На следующий день я уже был на аэродроме бригады. Командовал ею мой старый сослуживец и учитель Иван Георгиевич Романенко. Встретил он меня очень тепло. Познакомил с обстановкой, рассказал о людях эскадрильи, которую я должен возглавить. Летчики в ней были совсем молодые. И вместо того чтобы сразу идти в бой, пришлось здесь, на фронтовом аэродроме, часто подвергавшемся налетам немцев, учить людей и технике пилотирования, и стрельбе, и тактике. Закончив намеченный план учебы, мы перелетели в Кронштадт и сразу же включились в боевую работу.

Раньше, на Ханко, мы защищали Ленинград, находясь на его дальних подступах. Теперь мы защищали великий город, базируясь у самых его стен. [37]

На защите города Ленина

Я - уроженец Одессы, люблю этот город. Но за годы службы на Краснознаменном Балтийском флоте я не меньше родной Одессы полюбил Ленинград - колыбель революции, город, где много лет жил и трудился Ильич, где он создавал первые организации самой мудрой, самой революционной партии, где каждая улица, каждая площадь напоминает о героической борьбе рабочего класса за светлое будущее всего человечества. Много крови пролили наши отцы, чтобы завоевать свободу, установить в стране родную советскую власть. И теперь мы, их сыновья, обязаны были любой ценой отстоять завоевания Октября от наседавшего с запада сильного и коварного врага.

В полку оказалось много старых друзей: Сербин, Голубев, Цыганов, Агуреев, Твердохлебов, Петров. Все они были уже известны как умелые и храбрые воздушные бойцы.

Это был период, когда гитлеровцы, чувствуя свое численное превосходство в авиации, вели себя нахально. И нам тогда особенно нужны были летчики, способные сбить спесь с врага, заставить его почувствовать, что рано или поздно ему придет конец. Одним из таких летчиков был коммунист Александр Агуреев. [38]

Припоминаю тридцатиминутный воздушный бой над перевалочной железнодорожной станцией, через которую в Ленинград поступали оружие и продовольствие. На звено Агуреева, охранявшее этот объект, навалилась девятка фашистских истребителей. Но советские летчики не отступили. Больше того - они сумели разгромить врага. Важную роль сыграла здесь тактическая зрелость Агуреева. Не случайно летчики-штурмовики всегда радовались, когда их в воздухе прикрывал со своими орлами этот искусный командир.

По фронтовому обычаю, я сам водил молодых летчиков на выполнение первых боевых заданий. Но одному мне было очень трудно оберегать молодежь от ударов «мессершмиттов». И на помощь пришли лучшие летчики-ветераны, мастера штурмовки и воздушного боя.

В сводках Советского информбюро, относящихся к тому времени, часто назывались Мга, Синявино, Восьмая ГЭС. Участники боев за эти рубежи хорошо знают, как тяжело приходилось защитникам Ленинграда. Днем и ночью не умолкали гул самолетов, разрывы бомб и снарядов. Война уносила все новые жизни, и оставшиеся в строю воины брали на себя то, чего не успели сделать геройски павшие в боях товарищи.

Наша основная задача состояла в охране Ладожской ледовой трассы, созданной в конце 1941 года по указанию Государственного Комитета Обороны и Центрального Комитета партии. По этой единственной дороге осуществлялась эвакуация из Ленинграда женщин, детей и стариков, больных и раненых. По ней же в осажденный город шли автомашины с продовольствием, топливом, медикаментами, вооружением и боеприпасами. Ленинградцы прозвали эту ледовую трассу «Дорогой жизни».

Перерезав все железные и грунтовые пути, ведущие к Ленинграду, гитлеровцы старались всеми средствами вывести из строя и ледовую дорогу, тем более, что проходила она всего в пятнадцати-двадцати километрах от занятого ими южного берега Ладожского озера. Они непрерывно бомбили ее с воздуха, обстреливали тяжелой артиллерией. Над озером непрерывно [39] шли ожесточенные воздушные бои. В те дни летчикам нашего полка приходилось больше быть в воздухе, чем на земле. Не жалея крови и самой жизни, они охраняли важнейшую артерию Ленинграда и с честью выполняли свой патриотический долг.

