Я обернулся через плечо, ища Олафа… Он подошел ближе, будто учуяв мой зов.

– Олаф, что нужное тебе не смогла дать система?..

– Я хотел другой жизни…

– Настоящей жизни?..

Олаф пожал плечами…

– Жизнь всегда настоящая… Просто – другой… Я хотел дышать ветром… Хотел только –

дышать ветром… Я долго терпел, но… Я привык есть и пить, когда положено, – привык хотеть

этого, когда положено… Привык убивать, кого приказано… и хотел смерти тех, кого называли

моими врагами. Система дала мне все, полковник, – дала все желания и все, для их утоления… У

меня было все, что было мне нужно… Но был бой… и был ветер… И он драл мне глотку холодом,

когда я кричал… И он вырвал мой крик с хриплым корнем, и он нес мой крик прочь – в

нескончаемую даль, незнакомую мне, хоть я и видел ее не на одних только картах… Он звал меня

моим голосом, полковник… и я пошел на этот зов – на мой зов…

– Свободы захотел?..

– А что это – свобода, полковник?.. Я всегда был волен. Я считал себя свободным, когда другие

считали меня и рабом, и вольным… Я волен выбирать, и я выбираю – это все. Я решаю, когда

терпеть, когда бунтовать… Меня нельзя покорить – покориться могу только я, полковник…

Система дала мне силу и система получила отдачу… И я убил моего соратника, чтобы жил мой

ветер…

– Ты выбрал ветер?..

– Я бросил чужую жизнь в объятья вечно голодной смерти, чтобы она выпустила из когтей мою

жизнь – дал ей в руки добычу, чтобы взять из ее рук ветер… Мы всегда приносили смерти жертвы,

чтобы жить, полковник…

– Но ты принес ей в жертву не врага, Олаф…

– Не врага… Нет… Лишь стоящего у меня на пути… Но моими врагами всегда были – лишь

стоящие у меня пути… Я думал, где грань, которая разделяет воина с врагом, убийцу с жертвой и

хищника с добычей… И я не нашел грани. Я убивал, чтобы жить – и воевал, и губил, и просто

жрал…

– Разделитель – только сложность организации, Олаф… Добыча дает тебе жизнь, когда ты один,

убийство – когда ты в стае, война – когда ты в системе… А ты зверь – просто зверь, Олаф…

– Не просто зверь, полковник… Я – сильный зверь… Такой сильный, что могу быть один.

– Или такой слабый, что не можешь быть с другими…

– Я могу быть везде, я могу – выбирать.

– Ты не можешь вернуться в систему…

– Но я могу вернуть систему.

– У тебя не хватит знаний.

– Хватит для выживания. А больше и не надо, полковник. Мне не нужны все эти завороты

борьбы разведчиков и шпионов… Я не собираюсь ломать голову о мысли – пусть мысли сломаются

о мою голову…

– Они уже сломались о твою голову, Олаф…

21

– Ну если вы такой умный, полковник, скажите: подлец вы или нет? Вы всю вашу штабную

жизнь лгали одним во имя других… Честны вы после этого?

– Я честен, Олаф. Я никогда не переступал грани – никогда не забывал, кого губит моя ложь, а

кого – спасает.

– Даже сейчас эту грань не потеряли?

– Сейчас я никому не лгу…

– Потому, что никому не служите… Ни системе, ни врагу, ни себе… Ведь обман для вас –

жизнь, как для нас – убийство…

– Ты прав, Олаф, я никому теперь не служу…

– Не по вашей воле… Не по вашей воле вы не служите системе – по ее воле… Она вышвырнула

вас, не потрудившись даже казнить, как опасного для нее врага… Она знает, что вы казните себя

сами, оставшись без нее, – она знает, что вы служите только ей, не служа себе… Вы убьете себя,

храня ей верность, не присягнув на верность себе… А выбрав себя, выбрав жизнь, вы станете

опасны для системы – станете ее врагом… Тогда, чтобы жить, вам придется предать ее – систему –

придется пойти против нее и убить всех, кто будет послан ею убить вас…

– Замолчи, Олаф, я знаю… Просто… Это трудно…

– В борьбе за жизнь нет виновных и невинных – есть только победители и побежденные, только

живые и мертвые…

– Ты человек прошлого, Олаф… Ты мог бы стать человеком будущего… Но в будущем нет

человечества… Смотри на меня, Олаф, – я один из тех, кого нет без системы, кого не будет без

системы… И будущее за такими, как я… А за такими, как я, будущего – нет…

– А мне плевать, полковник… И на прошлое, и на будущее… Я живу только сейчас.

