Есман встает из-за стола и говорит мне:

— Беги к Францу. Пусть поможет с погрузкой. Наденьте защитные повязки и перчатки.

Сицилия хватает меня за рукав куртки.

— Но он ведь не животное! Вы понимаете, Саша? Он всего лишь ребенок. Он не животное!..

Я прошу ее отпустить меня.

Наяда опускает голову, а когда поднимает ее снова и говорит, голос больше не дрожит.

— Скажите, штаб-лекарь, насколько вы уверены в своем диагнозе без дополнительных исследований?

— К сожалению, на девяносто девять процентов, — отвечает Есман. — В личной практике я сталкивался с этой болезнью у кентавров. Но остается шанс, что это не сап. Надо провести дополнительные пробы. Мне действительно очень жаль. Вы просили всю правду. Я ее сказал.

— Один процент из ста? — уточняет Сицилия. — А если этот ваш сап подтвердится, то Пола уничтожат прямо там, да? Уже не выпустят? Усыпят и сожгут в крематории?!

Есман молчит.

— Отвечайте же!

— Мне очень жаль, — повторяет Есман.

— Да катитесь вы к черту со своей жалостью!

Открываю «Соробан» и вхожу в гиросеть. Набираю в поисковике: сапу лошадей и гибридов. За одну пятую секунды мне выдается почти двести тысяч результатов. Нажимаю на определение:

Can (malleus) — инфекционная болезнь однокопытных животных и гибридов, характеризуется лихорадкой, истощением и развитием в паренхиматозных органах, чаще в легких, на слизистых оболочках и коже сапных узелков и язв. Возбудитель болезни — Асtinobacillus mallei. Животных, подозреваемых в заражении, через каждые 15 дней исследуют на сап методом глазной маллеинизации до получения трехкратных отрицательных результатов по всей группе… Карантин снимают через 2 месяца после убоя больных и бывших с ними в контакте животных и гибридов и получения отрицательных результатов исследования на сап.

В госпитале подняли шорох. Случаев сапа у кентавров не регистрировали уже черт знает сколько лет.

— …Где это животное? — насел на нас Москит. — Срочно на диагностику.

— Больного нет, — сказал стоящий навытяжку перед начальством Есман: Виктор Генрихович впервые при мне стоял перед главным лекарем по стойке «смирно» и обращался на «вы».

— Что значит «нет», штаб-лекарь Есман? Потрудитесь объяснить.

— Отказались проследовать в госпиталь.

— Почему? В какой форме был выражен отказ? — Москит багровеет.

— В грубой. Все есть в отчете.

Москит прикладывает к уху трубку теслафона и требует начальника безопасности.

— Кто у аппарата? Грован? Готовьте дезинфект-группу, у нас тут опять проблемный пациент. Кто на этот раз? Лошадь и ее полусумасшедшая наездница. Да. Жду.

— Она будет сопротивляться, — тихо произнес Есман. — И Пол живым не дастся.

Москит выключает трубку. Движения у него дерганые.

— По имени называете… Вы, штаб-лекарь, больше откровенничайте с гибридами! Вызов дезинфект-группы будет вычтен из вашего жалованья.

Я спросил, почему нельзя сделать анализы на сап на дому. Зачем посылать группу зачистки? Неужели нельзя решить этот вопрос мирно?

— Вы мне указания даете, молодой человек? — спросил Москит. — Как вас там…

— Турбин, — быстро ответил я. — Александр Турбин.

— Послушай меня, мальчик. И запомни на будущее, — сказал Москит. — Правила для всех одинаковы. Там смертельно опасная инфекция, которая или уже распространилась, или грозит распространиться. Никаких уступок не будет. Или что тогда начнется? Пир во время чумы? Разборка между тупорылыми кентавроидами?! Если в течение трех часов гибрид в добровольном порядке не окажется в изоляторе, то исследовать будут уже его труп.

— А если стрелять снотворным? — спросил я.

— В тебя снотворным стреляли? — накинулся Москит.

— Возможно, — проговорил Есман.

— Что вы сказали? — Москит поморщился. — Выражайтесь яснее.

— Вы сейчас сказали: смертельно опасная инфекция. Я говорю: возможно. Я мог ошибиться. Пострадают два невинных существа. Кентавр, который имел шанс на спасение, и наяда, которая просто защищает, как умеет, самое дорогое, что есть в ее жизни.

