Пхеньянская улица. 1984 г.

Заканчивая рассказ о транспорте, хотелось бы сказать немного и о междугородном сообщении, о связи столицы с другими городами страны. В 1984–1985 гг. внутреннего воздушного сообщения в КНДР не было (хотя некоторые иностранные справочники утверждали обратное), и полеты внутри страны осуществлялись либо чартерными рейсами, либо по специальному решению властей. В первом случае пассажирами были иностранцы, готовые оплатить проезд валютой (обычно группы японских туристов), а во втором — местные боссы.

Поэтому основным видом транспорта в КНДР был железнодорожный, хотя на небольшие расстояния ходили и междугородные автобусы. Столичный вокзал расположен в центре Западного Пхеньяна, это довольно большое и довольно неуклюжее серое здание в стиле сталинского неоклассицизма, явно построенное в пятидесятые годы советскими архитекторами. Как и на всех вокзалах страны, прямого выхода на перрон из зала ожидания нет, сам перрон тщательно огорожен, а у единственного выхода стоит не только девушка-железнодорожница, но и двое военных в форме с зелеными лычками внутренних войск и с автоматами за плечами. Пройти на перрон можно, лишь предъявив билет, документы и оформленное по всем правилам разрешение на поездку, выданное органами безопасности. Примерно такой же контроль существует и на всех иных станциях. С времен Корейской войны в Северной Корее действует запрет на свободное передвижение по стране, и поэтому для поездки в соседний уезд или провинцию северокорейцам требуется получить разрешение полиции. Пускать пассажиров начинают совсем незадолго до отхода поезда, минут за 10–15, и вот тут-то начинает происходить нечто странное. Прошедшие контроль пассажиры, навьюченные рюкзаками и чемоданами, сломя голову несутся к поезду, пыхтят, толкаются, изо всех сил стремясь обогнать друг друга. Последние несколько минут перед отходом поезда все будущие пассажиры заняты этим кроссом, смысла которого я так и не узнал. Корейцы, которых я спрашивал об этом, отмалчивались, но дело, видимо, в том, что места в вагонах не нумерованы и каждый стремится занять место получше.

Вагоны в поездах смотрятся весьма печально: грязные, обшарпанные, часто с выбитыми стеклами. Ночью они почти не освещаются, лишь пара тусклых лампочек горит у самых дверей. Нет поэтому ничего удивительного в том, что при поездках по стране сопровождавшие нас чиновники немедленно пресекали любые попытки заглянуть в эти вагоны и тем более сколько-нибудь внимательно их осмотреть. Тем не менее, мне удалось составить о них некоторое представление. В целом они похожи на вагоны российских пригородных поездов: жесткие деревянные сиденья, плотно забитые людьми. Впрочем, мест сплошь и рядом не хватает и многие вынуждены устраиваться прямо на полу. Есть и вагоны с мягкими сидениями, но их довольно мало, и предназначены они для начальства. Третий, высший класс — это купейные (или, как их называют в Корее, спальные) вагоны. Купейных вагонов в стране почти нет и простые люди в них не ездят — то ли потому, что дорого, то ли, что более вероятно, просто потому, что им туда не продают билетов. Вагоны со спальными местами предназначены только для иностранцев или больших начальников. Выглядят они точно так же, как привычные нам советские вагоны — в купе 4 полки и небольшой столик с лампой.

Большинство путешествующих, однако, проводит поездку на жестких скамьях общих вагонов. Если учесть, что Корея — страна небольшая, то это может показаться и не такой уж серьезной проблемой, но ведь скорость корейских поездов мизерная, 20–30 км /ч, поэтому поездка даже на относительно близкое расстояние может занять всю ночь, которую приходится проводить, сидя на деревянной лавке, а то и прямо на полу.

Поражало в Пхеньяне обилие подземных переходов, которые встречались на каждом крупном перекрестке, хотя движение в городе было довольно слабым даже по тогдашним советским меркам. Из-за этого новые районы Пхеньяна порою производили какое-то нереальное впечатление: широкие, но абсолютно пустые улицы, и подземные переходы на каждом перекрестке. Полиция тщательно следила за тем, чтобы там, где есть подземный переход, люди обязательно пользовались им. На всех значительных перекрестках гордо стояли регулировщики: с жезлами, летом — в белой, а весной и осенью — в синей форме. Светофоров в Пхеньяне тогда не было совсем, ни одного. В связи с этим вспоминается забавная история. Как-то в советской газете появился репортаж из КНДР. Там, кроме всего прочего, говорится, как на скорой везли в Пхеньяне советского специалиста, раненого при аварии на комбинате имени Ким Чхэка. Повествуется об этом так: «Столица ждала машину, везде горел зеленый». Надо ли говорить, что это «везде горел зеленый» надолго стало темой шуток среди советской колонии в Пхеньяне.

Но город — это не только дома, не только машины и дороги, но и люди. Жаль, что об обычной, повседневной жизни простых корейцев мне удалось узнать очень мало, ведь власти делали все, чтобы не допустить каких-либо серьезных контактов между иностранцами и населением страны.

Пхеньян просыпается рано. Рабочие большинства предприятий должны быть на месте к семи, а служащие — к восьми часам утра. В восемь начинаются также занятия в школах и вузах, так что уже в седьмом часу вся улица заполнена людьми. Среди них немало школьников, которые идут в школу строем, с песнями. По заведенному в Северной Корее порядку дети не могут идти в школу сами по себе. Все ученики одной школы, живущие по соседству, в назначенное время должны собраться на специальном «сборном пункте» и уже оттуда под командой назначенного из числа самих школьников командира, строем и, обязательно, с песней, они идут к школе. Не нужно объяснять, что в песнях, разумеется, поется о Великом Вожде (Ким Ир Сене) и о Любимом Руководителе (Ким Чжон Ире). Считается, что подобные строевые упражнения «воспитывают в детях социалистический дух коллективизма». Надо сказать, что беспрерывные тренировки приводят к тому, что выправке группы пхеньянских школьниц может позавидовать рота Советской Армии.

Одеты жители Пхеньяна в середине восьмидесятых были весьма скромно, хотя откровенную нищету увидеть было трудно. Летом большинство женщин носило простую белую блузку и юбку, хотя некоторые пхеньянки помоложе, однако, предпочитали довольно замысловатые платьица европейского покроя, с окантовками и оборочками, чем-то похожие на те, что носили наши матери в середине пятидесятых годов. Традиционную же национальную одежду кореянки носили редко: только в особо торжественных случаях, да во время беременности, да еще на фотографиях в журнале «Корея». Надевали женщины и брюки, но эта одежда была сугубо рабочей: в брюках кореянки убирают дворы, возятся вокруг домов, ходят на завод, сажают рис и работают на полях, но вот представить женщину в брюках в театре или просто в парке воскресным днем — невозможно.

Мужчины летом ходили чаще всего в белых рубашках и брюках. «Джентльменский набор» северокорейского франта состоял из трех предметов: часов, зонтика и японских цветных очков. Каждая из этих вещей стоила своему владельцу не только немалых денег, но и трудов, ведь ничего из этого списка, кроме часов, в магазинах нельзя было купить даже по ордерам и карточкам. В более холодную погоду мужчины одевались в костюмы и френчи. В 1985 г. френчи еще преобладали, но уже все более сдавали позиции «заморской одежде», как именуется по-корейски костюм европейского покроя. Особенно заметным наступление костюма на френч стало тогда, когда в 1984 г., после почти четвертьвекового перерыва, к этой одежде вернулся сам Ким Ир Сен. После того, как одежду сменил Ким Ир Сен, началось великое переодевание чиновничества, свидетелем которому я был в то время.

Вообще чиновники, «кадры» резко выделялись своей одеждой и поведением. Они носили френчи хорошего сукна, из кармана торчала авторучка, в руках — кожаная папка, на ногах — кожаные полуботинки вместо обычных матерчатых тапочек. Если добавить к этому упитанность и на редкость нагло-самодовольный вид, то можно представить себе типичного северокорейского номенклатурщика.