Теперь ему нужна была программка в три строчки на Рембрандте, его любимом языке обработки изображений. Когда он наблюдал за результатами на экране планшета, Грант увидела выражение удовольствия на его лице и подошла посмотреть, что же он обнаружил. Обведенные программой голубыми светящимися линиями, с полдюжины коричнево-зеленых птичек перемещались вдоль кустарника. Прабир оторвал взгляд от экрана и посмотрел на дерево, но даже сейчас, зная точно, что именно ищет, он не смог увидеть птиц. Программа смогла обнаружить их только благодаря ретроспективному сравнению сотен последовательных кадров, и даже она иногда теряла края контуров на фоне рисунка листьев.

— Ты даже не представляешь, как это бесит, — гневно пожаловалась Грант. — Я выросла на самодовольных шутках биологов о жалких попытках компьютеризировать зрение.

— Все меняется, — улыбнулся Прабир.

Грант была, похоже, всего лет на десять его старше, но эти ее представления казались ему такими же странными, как шутки про летательные аппараты тяжелее воздуха.

— Можешь проиграть еще раз?

— Конечно.

Просматривая запись еще раз, она задумалась.

— Я видела жалящих насекомых, которые так хорошо маскируются. И некоторые хищные рыбы. Но это нечто исключительное.

Она засмеялась и прихлопнула что-то у себя на шее. Прабир ожидал, что она будет в восторге от их находки, но мастерство птиц, казалось, нервировало ее.

Он попытался вспомнить изображения, которые Мадхузре показывала ему еще в Торонто.

— Вы думаете, это голубь, который оказался в Амбоне девять месяцев назад?

Грант пожала плечами.

— Нужны образцы, чтобы убедиться, но выглядит так же.

— Но как вы узнали, что он отсюда? Я думал, никому не удалось проследить, как он попал к торговцу птицами.

— А никому и не удалось. Но это место казалось наиболее вероятным. Я не понимаю, почему больше никто не искал здесь. Может быть просто из-за предубеждения: на этих островах почти не осталось уголков дикой природы, они не очень древние и не являются убежищами для биоразнообразия. Как новый вид может появиться в месте, которое было таким «бесплодным»?

— Вы мне скажите.

— Скажу, когда узнаю.

Грант принесла ружье с транквилизатором. Прабир подправил программу, чтобы контуры отображались с минимально возможной задержкой по времени, но им все равно понадобилось три часа, чтобы поразить первую цель. Когда он подбирал в подлеске спящую птичку, то с тревогой подумал об источнике мутаций. Он все еще считал более чем вероятным то, что он держит в руках недавнего потомка мигранта с Теранезии, но если бы тот принес с собой вирус-мутаген, способный передаваться между видами, десятки тысяч людей оказались бы в потенциальной опасности. Вирусу возможно и понадобилось восемнадцать лет, чтобы преодолеть биохимическую пропасть между бабочками и птицами, но последние были печально известны своей способностью переносить заболевания, потенциально опасные для людей. Он надеялся, что ему удастся получить какие-то четкие ответы от Грант; это было единственное, что могло помешать началу распространения необоснованных слухов, но он должен услышать от нее обоснованное мнение о том, с чем они имеют дело, чем бы оно не являлось.

Они вернулись на судно в сумерках, грязные и обессиленные, с образцами крови четырех голубей. Прабир смотрел, как Грант готовила образцы для анализа — консервант, предохранявший их от жары, превратил их в сгустки красновато-коричневого желе.

— Вам что-нибудь известно о видах, которые были здесь раньше? — спросил Прабир. — Я не имею в виду со времен голландцев, а лет десять или двадцать назад?

— Есть доклад 2018 года, в котором говорится о полудюжине симпатрических видов Treron, Ptilinopus и Ducula[18].

— Ducula? Вы это выдумали?

— Нет. Они очень крупные. Императорские голуби.

— А что такое «симпатрические»?

— Извини. Сосуществующие, живущие на одной территории.

