Настоятель задумчиво разгладил рясу и посмотрел на ухмыляющегося фавна, после чего покачал головой и отвернулся от статуи.

– Я велю убрать отсюда этот идол, – проговорил он тихо. – И статуи греческих богов в гроте, как бы весело они ни кружились. Подобные вещи лишь отваживают нас от истинной веры. Быть может, тогда и проклятие над нами развеется.

Брат Маурус кивнул Магдалене на прощание и медленно, точно старик, зашагал к выходу.

– Всего вам доброго, Магдалена, – пробормотал он, отворяя калитку. – Я пойду на площадь, помолюсь среди простых верующих. И вам советую.

Он в последний раз взглянул на дочь палача, и глаза у него влажно заблестели.

– Не оставайтесь тут подолгу, – предостерег он. – Поверьте мне, что-то злое скрывается в этом саду.

Калитка со скрипом закрылась, и шаги настоятеля постепенно затихли. Со стороны церкви по-прежнему доносился хор богомольцев; он слился в один монотонный гул, то стихая, то нарастая вновь.

Магдалена поднялась и взглянула на фавна. Тот скалился и, казалось, подмигивал ей, словно хотел открыть какую-то тайну.

Забудь этого старого дурня. Оставайся со мной. Я же не злой, просто чужой. Чужой, как и ты, дочь палача!

Несмотря на теплое июньское утро, Магдалену вдруг пробрал озноб. Ароматные травы и цветы, ползучие ростки гороха и бобов уже не казались такими приятными и приветливыми, как еще пару минут назад. Настурция извивалась теперь, как змея, а ящерицы, ловко снующие по камням, смотрели на Магдалену с хитрецой, да и весь сад в одно мгновение стал чужим и зловещим. И еще кое-что смущало ее.

Она слышала, как гудели шмели, чирикали воробьи в кустах, шелестели деревья в долине и плескалась вода в колодце.

Не слышала только крика детей.

«Господи! – пронеслось у нее в голове. – Только не это!»

– Петер? Пауль? – позвала она опасливо. – Где вы?

Ответа не последовало, только шмели продолжали мирно гудеть.

– Мальчики! – крикнула Магдалена чуть надломленным голосом. – Мама вас ищет. Отзовитесь же!

По-прежнему никакого ответа. Женщина подняла край передника и пустилась вдоль перегородок, лабиринтом тянувшихся по саду. Она спотыкалась, расшибла колени, но даже не чувствовала боли. В голове крутилась лишь одна мысль:

Дети пропали! Ведьмак забрал детей!

Дочь палача звала их не переставая; несколько раз ей даже показалось, что за кустом или поросшей оградкой мелькала тень, но всякий раз, когда раздвигала ветви, за ними не было ничего, кроме очередной перегородки, и так до конца сада. Магдалена бросилась к гроту с молчаливыми статуями, но и там детей не было.

В конце концов она устремилась к калитке, распахнула ее и выбежала на лужайку. Со стороны монастыря по-прежнему доносился мягкий, баюкающий хор богомольцев, обрамленный пронзительным голосом какого-то монаха. Демонстрация трех святых облаток подходила к концу.

– Петер, Пауль! Господи, отзовитесь же!

Магдалена лихорадочно огляделась, стараясь высмотреть среди высоких цветов и дикой пшеницы две детские головы. Она кричала и неистовствовала, по щекам текли слезы страха и отчаяния.

Но детей нигде не было.

В конце концов, оглянувшись в последний раз на проклятый сад, Магдалена побежала к монастырю. Нужно разыскать Симона с отцом! Быть может, они помогут. Быть может, малыши просто убежали к церкви, чтобы поискать дедушку. Быть может, все еще обернется к лучшему…

Быть может.

Но в глубине души Магдалена понимала, что дети пропали.

Симон споткнулся о мешок с известью, оставленный рабочими посреди запруженной народом площади. За спиной по-прежнему раздавались яростные крики Карла Земера:

– Стоять, а ну стой! Держите их, это лжецы и шарлатаны!

