— Мертвецы, вы все мертвецы! — не открывая глаз, завопил он.
Кравчик хотел крикнуть на него, но, к своему удивлению, не почувствовал ненависти к этому явно страдающему человеку.
— Да здравствует великая Ведьма! Она открыла нам глаза! — заорал вражеский офицер, лежащий с закрытыми глазами.
— Заткнись! — прокричал капитан Музыка.
В ответ связанный пилот, испуская пену изо рта, громко захохотал. Кравчику стало ужасно интересно. Его сонное состояние тут же улетучилось. Ему захотелось задать уйму вопросов этому буйному человеку.
— Что дала вам ведьма? — спросил юноша.
Лицо пилота неестественно улыбнулось. По — видимому, в неадекватном состоянии ему тоже хотелось выговориться.
— О! Она дала нам свободу. Вас обманывают, заставляют работать, когда давно всё могут делать автоматы. Она избавила нас от лживой морали и религии, — пилот замотал головой и залился судорожным смехом, — у нас есть всё, у нас есть свобода!
Юному ополченцу стало не по себе от этих слов. 'Когда‑то я считал почти так же, как он, и даже сейчас в его словах для меня столько правды', — смутился Кравчик. И это, внезапно вызвало в парне ненависть. Ему стало тошно оттого, что этот подонок говорит такие слова. Ведь он словно украл его мысли. Но парень успокоился, теперь‑то он знал, что считает иначе. Да, он не такой, он видел, к чему приводит всё это, видел клуб, из которого нельзя выйти. 'Пускай, религия несовершенна, но всё‑таки лучше с ней, чем без неё. И как можно вообще без неё?! Если религии нет, то веру в бога заменяет вера в инопланетян или в рекламу', — сказал сам себе Кравчик и промолвил своему собеседнику уже вслух:
— Вы свободны?! Вы считаете себя свободными?! Вам дали выбор, а вы выбрали не искусство, не поэзию, не инженерию, а праздник и наркотики. Вы не свободны, ваш хозяин просто стал невидимкой. Скрылся и рассеялся, притворившись, что его нет!
Парень взволновался и стал тяжело дышать, его лицо покраснело. Он сам не ожидал от себя такого красноречия. Обычно он не мог нормально высказать то, что знал и думал, а тут…
— Ха — ха — ха… — рассмеялся пилот, — всё же у нас лучше, и вы поймёте это, когда мы выиграем войну…
— Никогда этого не будет! — недовольно закричала Зоя.
— Ха — ха — ха… — снова раздался хохот пилота, как вдруг он начал кашлять, выплёвывая пену.
Кравчик разозлился, он знал, что идеального общества не бывает.
— У вас, что, нет преступлений? Нет убийств и насилия? И вас за это не наказывают? — недовольно спросил юноша.
— Есть и наказывают, — морща лицо, ответил пленник.
'Похоже, без наркотика организм этих людей сходит с ума и у них случается своеобразный бред правды', — промелькнуло в голове у юного ополченца.
— У нас это редкость и случайность. Лишь суициды, у нас много суицидов, это правда, но разве это не проявление свободы?! — кашляя, продолжил бредить пилот ведьмы.
Вдруг ему стало совсем плохо, и он начал корчиться в судорогах, словно деревянная кукла на верёвочках. Казалось, что сейчас он просто отключится.
— Запрещена религия, семья и что третье? — схватив за шкирку пленника и начав трясти, быстро произнёс Кравчик. Он должен был услышать продолжение.
— Запрещена гречневая каша, запрещена эта мерзкая еда! — корчась от боли, крикнул несчастный вражеский офицер.
Парень отпустил руки и задумавшись, отпрянул в сторону. Пленник неистово закричал, вопя на весь дирижабль, словно дикий зверь.
— Хватит с меня! — не выдержав всего этого, взорвался капитан Музыка.
Он вскочил с кресла второго пилота и достал из кармана носовой платок. Быстрым шагом офицер подошёл к орущему наркоману и заткнул ему рот.
— Устроили тут полемику, — сердито бросил он в адрес Кравчика.
Но парень не обратил внимания на замечание командира, он ушёл в глубокое раздумье, вспоминая слова Самуры. Она тоже говорила о том, что нужно запретить религию, семью и гречневую кашу. Это было невероятным совпадением, от которого у юного ополченца потемнело в глазах. Мир вокруг снова стал казаться пугающим, враждебным и таким реальным. А тем временем пленник продолжал корчиться и мычать, лёжа на железном полу. Шум летящего цеппелина и носовой платок заглушали звуки его страданий, делая их совсем неслышными.
