увидим, – самоуверенно бросила Лизавета и отправилась к себе – дозваниваться до основателя фирмы имени ударника дипломатического труда Шарля Мориса де Талейрана-Перигора.

Впрочем, на кнопки аппарата она давила напрасно. Номер 234-45-67 молчал. Видимо, «перигорцы» жили по европейским обычаям – в восемь вечера в их конторе уже никто не подходил к телефону.

Петербург прекрасен в любое время года. Разумеется, для тех, кто понимает. И для тех, кто может любоваться редким простором площадей, проспектов и даже боковых улиц, гармонией фасадов и державной красотой дворцов и памятников, не обращая внимания на пыльные бури летом, несвойственные морскому климату города, и очень даже свойственные метели зимой.

Утро выдалось солнечным, и имперская столица, построенная для того, чтобы блистать, заулыбалась всеми своими бесчисленными ртами – даже такими, которым улыбаться вовсе не полагается: чугунными щербинами поваленных оград, пробоинами в дворцовых окнах, дырами в стенах домов и провалами мостовых. Впрочем, щербины, дыры и провалы – это частности, а если не обращать внимания на частности, в остальном все было хорошо.

Солнце – самый большой во Вселенной сторонник равенства – радовало богачей и бедняков, эмансипированных дам и настроенных на домострой мужичков, сплетничающих старух и хулиганистых мальчишек.