Прабир кивнул, стыдясь своей лени — ребенок, который придумал название «Теранезия», не должен был бы задавать такие вопросы. Он никогда не изучал классические европейские языки, но повседневный английский унаследовал достаточно информации, чтобы понять: нужно просто скрестить «симметрию» и «репатриацию».

— Treron зеленого цвета, — сказала Грант, — но остальные обычно имеют яркую окраску, по-видимому ради спаривания. Согласно теории новые виды образуются в первую очередь из-за преобладающего влияния полового отбора, базирующегося на оперении, который, в случае отсутствия хищников, доминирует над потребностью в маскировке.

— Так куда же они все делись?

Она пожала плечами.

— Возможно, их выловили для продажи. За самые красивые экземпляры платят немаленькие деньги, и, к тому же их проще всего поймать.

Прабир не был в этом уверен — плодоядные голуби, это вам не райские птички. Однако после войны настали трудные времена, и, возможно, спрос на них был достаточно велик, чтобы их всех переловили.

Грант открыла панель на стойке с аналитическим оборудованием и вставила один из контейнеров с кровью в гнездо.

— Теперь будем ждать.

Прабир отправился поплавать в безлюдной гавани и не вылазил из воды до тех пор, пока не стемнело настолько, что ему стало казаться, что в темноте есть еще кто-то или что-то. Он забыл взять с собой полотенце, поэтому сидел на палубе, чтобы с него не натекло в салон. Когда он зашел вовнутрь, застигнутая врасплох Грант глянула на него, оторвавшись от работы. Он пошел к своей койке, чтобы натянуть футболку.

— Новости есть? — крикнул он.

— У меня уже есть все последовательности.

— И? — спросил он, подойдя к ней. — Особь, найденная в Амбоне, она из этого же вида?

— Одна из наших последовательностей, — ответила Грант неуверенно, — почти идентична данным из Амбона. И во всех четырех присутствует такой же новый белок крови, как у птицы в Амбоне.

У Прабира улучшилось настроение.

— Итак, вы были правы. Вы все-таки нашли его в естественной среде. Поздравляю!

Грант, однако, выглядела не слишком довольной.

— Что еще? — спросил он.

Она глянула на экран планшета. Прабир смог рассмотреть строчки пар оснований и кладограмму.

— А еще обнаружились генетические маркеры, общие с особями обычной, яркой окраски, которые, как мы считали, полностью исчезли.

Прабир попытался понять, что это значит.

— Вы имеете в виду, что они не были уничтожены, и стали производить совместное потомство?

— Нет, этому нет доказательств. У каждого из собранных нами образцов есть признаки от разных, причем недавних, предков. Я даже уже не уверена, что это все еще не отдельные виды.

— Теперь я в замешательстве, — засмеялся он. — Они одинаково выглядят, у них общие уникальные белки крови, но вы считаете, что у них совершенно разные родословные?

Грант склонилась над столом, опершись на вытянутые руки.

— Я не уверена, но с моей точки зрения это выглядит так, будто на протяжении нескольких поколений они получили одинаковый набор признаков в результате конвергенции, без скрещивания. Что-то способствовало независимому возникновению одинаковых генов для белков крови и маскировочной окраски у, как минимум, четырех различных видов.

Прабир сел на стул рядом с ней.

— Что-то?

Это был абсурд, она наверняка ошиблась, но его багажа знаний вряд ли хватило бы, чтобы указать, где именно в своем анализе она допустила ошибку.

— И что вы предлагаете? У нас тут на свободе ретровирус, который за счет сплайсинга внедряет гены фруктового голубя во все, что заражает — в том числе гены, которые вдруг позволили этим голубям исчезать в листве.

Грант нахмурилась.

— Я еще не полностью распрощалась со здравым смыслом. Но в отличие от тебя, я не думаю, что это вирус.

— Хорошо, ни слова больше о вирусах. Но что тогда? Откуда появились эти гены?