— Более, более конкретно?!

— Хм… хм… — Я знаю ответ. Он буквально на кончике языка. — Вспомнил, — говорю я наконец. — Могут ли женщины быть священниками?

— Очень хорошо, — хвалит меня Элисон. — Действительно очень хорошо.

Суббота, 1 апреля 1995 года

20.00

Элисон со своими соседками Джейн и Мэри все еще сидят в гостиной и спорят, идти ли в магазин за видеофильмами. Мэри все равно, что смотреть, были бы субтитры. Джейн все равно, что смотреть, лишь бы без субтитров. Мне все равно, что смотреть, были бы взрывы. Элисон абсолютно все равно, что смотреть, поскольку голова ее занята совсем другими мыслями.

— А еще на какую тему беседа может продолжаться бесконечно? — шепотом спрашивает она меня.

Это-то я знаю. Это легче легкого.

— У него все еще тянется судебная тяжба с соседом, который слева, из-за размеров живой изгороди из бирючины между участками.

— Потрясающе, — блестя глазами, хвалит меня Элисон, а затем во весь голос объявляет, что ей все равно, что смотреть, были бы взрывы.

Среда, 5 апреля 1995 года

6.55

Я ночевал у Элисон, выхожу из душа, направляюсь через лестничную площадку в спальню и вдруг лицом к лицу сталкиваюсь с Элисон. Она в пеньюаре с несколькими полотенцами и косметичкой в руках направляется туда, откуда я только что вышел.

— С добрым утром, малышка, — приветствую ее я.

— Что за тема под номером четыре, которую не следует затрагивать в разговоре?

Еще один легкий вопрос.

— Твоя младшая сестра недавно увлеклась пирсингом. Это определенно табу.

— Великолепно, — говорит Элисон, входя в ванную и закрывая за собой дверь.

Четверг, 6 апреля 1995 года

20.08

Я стою в прихожей с Джейн и Мэри; мы ждем Элисон, чтобы всей компанией пойти в «Кувшин эля». Наконец на верхней ступеньке лестницы появляется Элисон, но еще до того, как она открывает рот, я говорю:

— Никаких тестов.

— Но…

— Никаких «но».

Она с хитрой улыбкой смотрит на меня:

— Ну, только один. Я всего лишь хочу удостовериться. Этот вопрос без подвоха. Просто мне хочется, чтобы ты был полностью подготовлен.

— Ладно, давай.

— Слушай, какая тема под номером пять, которую ни под каким видом не следует затрагивать в разговоре с моим отцом?

— Французские сыры? — спрашиваю я, намереваясь завести ее.

— Нет, — отвечает она, пораженная моим ответом.

— Садоводство? — спрашиваю я с прежним намерением.

Она отрицательно крутит головой.

— Последняя попытка.

Я задумываюсь на минуту.

— То, что ты куришь?

— Теперь мне понятно, что ты относишься к этому легкомысленно, — говорит она, — потому что нам обоим хорошо известно, что мы никогда всерьез не обсуждали это. Если мой отец хотя бы заподозрит, что я курю, то он по меньшей мере сойдет с ума.

— Да я знаю, знаю, — отвечаю я, смеясь. — Но ведь и ты знаешь, что это погубит тебя, ведь знаешь?

— Ты просто решил выиграть время, чтобы подумать, Оуэн, — говорит с улыбкой Элисон.

— Ну уж нет, — протестую я. — Ответ на твой вопрос: роль Америки во Второй мировой войне, точнее, в освобождении Европы. Это, по всей вероятности, его заводит и до сих пор не оставляет равнодушным. Но, говоря по правде, Эл, ни разу в своей жизни я ни в одном из разговоров не обсуждал ни одну из этих тем. Но тем не менее остынь и не переживай, все будет в порядке.

Суббота, 8 апреля 1995 года

12.23

Я и Джим только что подошли к калитке палисадника, в котором стоит наш дом, и мама, выйдя на крыльцо, уже приветливо машет нам рукой. Она, скорее всего, стоит на карауле уже довольно долго, желая быть первой, кто официально встретит нового бойфренда ее дочери.