– Мы все живем только сейчас.

– Но вы так далеко зашли в прошлое и будущее, что в настоящем от вас ничего не осталось…

– Все, что существует, имеет память, Олаф, – это коды, переносчики пространства во времени…

Они просты или сложны… Но без них нет ничего… Код хранит память конструкции, сохраняя ее

строение во времени… И сложные коды сложных конструкций требуют сложной памяти… Не

помня, не прогнозируя, мы не сможем остаться на грани между прошлым и будущим, которую

называем – настоящим… А с усложнением конструкции, хранимой нами и хранящей нас, мы

должны заходить в прошлое и будущее дальше… Прежде мы не были объединены системой – нам

была нужна только короткая память… Но теперь нам нужна долгая память, объединяющая нас

системой… И такому одинокому стрелку, как ты, Олаф, никогда не зайти во времени дальше

сложного объединения… Система сильней – она уничтожит таких, как ты…

– И сдохнет следом, как все остальное, что идет во времени… Все, что восходит, – нисходит во

времени… Не было и не будет организма или организации не павших в руины и не поднятых из

руин… И кончайте вы голову ломать, идите лучше крыс с Хансом ловить… А то – с голоду

помрете, пока мысль додумывать будете, полковник. Вот проволока, тросы и ножи… Берите и

идите.

Я положил проволоку на пол, сосредоточенно вглядываясь в ментальный фон Рокотова,

ждущего в отдалении… Он еще бдителен, он еще не уверен, что мы здесь останемся надолго… Но

он станет спокойней, когда пройдет время… когда мы допустим пересечение с разведчиком…

Допущение пересечения – это успокоит его, а я смогу выправить перестроенные схемы поиска,

взяв в расчет данные этих разведчиков… Тогда нас не найдет ни Рокотов, ни его разведчики…

Найдет только Тишинский… но он потеряет время… Пройдет время… а время меняет и

обстоятельства… Я взял энергоблок с загруженной портупеи…

– Что вы делаете, полковник?..

– Присягаю на верность себе, Олаф. Готовься, скоро выходим.

Запись №7

22

Рокотов спокоен. Это значит, что он держит наш фоновый сигнал под контролем, но не

способен определить точно наше положение… Я резко толкнул Олафа в плечо, и он сразу

проснулся.

– Уходим. Сейчас.

Он не стал задавать вопросов, поняв все сразу, растолкал Ханса и схватил оружие…

Мы не спустились под землю, где велика возможность натолкнуться на заблокированные после

штурма и пожара тоннели, а скоро пошли через наземные уровни зданий, избегая пересечений с

разведчиками. Нужно спешить – скоро кончится время замедлителя, а рвануть должно ровно в то

время, когда мы выйдем из зоны восприятия Рокотова… Он, не сосредоточенный на нашем

местоположении, потеряет нас в момент взрыва. Но надо спешить – остались считанные секунды…

Рокотов потерял наш сигнал – мы вне зоны восприятия… Я упал лицом в пол, закрывая глаза

руками, увлекая за собой бойцов… Сияние ударило по глазам, за раскатами двинулась взрывная

волна, накрывая нас гулом и треском, сорванными панелями и градом осколков… Мы свободны.

Рокотов не видит нас, он сосредоточен на взрыве, призывая в эту зону разведчиков…

Олаф поднялся, поднимая и пыль, – будто белый зверь гордо встал передо мной… встал, будто с

осыпающейся с его шкуры дымкой…

– Вы одним зарядом здание снесли… Я не знал, что вы такой подрывник…

– Ты еще много обо мне не знаешь. Идем. Скорей.

– Вы ж в штабе служили… еще и в Центральном…

– Да, мне были открыты все карты, и я был счетной машиной, рассчитывающей действия