Но однажды «мессеры» все же подстерегли возвращавшуюся с барражирования пару МБР-2. Случилось это у самого берега, недалеко от Херсонесского маяка. [30]
Ведущий экипаж был опытный: летчик капитан Тарасенко, штурман старший лейтенант Мухин и стрелок-радист старшина Мирошниченко. Ведомым шел лейтенант Акимов со штурманом Пастушенко и стрелком-радистом Богдановым. Они шли на малой высоте, торопясь поскорее подойти к береговой линии. И когда уже рядом был аэродром Херсонесский маяк и опасность, казалось, миновала, Алеша Пастушенко увидел над городом две пары Ме-109. Они шли со стороны Балаклавы курсом на Херсонес на приличной высоте - примерно четыре тысячи метров - наперерез курса МБР-2.
- «Худые»! - крикнул Пастушенко Акимову и одним рывком развернул турель пулемета в сторону вражеских истребителей. Заметил, видимо, «мессеров» и ведущий: он несколько раз качнул машину с крыла на крыло, что означало «Внимание!», потом начал круто разворачиваться в сторону бухты, под прикрытие своих зениток и истребителей, которые в любую минуту могли взлететь на помощь с Херсонеса. Еще пять-шесть минут, и МБР-2 достигли бы мыса Херсонес, а там рядом и зенитная батарея «Не тронь меня», там - свои. Но этих-то нескольких минут и не хватило. Алеша Пастушенко увидел, как Ме-109 попарно веером разошлись в разные стороны, резко развернулись и стремительно кинулись вниз, обходя МБР-2 с двух сторон.
Четыре «мессера» против двух МБР-2! Даже один Ме-109 имел намного более сильное вооружение, чем оба морских разведчика, вместе взятые, не говоря уже о скорости, маневренности, броневой защите и других преимуществах. Что и говорить, силы явно неравные.
«Клещи» быстро сжимались. Казалось, что МБР-2 застыли на месте, а истребители приближаются стремительно, неотвратимо. Они атаковали с задней полусферы, и Пастушенко, припав к пулемету, ждал, когда можно будет открыть огонь. Возможности у него были ограниченные: над головой высился мотор, закрывая задний сектор обстрела. Знал это и летчик Ме-109, поэтому заходил с хвоста, под острым углом.
Всего одну очередь успел сделать Пастушенко, и Ме-109 нырнул за мотор, потом он услышал частые очереди стрелка-радиста, открыли огонь и с ведущего самолета. «Сейчас проскочит вперед», - мелькнула у штурмана мысль. Он развернул турель вперед, присел в кабине, припая к прицелу. И тотчас над ним мелькнула черная тень Ме-109, стремительно набиравшего высоту для новой атаки. [31] На какую-то долю секунды истребитель задержался в кольце прицела, и Пастушенко нажал на спусковой крючок. Пулемет привычно Задрожал от огневого напряжения: за несколько мгновений в воздух ушло более ста пуль - зажигательных, бронебойных, просто трассирующих. Сноп разноцветных нитей прошил черный силуэт Ме-109, и Пастушенко увидел, как истребитель качнулся и начал оседать на левое крыло. Тотчас от него отделилась черная точка, а потом вспыхнул на солнце купол парашюта. Это было настолько неожиданно, что Пастушенко сначала даже не поверил своим глазам. Он растерянно оглянулся на Акимова: тот выразительно показал большой палец.
…Воздушный бой проходил над морем, и мы его, разумеется, не видели, но, оказывается, этот неравный поединок наблюдали с Херсонесского маяка. «Мессеры» рассчитывали на легкую победу, нахально полезли в атаку и получили по зубам: одного сбил экипаж Акимова, второго - Тарасенко. Вскоре на катере было доставлено и «вещественное доказательство» - пленный летчик.
Командующий ВВС объявил членам обоих экипажей благодарность за отличное выполнение задания и мужество, проявленное в бою с врагом. Все чувствовали себя именинниками, а особенно Алеша Пастушенко.
