Вновь дрогнула, глухо застонала земля, над стенами равелина поднялся огромный столб дыма, пыли, камней. «Неужели разрушен!» - промелькнула мысль. Самолеты уже проскочили над нами, где-то недалеко часто тявкала зенитка, а мы еще лежали. Живые. И страшный хвост авиабомбы по-прежнему торчал из земли.
Оглушенный близкими взрывами, я осторожно оторвал голову от земли, посмотрел в сторону. И встретил широко распахнутый, какой-то полубезумный взгляд. Это был Астахов. Глаза его, остекленевшие, наполненные страхом, постепенно приобретали осмысленное выражение, вот уже какая-то живая искорка вспыхнула в них… И вдруг он заорал страшным голосом:
- Полундра! - И, как бешеный, сорвался с места.
Его крик словно жгучим кнутом полоснул всех. Через секунду на этом страшном месте не осталось никого. Только бомба по-прежнему торчала в земле. [42]
Опомнились только в «Мечте пилота». Долго молчали. Приходили в себя.
Зазвонил телефон. Дежурный схватил трубку. Докладывал инженер Карцев:
- Самолеты все целы. Бомбы легли с перелетом. Потерь среди технического состава нет.
Не успел дежурный положить трубку - новый звонок, командир бригады В. И. Раков:
- Как летный состав? Никого не накрыло в равелине?
- В нашей эскадрильи все живы.
В трубке - с облегчением, совсем не по-военному:
- Слава богу!
Да, это счастье, что к моменту налета обед уже закончился и мы покинули равелин. Две бомбы угодили прямо в форт, легко пробили потолочные перекрытия и взорвались внизу, в помещении столовой. Стены выстояли, но ударной волной все взметнуло вверх. Повара, официантки, все, кто был в это время в столовой, погибли…
Через час после налета поступил приказ командира бригады: летному составу в столовую не ходить, питание будет доставляться в жилое помещение.
В тот же день саперы разрядили и «нашу» бомбу, торчавшую недалеко от равелина. Когда раскрутили взрыватель, из него вместо взрывчатки посыпался песок, а в песке - клочок серой бумажки, на которой простым карандашом было написано: «Мы с вами, братья!»
Этот песок спас жизнь нам, десяткам летчиков. Кто они, наши спасители? Советские люди, угнанные фашистами в каторгу и шедшие на смертельный риск во имя спасения соотечественников? Или этот песок засыпали немецкие антифашисты, которые и в черную годину фашизма не сложили оружия, боролись с коричневой чумой всеми доступными им средствами?
Это осталось для нас тайной навсегда.
Друзья-подводники
Полеты, полеты. В них весь смысл нашей теперешней жизни. Днем отдых, ночью - работа, по три-четыре, а то и больше боевых вылетов. Видимо, наши ночные удары довольно чувствительны, если немцы стали уделять морским аэродромам столько внимания. Уже было несколько артналетов, все чаще повторяются удары бомбардировочной авиации. Пока все кончалось благополучно - выручали [43] истребители: они еще на подходе встречали бомбардировщики, дерзко кидались в бой, не считаясь с многократным превосходством врага, и всегда выходили победителями.
Больше всего нас огорчала погода. В пятницу, 20 марта, снова подул жестокий норд-ост, температура воздуха сразу упала до десяти градусов ниже нуля, в бухте заиграли белые «барашки». Утром вода парила, будто закипая от проложенных по дну гигантских электроспиралей. Но небо было чистым. Появилась надежда на ночные полеты.
После обеда, как всегда, был объявлен «мертвый час». Я незаметно уснул. Сколько спал - не знаю. Только слышу сквозь сон - «затявкали» зенитки, застрочили пулеметы, мимо протопали десятки ног. И вдруг - ликующий голос Лени Котелевского:
- Ура-а-а! Падает!
Я вскочил, как ошпаренный, и через секунду уже был за дверью.
Бывшее до этого чистым небо покрылось множеством черных шапок зенитных разрывов. В вышине юрко сновали «ястребки», непрерывно атакуя непрошенных «гостей». От огромного клубка дыма к земле тянулась узенькая струйка - все, что осталось от «юнкерса».
Воздушный бой только разгорался. Вот МиГ-3 стремительно приближается к Ю-87, заходит сбоку, и огненная струя перерезает вражеский самолет пополам, он камнем валится на землю. Чуть ниже две «чайки» взяли в смертельные «клещи» еще один Ю-87.
Из двенадцати «юнкерсов» улетело только шесть, из них два подбитых. Шесть самолетов усеяли обломками холмы Севастополя, четыре фашистских летчика выбросились с парашютами и попали в руки наших моряков.
Через полчаса снова «заговорили» зенитки, и мы стали свидетелями нового воздушного боя. На этот раз к Севастополю прорвались четыре Ю-88 в сопровождении четырех или пяти пар Ме-109. Нашим паре «чаек» и паре МиГ-3 пришлось схватиться с вдвое превосходящим противником. Затаив дыхание, мы следили за смертельной «каруселью» над бухтой. Умолкли зенитки, боясь поразить своих, и только в воздухе на виражах и «горках» стонали моторы, сливались в непрерывный треск пулеметные очереди. Верткие «чайки» сковывали «мессеров», не давали выйти им из боя, а скоростные «миги» на вертикальном маневре старались набрать высоту, чтобы атаковать [44] врага сверху. Вспыхнул один «мессер» и, оставляя за собою черный хвост, по крутой траектории устремился навстречу земле, за ним, как-то странно переваливаясь, начал падать второй.
- Ура-а! - заорал кто-то во всю мощь легких. - Давай им, давай!
Из соседнего погреба, где размещалась 1-я эскадрилья, тоже высыпали все летчики. Осторожный комэск майор М. В. Виноградов подходил то к одной, то к другой группе, уговаривал:
- Идите в кубрик. Под шальную угодите, дуралеи.
Но его словно никто не слышал, да и комэск был не очень настойчив - сам был захвачен боем.
Со стороны Херсонеса, набирая высоту, торопилась еще одна пара наших И-16. Они с ходу врезались в «карусель», и еще один «мессер» задымил.
Трудно сказать, сколько длился этот бой, никто за временем не следил. Когда был сбит четвертый «мессер», фашистские летчики не выдержали, кинулись наутек, полагаясь на скорость своих машин. «Карусель» сразу рассыпалась, этим воспользовались наши «ястребки» и сбили еще двух «мессеров».
Шесть сбитых самолетов в одном бою, причем каких самолетов - хваленых-перехваленых Ме-109! А всего в тот день наши истребители «срезали» над Севастополем 12 самолетов - шесть «юнкерсов» и шесть «мессеров». На следующий день газета «Красный черноморец» рассказывала, что за сражением истребителей следили бойцы всех секторов обороны. После боя в редакции то и дело раздавались звонки, севастопольцы просили передать летчикам-истребителям горячие поздравления с победой, сообщить их имена в газете. И газета сообщила. Вот те молодые летчики-истребители, которые в тот день барражировали над базой - Кологривов, Кириченко, Москаленко, Сморчков, Лукин.
Мы читали эту газету вслух несколько раз. Радовались за друзей. Миша Кологривов и Жора Москаленко - мои однокурсники, остальных знали Астахов, Акимов, Дегтярев. А если кого и не знали, какое это имело значение? Главное, что молодые «ястребки» дали как следует «прикурить» фашистам.
Смертельные схватки происходили не только в воздухе. В первой половине марта наши войска постоянно «прощупывали» оборону немцев, жаркие бои разгорались то в одном, то в другом секторе обороны Севастополя. Не прекращалось [45] наступление наших войск и со стороны Керченского полуострова.
Но в последние дни на передовой стало тихо. Это была тревожная тишина. С Керченского участка поступили плохие вести: немецко-фашистские войска не только сдержали наступление наших войск, но перешли в контрнаступление. Чем оно кончится?
С каждым днем осложнялась ситуация на морских коммуникациях. Десятки тысяч людей в осажденном городе надо было накормить, одеть, обеспечить боеприпасами, оружием, горючим. Все это доставлялось морем, за сотни километров, из портов Кавказского побережья. И, разумеется, враг не дремал. На маршрутах следования наших караванов появлялось все больше подлодок, все новые и новые вражеские самолеты прибывали на крымские аэродромы и тотчас направлялись на уничтожение наших кораблей. Фашисты хотели не только сжечь Севастополь огнем, но и задушить голодом. Раньше транспорты приходили в Севастополь в сопровождении сторожевиков, иногда - под прикрытием эсминца, теперь трудно было пробиться и под более сильным конвоем.
