И вот я в этом самолете. Обслуживает и готовит его к полету техник Брусницын - старый и давний мой товарищ, который готовил еще мою «Чайку» на аэродроме в Ханко.

Трудно вспомнить и передать все чувства, которые охватили меня тогда, перед самостоятельным вылетом на «Ла-5». Лучше приведу выдержку из письма, посланного мною семье:

«Только сейчас имею возможность сообщить о себе и о своих делах, - писал я 29 июля 1944 года. Раньше не мог, потому что это была только мечта. Даже лучшие друзья с сомнением качали головой, когда я намекал на то, что хочу снова летать и воевать. В Ленинграде встретил Сербин. Отправил в дом отдыха, где все тепло встретили. Сербин принялся устраивать меня на службу. Я был назначен начальником парашютно-планерной школы. Тут же мне готовили квартиру. Но идея у меня была другая: я хотел опять летать и работать в своем гвардейском полку. Вот эту идею и начал осуществлять.

Ввиду того что в таком положении, как я, еще никто не летал, надо было специальное разрешение из Москвы. Это разрешение я получил. Затем практически приступил к тренировке в специальной части. Ко мне был прикреплен подполковник Борисов. Тренировки прошли хорошо, сейчас я уже летаю самостоятельно на самом современном истребителе. [52]

Вчера мне прислали новый истребитель. Если бы вы только знали, что это за машина! Это - зверь. Да что я говорю - страшнее зверя, потому что у зверя зубы, а здесь пушки; мотор - две тысячи лошадиных сил…

Дней через десять я улетаю на фронт, в свою старую часть…»

Итак, задание самое простое: два полета по кругу, а волнуюсь, пожалуй, больше, чем перед сложным боевым вылетом.

- Запускай! - командует Борисов.

Взревел могучий мотор.

- Выруливай!

Еще раз посмотрел на собравшихся товарищей и отпустил тормоз. Машина стремительно понеслась вперед.

Оба полета прошли удачно. Даже строгий Борисов поставил «отлично» и за взлет, и за расчет, и за посадку. Не скрываю своей радости. Тепло и сердечно поздравляют друзья. То и дело звучит слово «победа». Пожалуй, правы товарищи, которые произносят его. Для меня, да и для всего коллектива, который помогал мне встать на ноги, это серьезная победа. Ведь теперь я мог снова встать в ряды бойцов, бить врага - делать то, к чему стремился все эти очень тяжелые для меня месяцы.

Быстро завершена программа по технике пилотирования, назначен первый полет на воздушную стрельбу. Взлетел «Як» с конусом, за ним - я. Вот и зона стрельбы. Выхожу в атаку. Глухо рокочут пушки. Делаю второй заход. Только дал очередь - и конус «пополз», вся его хвостовая часть оторвалась. Что такое? «Наверно, - думаю, - порвался, и стрельбу придется повторить». Произвожу посадку. Борисов уже побывал у сброшенного «Яком» посреди аэродрома конуса. Подошел ко мне.

- Как стрелял?

- Первый заход нормально, а на втором только открыл огонь - и часть конуса оторвалась. Я перестал стрелять, и «Як» ушел.

- Все в порядке. Поздравляю! Не забыл, как стреляют. [53] В оставшейся половине конуса попаданий на две отличные оценки.

За стрельбами последовали учебные воздушные бои. Уже в первом бою Борисов дал полную нагрузку. Он применял все фигуры и заставлял меня действовать так, как в схватке с настоящим врагом. Бой длился не менее десяти минут и велся, как потом говорил Борисов, без всяких скидок. После последнего боя Лаврентий Порфирьевич с чувством удовлетворения заявил:

- Ну, Леонид Георгиевич, моя совесть спокойна. Ты снова готов для боя и, уверен, справишься с любым противником. [54]

До конца войны

Пришло разрешение перелететь в свой полк. Прощаюсь с товарищами. Даю газ и последний раз взлетаю с аэродрома, с которого я в 1941-1942 годах водил моих товарищей в бой на прикрытие «Дороги жизни» и города Ленина и который два года спустя стал для меня второй летной школой. Набрал высоту. Под крылом - курган у населенного пункта Выстово. Делаю традиционный почетный круг: здесь похоронены мои боевые товарищи. Беру курс на Ленинград.