— Привет, ма, — кричу я и машу ей рукой, второй рукой я крепко держу за руку Джима. — Обещай мне, что все будет хорошо, — шепчу я ему, когда мы идем по тропинке.

— Все будет хорошо, — обещает Джим. — Абсолютно все.

Отец появляется рядом с мамой неожиданно. Я внимательно изучаю выражение его лица, пытаясь определить первое впечатление, которое произвел на него Джим. Выражение лица у него такое, как при чтении газет. А поскольку Джим это не страница «Дейли телеграф», я так ничего и не понимаю. Я роюсь в сумке, вынимаю упаковку особо сильных мятных таблеток и сую в рот еще одну, чтобы убить остатки запаха десяти сигарет, которые я выкурила в поезде за время поездки.

— Привет, моя красавица, — говорит папа, заключая меня в крепкие объятия. — Ну как ты?

— Все нормально, папа, — отвечаю я, сжимая при этом руку Джима с такой силой, что боюсь, как бы она не сломалась.

— А это, как я понимаю, и есть тот самый молодой человек, о котором мы столько слышали? — Отец протянул Джиму руку.

Сердце мое на секунду остановилось.

Я почему-то вдруг подумала, что Джим хлопнет моего отца по ладони растопыренной пятерней, подобно тому как это делают американские баскетболисты, приветствуя друг друга. Не могу понять, почему мне пришла в голову эта мысль, ведь такого я не замечала за Джимом никогда.

Джим широко улыбается, как будто приветствует соперника в телеигре, и пожимает руку отца так, как это делают нормальные люди, а я издаю вздох облегчения.

— Я очень рад встрече с вами, — говорит Джим. — Как вы себя сегодня чувствуете, мистер Смит?

— Спасибо, я в порядке, — отвечает отец.

Все еще продолжая приветствовать друг друга, мы заходим в прихожую. Мама все время смеется и порывается взять наши пальто и сумки. Папа тоже смеется, хотя и не так много, как мама; он стоит и смотрит на нее. Когда я открываю дверь, чтобы пройти в гостиную, то мысленно представляю себе, что именно будет происходить в последующие несколько часов: мама будет посвящать меня в то, что случилось с ней и со всеми соседями со времени нашей последней встречи; папа будет стараться вызвать Джима на разговор о машинах; мы сядем за стол, на котором еды будет намного больше, чем могли бы съесть четыре человека; мы с Джимом будем пытаться съесть как можно больше всего и как можно быстрее; около шести часов я сделаю вид, что чрезмерно устала; папа вызовет нам такси, мы доедем до вокзала, сядем в поезд, идущий домой, и я буду навсегда благодарна Джиму за то, что он показал себя лучшим бойфрендом на свете.

Войдя в гостиную, я в ту же секунду осознаю, что меня перехитрили.

— Сюрприз! — произносит нараспев моя старшая сестрица Эмма.

— Привет, — вторит ей ее супруг Эдуардо.

— Тетя Элли! — пищит их трехлетняя дочка Молли.

— Как поживаешь, сестренка? — мимоходом приветствует меня вопросом моя семнадцатилетняя сестра Кэролайн.

— Здравствуй, моя дорогая, — говорит Нана Смит.

— Здравствуй, моя дорогая, — эхом откликается Нана Грехем.

У меня отнялся язык. За обеденным столом собрались три поколения нашей семьи, движимые единственным желанием — увидеть Джима. Я так и остаюсь безмолвной, созерцая лица сидящей вокруг стола родни, мои глаза полны безнадежного ужаса. Может, Джим и был в конечном счете прав, когда упирался и не хотел ехать. Знай я, что нас ждет, я бы тоже наверняка упиралась.

Я снова смотрю на Джима. По нему незаметно, чтобы он собирался как-то отыграться на мне за столь неожиданный прием, даже когда мама во всеуслышание оповещает гостей:

— Смотрите все, это Джим, новый партнер Элисон — в современном мире так принято, верно?

Я унижена. Моя мама, которая за всю свою жизнь ни разу не произнесла слова «партнер», вдруг заговорила в терминах политкорректности. Я решила, что теперь можно ждать только худшего.

Но все оказалось совсем не так.

Моя семья была очарована Джимом.