- Догоняют, гады! - выругался Федя Волочаев. Он не отрывал взгляда от двух тонких силуэтов, боясь упустить момент атаки. Для проверки нажал гашетку, пулемет дернулся: «Порядок! Работает!» И в это же мгновение увидел несколько двухкилевых самолетов, идущих следом за «мессерами». Все похолодело внутри у Волочаева: Ме-110! Все, теперь не отбиться!
Самолеты были уже совсем близко, когда он, еще раз взглянув на них, вдруг с радостью сообразил: да это же не Ме-110, а Пе-2! Значит Пешков с Корзуновым, заметив неладное, не ушли домой, а кинулись спасать их…
- Наши идут! - закричал Волочаев, хватая за плечо Мордина.
- Осторожнее, самолет свалишь, - прозвучал спокойный ответ.
Увлеченные погоней «мессеры» не видели, что за ними уже идет пятерка Пе-2, они разошлись веером и устремились в атаку на машину Мордина. Волочаев заметил, как две «пешки» кинулись наперерез одному из Ме-109, и припал к пулемету, готовясь отразить атаку второго. Улучив момент, дал длинную очередь. Огненные трассы потянулись навстречу «мессеру», тот шарахнулся в сторону, крутой «горкой» выходя из атаки… и вдруг перевернулся, заштопорил к земле. Волочаев огляделся вокруг - где второй?! Но и его не было: чуть выше и левее их самолета шли две «пешки». Волочаев разглядел даже номера на килях - это были машины майора Пешкова и капитана [65] Кондрашина. Еще выше, чуть поотстав, шло звено Корзунова.
Он снова тронул Мордина за плечо: погляди, дескать, какой эскорт. Мордин потянул ручку на себя, набирая высоту, покачал приветливо крыльями и только тогда оглянулся: все пять Пе-2, с которыми он вылетел на боевое задание, шли теперь следом, охраняя его от вражеских истребителей. Так они и пришли на аэродром: внизу - самолет Мордина с выпущенными щитками бомболюков, над ним - пятерка прикрытия.
После посадки Мордин подошел к Пешкову для доклада:
- Товарищ майор, экипаж…
Но Пешков не дал ему закончить. Заграбастал в свои могучие объятия, стиснул так, что косточки хрустнули, сказал:
- Рад за вас, ребятки! - И троекратно расцеловал. А Федю Волочаева в эту минуту уже обнимал Иван Корзунов.
Итог полета: четыре Ю-88 уничтожено на аэродроме, несколько повреждено, два Ме-109 сбито в воздушном бою. Наша шестерка потерь не имела.
Так летал Мордин. Но не всегда, далеко не всегда полеты завершались так благополучно. Случались и черные дни, когда мы теряли боевых друзей.
Был у нас с Мординым общий друг - Миша Иванов. Вместе учились в авиационном училище, почти три года наши койки стояли рядом. Вместе летали на Балтике. Разбросала нас война. Иногда мне подавала весточку сестренка Миши - Лида, сообщала, что и как. Перед встречей с Мординым получил я от нее печальную весть: Миша погиб, «мессеры» подожгли его машину в воздушном бою.
- Даже не верится, что нет Миши, - говорил Вася Мордин. - Уносит война друзей. Совсем недавно похоронили Колю Савву. А теперь вот не стало и Жени Лобанова. Ты его не знал, а я с ним встречался почти ежедневно. Удивительный был парень!
С летчиком-штурмовиком Евгением Лобановым мне встречаться действительно не довелось. Но в Севастополе его знали многие, о его боевой работе писали газеты. Товарищи любили его за смелость, кристальную честность души. Комсомольцы эскадрильи единогласно избрали своим комсоргом. Здесь же, в Севастополе, он был принят кандидатом в члены партии. По нескольку раз в день Евгений Лобанов со своими товарищами вылетал на «обработку» [66]передовой врага. Совершил 89 боевых вылетов, уничтожил 24 танка, 19 автомашин с живой силой врага, 6 полевых орудий, 9 минометов, более 300 гитлеровцев. А когда позвал долг, он, не задумываясь, отдал свою жизнь за старшего товарища, за победу над врагом.