Внизу раскинулись давно знакомые места. Ясный, солнечный день позволял хорошо различать каждый поселок, каждый мысок огромного Ладожского озера. Сколько раз я летал над этим районом, сколько боев проведено над Ладогой и ледовой трассой!…

Могучая машина быстро проносится над перелесками и озерками. Показался Кронштадт, а слева Петергоф. Здесь я прикрывал один из самых первых десантов, в котором балтийские моряки показали образцы отваги и мужества…

Вот и аэродром, на котором базировался мой родной гвардейский полк. Немного волнуюсь, заходя на посадку. Но машина приземляется нормально. Вижу: отовсюду бегут матросы, офицеры. Жду указаний, куда рулить. Показывают к небольшому домику. [55]

На радостях, что я у себя, в своей полковой семье, «дал газок» и покатил к месту стоянки. Народу собралось много. Командир полка - старый друг и боевой товарищ Герой Советского Союза Василий Голубев - помог выбраться из кабины. Конечно, обнялись, расцеловались. Старые друзья хлопают меня по плечу, пожимают руки. Я от волнения забыл вытащить из кабины свою палочку. Кто-то это заметил, и скоро она была у меня в руках. Эта теплая встреча, внимание товарищей взволновали до слез.

Для меня, оказывается, и домик приготовили. Стоянку для моего истребителя около него оборудовали, так что мне не надо было далеко ходить. Больше того, через несколько дней, когда товарищи заметили, что, забираясь в кабину, я часто соскальзываю и падаю, начальник штаба дивизии Петр Ройтберг поехал со мной в Ленинград, к секретарю Ленинского райкома партии. Тот направился с нами на завод «Красный треугольник». Секретарь райкома рассказал на заводе обо мне и вскоре принес большой пласт каучука. Этот каучук мотористы быстро приспособили к ботинкам, и я уже не скользил, поднимаясь в самолет.

Эту заботу и товарищескую помощь я чувствовал всегда и везде, и в большом и в малом. Все помогали мне осуществить главное в жизни: сражаться за свою Родину, за свой народ. Вообще мое возвращение в строй было победой не только моей личной - это была победа всех, кто помогал преодолеть испытания, которые выпали на мою долю в эти годы. Если бы не помощь советских людей, с которыми мне пришлось в этот период столкнуться, летать снова мне бы не удалось.

Мое возвращение в строй было обусловлено многими причинами. Я думаю, что главная из них та, что на моем трудном пути меня всегда поддерживали товарищи. В помощи гвардейцев, в поддержке часто незнакомых людей черпал я энергию, силы, необходимые для того, чтобы, преодолев все, снова стать боевым летчиком.

…Новый «Лавочкин-5» создан для наступательного боя. Уже не помню, как получилось, но мне приказали [56] вначале провести тренировочный воздушный бой с начальником штаба полка - старым, опытным летчиком. Подполковник славился крепким здоровьем, и я изрядно поволновался, прежде чем вылететь: чувствовал - это проверка перед выпуском на боевое задание.

Мы разошлись и по приказу командира встретились над центром аэродрома. Начался бой, бой с перегрузками, со взаимным стремлением победить, с той неуступчивостью, которая характерна для каждого советского истребителя. Тактика начальника штаба состояла в проведении ряда отточенных фигур высшего пилотажа, позволяющих зафиксировать успех. Я мог в этом посостязаться с ним - ведь за моими плечами уже была большая школа. Однако смогу ли я соревноваться в перегрузках с физически сильным начальником штаба? Нет, надо действовать иначе. В режиме набора высоты рванулся я за «противником». Подполковник попытался оторваться. Это ему не удалось. Он старался выйти из-под пушек, но не смог.

Начальник штаба полка был удивлен и, пожалуй, немного расстроен.

- Разве это бой? - говорил он, когда мы оставили машины. - Вцепился в хвост, как собака в штанину, и не отпускает. Надо, чтобы красиво…

- А по-моему, - ответил я, - дело не в том, чтобы красиво. Главное - победить противника.

- Правильно! - сказал Голубев, уже сбивший тридцать девять вражеских самолетов. - Блеск - дело парадное, а у нас война…