— Это будет на вашей совести. А вам ведь это не впервой, да, Есман? Когда из-за вас страдают и умирают невиновные. Потому что вы выбрали неверную тактику.

Я посмотрел на Виктора Генриховича. О чем это говорит Москит? Я видел, как кулаки штаб-лекаря сжались до хруста, а глаза стали бешеными: казалось, еще мгновение, и он набросится на главмеда.

— Вы свободны. Оба, — сказал Москит. — До решения вопроса ваша команда отстранена от работы.

На выходе Есман даже не посмотрел в мою сторону.

Уже прошел час. Осталось еще целых два. Я сижу в пустой комнате отдыха (все на вызовах) и бесцельно тыкаю в клавиши «Соробана». Домой меня никто не гонит. Есман тоже был где-то здесь. Францу велели сдать смену.

Было так. Мы подогнали машину ближе. Когда мы втроем — Есман, Франц и я — подошли к дому с носилками, раздался резкий свист, а потом рядом со мной воткнулась стрела, выпущенная из боевого арбалета. Сицилия прокричала, что тоже умеет стрелять, Пол ее научил. Она кричала в рупор, что Пол останется дома, ни в какой изолятор она его не отдаст. Пристрелит любого, кто приблизится. И начнет с «милого мальчика». Есман велел мне вернуться в машину. Сам что-то пытался наяде объяснять. Приблизительно в таких терминах: вы прибрежная идиотка, если надеетесь его спасти таким образом. Переговоры не увенчались успехом. Вежливость у моего куратора страдает.

Проклятый диагноз. Что-то во всем этом не дает мне покоя. Нарывы были не слишком похожи на картинку из учебника… Почему не заболела Сицилия? Вероятность передачи инфекции была высока. Вроде бы все симптомы укладываются в схему. Или нет?

Чтобы отвлечься, я захожу на официальное гироприбежище «Заводных кукол». На странице — печальные новости. Энни и Дженни во время гастрольного тура по южным странам подцепили какую-то заразу и слегли в местной больничке как минимум на две недели. Продолжение тура под вопросом.

Прививки бы все сделали — и не слегли бы.

Святые угодники!

Я вылетаю из комнаты, сбегаю по лестнице на первый этаж.

— Есмана не видели? — спрашиваю у блондинки-диспетчера.

— Бушлат надевал свой… тут есть один бар через дорогу…

Бар называется «Суббота». Я нахожу штаб-лекаря за стойкой.

Он поддерживает голову рукой. Сначала мне кажется, что он уже мертвецки пьян, но, подойдя ближе, замечаю, что в стакане у него молоко.

— Куратор Есман, — говорю я. — Вы ошиблись. Это не сап. Это оспа.

Бармен перестает вытирать стакан полотенцем.

Штаб-лекарь поворачивает голову и произносит усталым голосом:

— За этим прибежал? С памятью плохо, козлоногий? Ты об этом подумал еще у нее в доме. А я подумал еще раньше. Иначе стал бы я говорить «всю правду»! При натуральной оспе не так часто встречается лимфаденопатия. Да и пневмония характернее для сапа. Это первое. И второе: этой болезни у людей, если ты забыл, уже лет тридцать как нет. По крайней мере, на территории нашей страны. Один процент против ста. Где он заразился? — Есман медленно поднялся. — И третье: у лошадей оспа протекает совсем по-другому…

— Первое: Пол не вполне лошадь. Второе: еще на первом курсе нам говорили, что бывает два и более не связанных между собой заболевания: в нашем случае пневмония появилась первой!

— А еще что ты помнишь из первого курса?

— И третье, — говорю я. — А кто тут говорит про натуральную оспу?

Знаете, это непередаваемое ощущение: видеть, как твой куратор вдруг перестает наблюдать идиота только в тебе.

— Нам срочно нужен транспорт, — говорит Есман.

Но на выходе из бара нас уже ждет мотоциклет с коляской. На этой штуке Франц приезжает на работу. Немец невозмутимо курит сигару.

— Какого хрена ты-то здесь? — удивленно спрашивает штаб-лекарь.

— Мальщик бежать к бару.

— Почему ты вообще не уехал домой?

Франц выпускает в лицо Есмана струю дыма.