Случилось это 11 марта 1942 года. Командир части Герой Советского Союза А. А. Губрий получил приказ: немедленно нанести удар по живой силе и технике врага, которая скапливается в районе Бельбека. Уже через несколько минут группа штурмовиков Ил-2, ведомая командиром эскадрильи капитаном Талалаевым, была в воздухе. До цели - рукой подать. Не успели развернуться, построиться в воздухе и - вот она, долина Бельбек. На большую высоту не забирались (штурмовики всегда «стригут деревья»), зашли со своей территории, вдоль шоссе, и с первого захода сбросили бомбы, накрыли большую колонну фашистов. Потом разворот - и огонь пушек, реактивных снарядов, пулеметов обрушился на мечущихся врагов. Последняя атака - и можно отходить от цели, ложиться курсом на аэродром.
И в это мгновение Лобанов заметил, что самолет командира как-то неестественно клюнул носом, затем взмыл вверх, качнулся… До земли оставались считанные метры. Не успел Лобанов сообразить, что случилось с ведущим, как самолет Талалаева уже снова ринулся вниз, у самой земли выровнялся и тяжело ткнулся в каменистую почву недалеко от вражеских укреплений.
«Все!» - с болью подумал Лобанов. Но, глянув вниз, он заметил, как медленно приподнялся фонарь самолета Талалаева, летчик вывалился через борт и пополз к нашим позициям.
«Жив капитан!» - обрадовался Лобанов.
Но и гитлеровцы заметили летчика. Они выскочили из окопов и побежали к нему, намереваясь захватить в плев. «Гады!» - процедил сквозь зубы Лобанов и, бросив машину в пике, нажал на гашетку пулемета.
Началась неравная дуэль. Все вражеские зенитки сосредоточили огонь на штурмовике, но Лобанов словно не замечал разрывов: повторял один заход за другим, не давая фашистам поднять головы и приблизиться к Талалаеву. Капитан полз медленно, видимо, был тяжело ранен, Лобанов видел это и старался прикрыть его как можно надежнее.
Вот, наконец, Талалаев достиг наших окопов, можно возвращаться домой… И в этот момент вражеский зенитный [67] снаряд ударил прямо в машину Лобанова: Ил-2 вспыхнул факелом…
Что делать? Прыгать? Но внизу враг, хорошо видны орудия, автомашины, мечущиеся вокруг них фигурки солдат. И Лобанов решительно направил горящую машину прямо туда…
В его записной книжке друзья обнаружили знаменитые слова Николая Островского: «Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дана ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы отданы самому прекрасному в мире - борьбе за освобождение человечества».
- Он тоже имел право на эти слова, - сказал Мордин.
Вспомнили Савву. Он, как и Миша Иванов, был нашим однокурсником по Ейскому военно-морскому авиационному училищу, только Николай крымчанин, а Миша был коренным ленинградцем. В нашем московско-ленинградском комсомольском наборе 1937 года крымчан было мало, всего, кажется, человек восемь - Анатолий Стулов, Дима Триандофилов, Михаил Калиш, Алексей Хрусталь… Был среди них и Николай Савва. Симпатичный блондин, очень спокойный, уравновешенный. Когда проходили теоретический курс, Николай среди товарищей особыми успехами не выделялся, но стоило ему сесть в самолет, как инструктор сразу отметил его летные способности. Летать Савва любил и летал здорово. В части после окончания училища ему, несмотря на молодость, одному из первых вручили новенький МиГ-3 - машину, хотя и строгую в пилотировании, зато с высотным мотором, скоростную, с мощным вооружением. Настоящая авиационная новинка тех времен!
Повезло Савве и на боевых товарищей: с первых дней войны летал он с такими опытными летчиками-истребителями, как Рыжов, Карасев, Демченко. И очень скоро доказал, что грозное оружие ему доверили не зря.
Тревожное это было время. Шел октябрь 1941 года. Враг стоял у Перекопа. На узкой полоске, соединяющей полуостров с южными областями Украины, развернулись ожесточенные бои - и на земле, и в небе. На небольшом аэродромчике, прилепившемся у самого Херсонесского маяка, кипела работа: сооружались землянки, расширялась взлетно-посадочная полоса. В воздухе постоянно [68] дежурили истребители, прикрывая главную базу черноморских моряков - Севастополь.
Ежедневно, точно в определенное время над городом появлялись немецкие разведчики. Этой своей пунктуальностью они словно бросали вызов нашим летчикам. Действительно, их наглость злила. Вот и в тот день, когда внезапно застучали частые выстрелы зениток, летчики выскочили из землянок и увидели высоко в небе самолет.