Одновременно наши летчики действовали и по переднему краю врага, ежедневно штурмуя фашистские укрепления.

Мне неоднократно приходилось летать на такие задания вместе с коммунистом Алексеем Лазукиным, храбрым и опытным летчиком, исключительно скромным человеком. О его победах мы узнавали чаще всего не от него самого, а от командиров наземных частей, которые поддерживал наш полк.

Эскадрилья, в которой служил Лазукин, состояла из воинов разных национальностей. И все они одинаково храбро сражались за свободу и независимость своей Родины. В жестоких боях за Ленинград очень ярко проявилась великая жизненная сила дружбы народов Советского Союза. Русские летчики Лазукин и Кузнецов, украинец Герасименко, осетин Цоколаев и воины других национальностей жили одной мыслью: как можно быстрее разгромить врага и освободить родную землю от фашистской нечисти, спасти человечество от гитлеровской чумы!

- Я сражаюсь за свою Родину, - говорил Алим Байсултанов из Кабардино-Балкарской АССР. - Раньше у моего народа не было Родины. Он обрел ее только в октябре 1917 года. Фашистам не нравится, что мы живем свободно и счастливо. Они хотят все народы мира поставить на колени, сделать их рабами. Но не бывать этому. Я, Алим Байсултанов, свободный советский человек, не знаю и не хочу знать кабалы.

Герой Советского Союза Алим Байсултанов не дожил до славного Дня Победы. Он пал смертью храбрых в боях за нашу социалистическую Родину.

Я был в госпитале, в глубоком тылу, когда услышал о гибели Алеши Лазукина. Несколько позже мне стали известны подробности его последнего боя.

Группе летчиков, в которую входил и он, приказали [40] «прочесать» с бреющего полета узкую полосу переднего края противника. В выполнении таких операций у нас был уже немалый опыт. Мне, например, более ста пятидесяти раз приходилось штурмовать вражескую пехоту, артиллерию и корабли.

На этот раз группу повел Цоколаев. На подходе к линии фронта летчики увидели восемнадцать «юнкерсов». Они шли бомбить наш передний край.

Чтобы разбить строй, Алексей Лазукин ринулся в гущу вражеских бомбардировщиков и с самой короткой дистанции открыл огонь. Один из фашистских самолетов вспыхнул и стал падать, разваливаясь в воздухе. Почти одновременно загорелись и пошли вниз три других «юнкерса». Их сбили Цоколаев, Байсултанов, Дмитриев, Герасименко и Орлов. Уцелевшие фашисты, спасаясь от преследования, повернули обратно.

Расправившись с вражескими бомбардировщиками, наши летчики снизились и с минимальной высоты начали «прочесывать» из пулеметов окопы гитлеровцев. Бешено заработали неприятельские зенитные орудия и пулеметы. Самолет Цоколаева получил пятнадцать пробоин. Но больше всех пострадал Лазукин. Осколком разорвавшегося в кабине снаряда он был смертельно ранен в грудь. Ему перебило правую руку. Обливаясь кровью, Лазукин не выпустил из рук штурвала и сумел довести самолет до своего аэродрома. Собрав в себе остаток сил, он тихо сказал подбежавшим к самолету товарищам:

- Передайте командиру… задание выполнено.

* * *

…В один из трудных боевых дней я почувствовал, что ноги перестают меня слушаться, словно к ним привязаны железные гири. Обгоревшие во время несчастного случая на границе, они теперь снова стали донимать меня все усиливающимися резкими болями.

Я и раньше нередко, особенно в полетах, чувствовал, что с ногами у меня неладно, но крепился, старался не думать об этом. Да и на земле, после полета, [41] они почему-то особенно мерзли. Некоторые летчики даже удивлялись, что я раньше всех, при первых заморозках, надел меховые унты.

Как- то я пришел на аэродром с палкой. Это заметил врач.

- Что с вами, Белоусов? - спросил он.

Мне надо было вскоре лететь на прикрытие трассы, и я, боясь, что врач меня задержит, ответил: