— Знаешь, — сказал отец, — этим праздником я убил двух зайцев: выдал замуж дочь и выполнил свои светские обязательства за прошлые десять лет.

Маргарет сказала:

— Папа, тебе грустно, что у тебя нет своих родных?

Он покачал головой.

— Ты никогда о них не рассказываешь.

— Нечего рассказывать. Отца я вообще не знал, а мать, когда переселилась ко мне, была обыкновенной старушкой.

— Я не об этом. — Маргарет кончиком языка гоняла кусочки льда по бокалу.

Он пожал плечами и вернулся к своей сигаре и виски. Маргарет ушла, так и не допив. Виски ей не понравилось, хотя оно и было настоящее шотландское, очень дорогое и абсолютно противозаконное.

Сад расцвел разноцветными фонариками. Над полем для гольфа висела бледная луна, точно прилипший к небу клочок бумаги. Маргарет стояла у бассейна с рыбками и смотрела, не мелькнет ли между листьями чешуйчатый хвост, но видела только луну — она дрожала и покачивалась среди зеленых кружков.

— На что ты смотришь?

Она так сильно вздрогнула, что едва не упала в воду.

— Так нельзя!

— Что нельзя? — Это был Эндрю Стефано, муж ее троюродной сестры Бернадетты.

— Ты меня испугал.

Какой он красивый, подумала Маргарет. Смуглый и гладенький, как морской котик. Как Роберт.

— Маргарет, ты пила! — Его голос вдруг изменился.

— Мне уже семнадцать лет, — сказала она. — Почти. — Я могу пить, если хочу. — Она насмешливо фукнула, вытянув губы.

— Девочка, я тебя накормлю. По-моему, тебе это будет полезно.

Он обнял ее за талию и решительно повел в буфет. В самом центре бесконечного нагромождения закусок под голубым шелковым балдахином медленно таял ледяной лебедь, охраняемый множеством золоченых купидонов.

— Слышишь? — сказала Маргарет. Размеренные звонкие шлепки: умирающий лебедь капал в тазик, скрытый под кружевной скатертью. — Лебедь истекает кровью.

— Ну-с, — сказал Эндрю, — все выглядит очень аппетитно!

Маргарет отмахнулась от официанта.

— Пойдем на воздух, Эндрю.

Эндрю нагрузил две тарелки, сунул в карман серебряные вилки и ножи, не забыв и салфетки, и они вышли в сад. Все столики были заняты.

— Придется идти обратно, — сказал Эндрю.

— Идем дальше, кузен Эндрю. Что-нибудь да отыщется.

Они шли по саду, оглядывая тесные кружки у озаренных свечами столиков. Потом остановились — дальше начиналось поле для гольфа.

— Что будем делать? — спросил Эндрю.

Ночь была безветренной, как все летние ночи, и в воздухе висела влажная духота. За темным сплетением деревьев над полем громоздились тучи. Иногда от травянистого откоса тянуло легким ветерком, рожденным жаром накаленной солнцем земли и прохладой деревьев. Он задевал щеки, как крылья ночной бабочки.

Маргарет лизнула палец и подняла его.

— Чувствуешь? Говорят, это вовсе не ветер, а дыхание земли.

Эндрю все еще высматривал в сумраке сада свободный столик.

— Ты что-нибудь видишь?

Маргарет повернулась на пятках, пискнув теннисными туфлями.

— Давай прямо здесь. — Она плюхнулась на траву и прислонилась спиной к дереву. — Умираю есть хочу!

— Надеюсь, тебе понравится. Ты же не сказала, чего тебе взять.

— Я так голодна, что и гвозди сойдут.

Она быстро опустошила тарелку и сунула ее в куст азалии.

— Посмотрим, как они ее утром разыщут… Кузен Эндрю, а где вино?

— Тебе на сегодня достаточно, девочка.

— Не говори со мной таким тоном. — Она выпрямилась. — Пойду стащу бутылку у кого-нибудь со стола.

Скоро она вернулась. Резиновые подошвы ступали совсем бесшумно.

— Белое или красное? — Она хихикнула. — Они так целуются… Рюмок не нашла. Зато принесла вот что.

От резкого запаха сахарной пудры он чихнул.

— Пирожные?

— Ну и что?

— Дай-ка мне вино.

— Зря отказываешься, Эндрю. Замечательные пирожные, только не разберу какие.

— Ты что, вкуса не чувствуешь?

— Никакого.

— Девочка, ты-таки пьяна.

— Слышишь, поют?

— Нет.