За окном светило яркое солнце, сквозь иллюминаторы и стеклянную кабину оно просвечивало летательный аппарат, наполняя его светом. Однако, несмотря на свою яркость, лучи практически не согревали, ведь воздух от них прогревается слабо, а горячим, он становится, получая порцию от хорошо принимающей тепло земли. Земля же была далеко. По яркому солнцу можно было понять, что наступает полдень. Стальная махина медленно летела над зелёными лугами и редкими рощами деревьев, иногда снизу мелькали мелкие реки, озёра и дома. Вдали проносились птицы, которые казались маленькими чёрными точками на фоне бесконечного неба, прекрасного, чистого и прохладного.
Кравчик почувствовал, что засыпает. Он уже не мог совладать с усталостью и решил поддаться и задремать. Монотонное звучание двигателя усыпляло, словно колыбельная, заманивая в сон. Внезапно раздался крик, разом согнавший дремотную пелену и заставивший вздрогнуть. В кабину с грохотом вбежал наводчик.
— На хвосте аэроплан! — испуганно закричал он.
Все тут же переполошились. Юный ополченец вскочил в растерянности, капитан встрепыхнулся, а Зоя вздрогнула.
— Наш аэроплан? — переспросил капитан Музыка.
— Да наш, он кружит вокруг нас, думает враги, — едва сдерживая панику, проговорил наводчик.
— Заходит на атаку, — испуганно пояснила Зоя.
— Нужно показать, что мы свои! — крикнул капитан, выбираясь из кресла второго пилота.
— Но как? Как? — начиная паниковать, спросил наводчик.
Все задумались, не зная, что делать и как быть дальше.
— В каютах наверняка есть кровати. Посмотрите там. Надо выбросить белую простыню. Пускай поймёт, что мы сдаёмся, — решительно предложил капитан.
Наводчик бросился бежать за простынёй, а капитан и Кравчик стали нервно всматриваться в иллюминаторы, пытаясь взглядом отыскать самолёт.
Небо было пустым и беспечным, но внезапно люди увидели выскакивающий из‑за облака фюзеляж винтокрылой машины. Она была раскрашена в синюю и жёлтую краску, а на хвосте красовалась неразборчивая красная эмблема. Резвый аэроплан быстро обогнал тихоходный дирижабль и делая разворот, начал медленно заходить на атаку.
— Это вторая эскадрилья. Ребята, по…поторопитесь, я не смогу маневрировать на этой махине! — волнуясь и заикаясь, закричала Зоя.
Хрупкая девушка была растеряна. Она сидела, вцепившись в штурвал, совершенно беспомощная и беззащитная. Вот если бы она была в кабине своего истребителя, тогда она точно бы направила машину в крутое пике. Но они были не в истребителе, и принцесса вряд ли могла хоть чем‑то помочь. Она на своём аэроплане не раз вот так же заходила в лоб вражескому цеппелину и уничтожала его. Теперь, по иронии судьбы, девушка сама оказалась в роли жертвы.
В кабину вбежал наводчик, держа в руках белую простыню.
— Скорей! — крикнул капитан.
Солдаты гурьбой побежали к железной лестнице, которая вела к крыше дирижабля.
— Там я видел люк на крышу, — пояснил наводчик.
Он взял белое полотнище и начал карабкаться вверх. Лестница была очень узкой, поэтому Кравчик и капитан остались внизу. Отважный солдат, добравшись до люка с иллюминатором, дёрнул ручку на себя и изо всех сил толкнул стальную дверцу наружу. Воздух из дирижабля, словно высасываемый пылесосом, помчался в открытый люк, растрёпывая грязные волосы юного ополченца.
— Держишься?! — крикнул капитан.
— Да, держусь! — ответил наводчик и, высунувшись, выбросил наружу белую простыню.
Пока наводчик карабкался, он успел привязать простыню к руке, так что белая тряпка задрожала на ветру, словно знамя — белое знамя сдачи в плен. Снаружи дул сильнейший ветер и проносилась дымка облаков. Кравчик стоял внизу и видел только ноги отважного солдата. Внезапно раздался нарастающий гул и металлический звон. Самолёт промчался над стальным дирижаблем, поливая его пулемётным огнём. В эту же секунду ноги наводчика соскочили с железных ступенек, и он, словно неодушевлённый предмет, полетел вниз. Капитан мгновенно протянул руки и успел поймать падающего друга. Вместе с ним он рухнул на железный пол. Белая простыня полетела вниз вслед за наводчиком. Она была в красных пятнах — это была кровь, кругом была кровь. Юный ополченец вздрогнул от испуга и неописуемого ужаса.