Лекарь задержал дыхание. Паломники вокруг него казались растерянными. Только что все их помыслы устремлены были к Господу – а теперь действительность обрушилась на них в лице двух разгневанных крикунов, с трудом пробиравшихся сквозь толпу. Впереди, примерно в двадцати шагах, Симон мог еще различить среди богомольцев растрепанную голову палача. Благодаря своему росту Куизль прокладывал себе путь гораздо быстрее тощего лекаря. Палач просто раздвигал растерянных паломников в стороны, точно колосья. До лекаря доносились крики и недоумевающие возгласы, но никто не пытался задержать великана.

– Якоб, подождите меня! Подождите же вы меня, черт возьми!

Симон выругался вполголоса; поднимаясь, он потеснил коренастого подмастерья, загородившего ему путь. Рядом взвизгнула женщина, выронившая четки.

– Прошу прощения, я не хотел… – начал извиняться Симон, но подмастерье тут же наградил его затрещиной.

– Гаденыш, будешь знать, как толкать мою невесту! – прорычал верзила и вознамерился поднять лекаря за воротник.

Однако Фронвизер проворно увернулся и отыскал в толпе лазейку, в которую тут же и нырнул. Он с ужасом заметил, как увеличилось расстояние до Куизля. Палач между тем пересек площадь и собирался сбежать через маленькую калитку в долину.

– Якоб, да подождите же!

Лекарь пронесся мимо группы паломников из Ландс-хута, при этом толкнул их знаменосца, и тот с криком полетел на мостовую. Тридцатифунтовое, богато украшенное знамя упало на двух старых женщин и накрыло их, словно полотном. Симон проследил краем глаза за их отчаянными попытками освободиться.

Наконец лекарь добрался до монастырской стены, отделявшей площадь от леса. Он оглянулся и заметил, к своему облегчению, что Земерам тоже стоило немалых трудов пробраться сквозь плотную толпу. Но не успел он перевести дух, как справа на него устремились два монастырских стражника. Они не стали пересекать площадь, а обежали ее по краю, где людей было не так много. И вот охотники с ухмылками двинулись на Симона, один из них уже взвел арбалет, второй грозно опустил копье.

– Именем церкви, стоять! – выкрикнул стражник с арбалетом.

Симон и ухом не повел. Он развернулся и устремился к калитке, за которой не так давно скрылся Куизль. Над головой что-то тихо свистнуло, и в дерево врезался арбалетный болт.

«И все это только из-за того, что тесть мой в который уж раз не пожелал меня слушать! – мрачно подумал Симон. – Теперь нас, наверное, обоих разыскивают, как самозваных монахов… Палачу в Вайльхайме на недостаток работы жаловаться не придется».

Он выскочил в распахнутую калитку и побежал по тропе вдоль монастырской стены. Впереди показалась часовня Святой Елизаветы, слева в долину спускался отвесный обрыв. Лекарь оглянулся и заметил с ужасом, что стражники погнались за ним. Теперь их было уже четверо, и они догоняли.

Тропа тянулась по краю обрыва, а справа простирались поля и пашни. Куда теперь бежать? Если пуститься по открытой местности, охотники расстреляют его как зайца, но путь к лесу преграждал обрыв. Значит, бежать дальше по тропе? Тогда стражники скоро его настигнут. В отличие от хилого лекаря они создавали впечатление людей сильных и выносливых. Погоня даже доставляла им удовольствие, Симон слышал, как они смеялись и кричали ему вслед.

– Смотрите, как чешет! – прогремел голос за спиной. – Как кролик, маленький, напуганный кролик… Эй, стой, парень, все равно не уйдешь!

Тропа свернула, и охотники на несколько секунд скрылись из поля зрения. Симон стал отчаянно озираться в поисках укрытия, и в этот миг из-за булыжника на краю обрыва рванулась чья-то рука и грубо схватила лекаря за воротник. Он беспомощно замахал руками, и его рванули за каменную глыбу.

– А, черт, это еще… – только и успел сказать Фронвизер.

Крепкие пальцы стиснули ему горло.

– Заткнись и прекрати так трепыхаться. Брыкаешься хуже козла!

Симон расслабился, услышав голос тестя. Палач спрятался за отвесной скалой, нависшей над пропастью в опасной близости от края. В каком-то полушаге от них крутой, поросший кривыми деревцами и кустарником склон обрывался в пропасть на глубину двадцати шагов. Куизль так и не отпустил лекаря, но с такой опорой под ногами так было даже лучше.