— А ты послушай…

Звуки праздника: джаз-банд играл «Валенсию», смеялись и громко разговаривали люди; в темноте вокруг них повсюду кто-то шептался.

— Не слышу никакого пения.

— Может, они опять запоют, — сказала Маргарет. — Я подожду. — Она растянулась на земле. — До чего же хорошо!

Она закинула ногу на ногу, чуть не задев Эндрю по лицу. Он схватил ее ступню и почувствовал под пальцами резиновую подошву, брезент, шнурки.

— Маргарет, ты была в церкви в теннисных туфлях?

— Конечно, нет. — Маргарет икнула. — Я была в атласных туфлях, как велела Анна, и вообще вела себя очень прилично.

— Ты ухмылялась, когда шла по проходу.

— Рада, что ты меня заметил.

— Ты рехнулась.

С дорожки вежливо спросил официант:

— Вам что-нибудь подать, сэр?

Эндрю подскочил от неожиданности. На дорожке белела куртка и слабо поблескивал серебряный поднос.

— Ты похож на привидение.

— Шотландского с содовой, — сказала Маргарет.

— Мисс Маргарет, ваш отец спрашивает, собираетесь ли вы ехать домой.

— Скажи ему, что меня подвезет кузен Эндрю.

Поднос поднялся и поплыл прочь, оставив за собой запах виски и крахмала.

— Вот почему говорят, что они черней смолы. — . Маргарет хихикнула. — Их совсем не видно. Ну, поехали. С Новым годом!

— Легче, легче, — сказал Эндрю.

— Знаешь что, — сказала Маргарет, — до сих пор я пила только тайком, когда никого не было дома или никто не видел.

— Я готов отвезти тебя домой, но мне совсем неохота тащить тебя на второй этаж.

— Знаешь, кем бы я хотела быть? Старой дамой, которая рассказывает сальные анекдоты мальчишкам.

Эндрю допил рюмку.

— Ты отправляешься домой сию же минуту.

Она продолжала лежать. Он потянул ее за руки и, подняв, крепко обхватил за талию. Она приникла к нему, немного постояла, потом швырнула рюмку в темноту.

— Ладно, кузен. — Она все еще чувствовала у себя на талии его пальбы.

У Эндрю был «паккард», почти новый.

— Хорошая машина, — сказала Маргарет. — Значит, дела у тебя идут лучше, чем я думала.

Он дал задний ход, осторожно выруливая на дорогу.

— Многие и не думают уезжать, — сказал он. — Пожалуй, веселье продлится до утра.

Она откинула голову назад.

— Тебя тошнит? — сразу же спросил он. — Мне только не хватало испорченной обивки.

Она сказала:

— А ты никогда быстрее не ездишь?

— Все-таки я сейчас не самый трезвый человек в мире, так что обойдемся без происшествий.

Вверху проплывали уличные фонари. Они ей подмигивали, и она подмигнула в ответ.

— Прокатимся по парку, — сказала она.

— Ты едешь прямо домой.

— Я хочу в парк. В тот, за Мэгезин-стрит, к фонтану с голыми дамами.

— Ну, послушай…

— Для такого чертовского красавца, Эндрю, ты чертовски туп.

— Ладно, только на минуту.

Не успел он остановить машину, как она открыла дверцу, мелькнула в свете фар и исчезла.

— Куда ты? — крикнул он.

Маргарет в резиновых туфлях уверенно бежала в темноте.

У фонтана она остановилась и обняла одну из трех бронзовых нимф, державших урны, из которых в мраморный бассейн непрерывно струилась вода. Холодный металл под ее ладонями казался зеленоватым — впрочем, она знала, что он таким и был. В детстве она в солнечные дни часто приходила сюда с няней. В бассейне плескались белые дети, а вокруг на скамьях сидели черные няньки. Однажды какой-то малыш спустил штаны и попикал на ее крахмальную юбочку.

Тут ее и нашел Эндрю.

— А, так это и есть твой фонтан?

— Вы совершенно правы, кузен Эндрю.

Подобрав платье, она шагнула в бассейн. Вода доходила ей до колен. С ее руки ниспадали складки розового шелка. Она бродила по воде взад и вперед, расшвыривая брызги в темноту.

Эндрю сидел на бронзовых коленях и ждал.

Ей надоело это развлечение, и, хлюпая промокшими туфлями, она подошла к Эндрю. Теперь, когда он сидел, они были одного роста. Его лицо казалось неясным пятном, и она его не узнала. Это, может быть, кто-то другой, подумала она. Любой другой мужчина.