Беседа затянулась до обеда. Я рассказывал новичкам о хитрых приемах фашистских асов, о том, как они отвлекают наши истребители, уводят их от бомбардировщиков, а в это время другие группы «мессершмиттов» или «фоккеров» атакуют наши самолеты.

За примерами далеко ходить не пришлось.

- Помните, Армашов, как надули вас фашистские летчики в прошлом месяце, - кивнул я в сторону майора. - Четверка «мессеров» атаковала «ястребки». Ну, те в бой, А гитлеровцы в драку не полезли. Дали по одной очереди из пулеметов… и врассыпную, за лес. Наши сгоряча увязались за ними. Получилось так, что через минуту наши бомбардировщики оказались без прикрытия. Тут нас и атаковали вражеские истребители, которые вначале ходили над нами за облаками. Насилу от них отбились. Дело могло кончиться совсем плохо, но «ястребки» вовремя опомнились и вернулись обратно.

- Но ведь это не совсем грамотно, мон колонель, - перебил меня Тюлян. Может быть, [45] майор сказал и еще что-нибудь более сильное в адрес наших истребителей, но переводчик перевел именно так.

- Передайте майору, - попросил я, - что на войне совершаются не только подвиги, но и ошибки. Делают их и простые смертные и герои. Но хотелось, чтобы ошибок в воздухе было возможно меньше.

Перевод был, видимо, точный, потому что майор смутился и стал быстро-быстро что-то говорить переводчику.

Через минуту переводчик ответил, что майор Тюлян просит сказать, что он не хотел обидеть или в чем-либо упрекнуть доблестных русских асов. Мы пожали друг другу руки, и мир был заключен.

После обеда у французов проводил занятия начальник разведки майор Половинкин. Он рассказал молодым летчикам, что на нашем участке фронта действует истребительная группа Мельдерса, которую гитлеровское командование придало своей наземной группировке «Центр». В группе собраны наиболее подготовленные фашистские летчики - асы, имеющие на своем счету немало воздушных боев.

Сообщение разведчика было воспринято французами с восторгом.

- Это здорово! - кричали они. - Асы - это для нас. [46]

Глаза молодых французов сверкали.

Возбуждение улеглось нескоро.

Все последующие дни в бараке «Нормандии» только и разговоров было, что о предстоящих боях.

Молодежи рвалась в воздух, чтобы схватиться с врагом. Однако, справедливости ради, нужно сказать, что особенного желания сопровождать русские бомбардировщики молодые французы не обнаруживали. Каждому хотелось идти на свободную охоту, где летчик отвечает лишь за свои действия, за свою жизнь и может в полную меру показать свое боевое мастерство, храбрость и высокие летные качества.

Такие настроения наших друзей мало подходили к условиям фронтовой жизни того периода. В те дни авиация противника была еще сильна и обстановка требовала не свободной охоты за отдельными вражескими летчиками, а нанесения массированных ударов бомбардировочной авиации по аэродромам, где можно было уничтожить сразу десятки и сотни вражеских самолетов. Кроме того, на бомбардировщики была возложена задача наносить массированные удары по узлам сопротивления гитлеровцев на переднем крае и по многочисленным колоннам вражеских машин, подвозящих боеприпасы и продовольствие фронту. Поэтому главное, что требовалось от истребителей, - это [47] поддерживать бомбардировочную авиацию во время ее налетов на вражеские объекты.

Конечно, с такими мыслями, как у французов, об успешном выполнении боевых заданий нечего было и думать. Мы приложили все силы, чтобы разъяснить молодым летчикам их ошибку, доказать, что их мнения неправильны.

Сделать это было нелегко, так как французы ни полслова не понимали по-русски, ну, а мы столько же по-французски. И мы с полковником Дубровиным, моим заместителем по политической части, сидя после трудного боевого дня в штабе, частенько ломали голову, как лучше это сделать.

Спорили много и подолгу. В спорах рождалась истина, находились способы работы, и мы делали то, что порой казалось невозможным. И следует сказать, что делали неплохо.

Недаром потом Жан Луи Тюлян частенько говорил, что русские летчики научили французов уважать тактику своей авиации и что работать в паре с русским бомбардировщиком одно удовольствие. Но пока мы добились этого признания, пришлось немало попортить друг другу нервов.

День шел за днем, и трудности постепенно сглаживались, люди притирались один к другому, присматривались к методам работы каждого. Исходя из этого, они строили свою работу, [48] создавали новые методы. Но подробнее об этом потом.

На четвертый день меня оторвал от бумаг резкий звонок. Звонил Дымченко.

- Товарищ полковник, французы настоятельно просят облетать самолеты в зоне аэродрома и, кстати, познакомиться с ближайшими ориентирами, - хрипело в трубке.

Просьба командира полка застала меня, что называется, врасплох. Я получил строгое указание штаба армии: без его разрешения не пускать французов в воздух, если на то не будет особой надобности. Сказать, что сейчас эта надобность была, - невозможно. Но ведь люди настоятельно просят!

- Подожди, - говорю Дымченко, - через полчасика позвони еще. Может, обстановка прояснится.

После разговора с командиром полка звоню командующему. Докладываю - так, мол, и так, французы просятся в воздух.

- Что ж, - отвечает тот, - попробуй, только предупреди, пусть дальше зоны аэродромного узла - ни на шаг.

Облегченно вздыхаю. Одна часть задачи решена. Теперь, как разъяснить французским друзьям, что они обязаны точно выполнить указание старшего начальника? Вызываю Дымченко и возможно строже кричу в трубку, что [49] полет разрешаю, но чтобы в воздухе было все в порядке. Никаких боев и никаких «ЧП». Так и предупредите.

Дымченко покорно вздыхает в трубку, и мне становится его жалко. Мы оба знаем, что требуем немыслимого. Ведь достаточно появиться «мессерам», и французы, забыв все наставления, ринутся в бой. А разве мы сами поступили бы иначе?

Разговор шел вечером, а на следующее утро наши французы поднялись в небо. Взлетели командир эскадрильи майор Жан Луи Тюлян и капитан Альбер Литольф.

Эти ребята стоили один другого. Командир «Нормандии», майор Тюлян, - опытный летчик, хорошо овладевший техникой высшего пилотажа. На его счету еще до приезда в Россию числилось несколько вражеских самолетов, сбитых им в африканском небе. У себя на родине он окончил военное училище Сен-Сир и Версальскую летную школу. После окончания ученья молодой офицер был направлен в Ливию, где он впервые встретился с гитлеровскими летчиками.

Таким образом, первые крупицы боевого опыта Жан Луи Тюлян приобрел еще до прибытия на советско-германский фронт.

Ни в чем не уступал своему командиру заместитель Тюляна капитан Альбер Литольф. [50]

Это летчик высокого класса. Он прибыл к нам, уже имея на своем счету десяток сбитых им фашистских самолетов.

Среди французов о храбрости и мужестве капитана Литольфа ходило немало историй. Им восхищались и гордились и старые опытные воздушные бойцы и совсем зеленая молодежь. Этот человек отдавал всего себя служению родине. И недаром его жизненным девизом были слова известного французского летчика Гинемера: «Ничего не отдано, если не отдано все».

И вот оба пилота сидят в кабинах своих самолетов, готовые к полету. Командир полка дает последние напутствия, просит не подвергать себя безрассудному риску. Разговор идет через переводчика.

Тюлян вежливо улыбается и кивает головой в знак того, что ему все ясно. Дымченко подходит к самолету Литольфа. Следует тот же разговор, те же предупреждения. В ответ - приветливая улыбка Литольфа и взмах руки, закованной в огромную кожаную крагу.

Моторы ревут, как бешеные. Взмах флажка стартера, и «яки» взмывают в синее мартовское небо. Круг над аэродромом, и они скрываются за кромкой леса.

Оставшиеся на аэродроме летчики разбрелись по своим местам. Теперь остается только ждать, как пройдет первое знакомство французов [51] с небом на нашем фронте. На первый взгляд здесь как будто ничего не произошло. Подумаешь, поднялись в небо два летчика-истребителя. Такие полеты происходят у нас каждый день, и по многу раз. Однако если бы кто-нибудь сейчас внимательно присмотрелся к людям на аэродроме - к летчикам, техникам и оружейникам, нетрудно было подметить, что солдаты и офицеры серьезно беспокоятся за улетевших.