На следующий день Тарасенко и Акимова вызвали в разведотдел штаба флота. Сбитый немецкий летчик оказался опытным асом, воевавшим во многих странах и имевшим на счету около тридцати самолетов. Он никак не мог смириться с тем, что его, аса, сбил «рус-фанер», как немцы презрительно называли МБР-2. На допросе вел себя нагло, требовал показать ему русских летчиков. Увидев Тарасенко и Акимова, «ас» неторопливо подошел к капитану Тарасенко как к старшему по званию, протянул ему руку и сказал:
- Я хотел бы поздравить вас с победой.
Тарасенко холодно взглянул пленному в глаза и отвернулся. Тот удивленно вскинул брови, спросил у переводчика:
- Почему русский летчик не подает мне руки?
- Скажи ему, - ответил, Николай Павлович, - что я коммунист, а он - фашист. Руки его обагрены кровью советских людей.
Пленный стал бормотать, что он не фашист, он - летчик-спортсмен. Но спесь с него уже слетела. Он еще что-то пробормотал, потом глянул на Акимова, снова - на Тарасенко и, обращаясь к переводчику, сказал: [32]
- Я нигде не встречал таких храбрых летчиков, как в России. Они умеют воевать.
У Акимова дрогнули плотно сжатые губы, он сделал шаг вперед, процедил сквозь зубы: «Гад!». Тарасенко торопливо схватил его за рукав. Немец отшатнулся. Перевод ему не потребовался.
После этой встречи пленный стал разговорчивее. Он охотно нарисовал схему своего аэродрома, показал места стоянок самолетов, рассказал, сколько и какие машины там базируются.
Через несколько часов, как только стемнело, наши самолеты отправились на «обработку» этого аэродрома. Бомбили непрерывно, всю ночь. И на следующую тоже.
После этого вражеский аэродром бездействовал несколько дней.
Испытание огнем
Теперь мы знаем: еще 18 декабря 1940 года Гитлер утвердил план «Барбаросса» - документ категоричный, в котором не проскальзывало и тени сомнения в гибели Советского Союза. «Германские вооруженные силы, - говорилось в нем, - должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии… Основные силы русских сухопутных войск, находящихся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого передвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено.
Конечной целью операции является создание заградительного барьера против Азиатской России по общей линии Волга - Архангельск. Таким образом, в случае необходимости последний индустриальный район, оставшийся у русских на Урале, можно будет парализовать с помощью авиации».
Поход на Советский Союз Гитлер считал всего-навсего кратковременной кампанией. Все, казалось, было взвешено и учтено фашистским командованием. 190 дивизий, вооруженных, что называется, до зубов, тысячи танков, армады самолетов хлынули на нашу страну в расчете на скорую и легкую победу. [33]
Но эти расчеты опрокинули советский народ, его Красная Армия. На пути гитлеровцев непоколебимо стал Ленинград. Неприступной твердыней стояла Москва. Зимой сорок первого у стен нашей столицы враг получил удар, который начисто развеял миф о непобедимости его армии и от которого он так и не смог уже оправиться.
Насмерть стоял и гордый, легендарный Севастополь. За короткий срок его защитники отразили два бешеных штурма. В ноябре враг попытался захватить город с ходу, навалом, бросив на небольшой, в общем-то, участок все свои войска, ворвавшиеся в Крым. Севастополь выстоял.
В декабре фашисты предприняли новый яростный штурм. На главном направлении удара на каждом километре их фронта действовало до 50 орудий и множество минометов, самолеты в первый день наступления сбросили до 1500 бомб. От непрерывного гула содрогалась земля. Бешеный натиск продолжался много дней подряд. Но и этот декабрьский штурм тоже был отбит…
Что принесет с собой весна - первая военная весна?
Начало марта нас радовало. Хоть погода была и не очень устойчивая, но штормового ветра не было, и мы каждую ночь летали на бомбоудар по аэродромам и передовой линии врага. У всех было приподнятое настроение. Объяснялось оно не только успешными полетами. Это была пора наших добрых надежд: в марте ни на один день не прекращался натиск наших войск - и на Севастопольском направлении, и на Ак-Монайском перешейке. Враг оказывал яростное сопротивление, переходил в контратаки, но мы были уверены: как только чуть-чуть подсохнет земля, кончится распутица, наши войска с двух сторон начнут решительное наступление. Крым будет освобожден - иного исхода мы не представляли.
