– По крайней мере, он смотрит за малышами, пока господин папа копается в книжках, – огрызнулась Магдалена.

– Минуточку, я занимаюсь этим лишь для того, чтобы распутать убийство. Ведь это ты говорила…

– Уймитесь! – прикрикнул палач на спорщиков. – Ругаться в Шонгау будете, сколько влезет. Сейчас нужно выручить Непомука, а для этого мне нужно посмотреть часовню. Так что пойдемте уже, черт бы вас побрал!

Он отворил двери и вошел в церковь. В полдень паломников внутри было совсем немного: человек двадцать преклонили колена на задних рядах и молились с закрытыми глазами. Впереди, у главного алтаря, одинокий монах занимался приготовлениями к следующей службе. К своему ужасу, Магдалена узнала в нем келаря, брата Экхарта.

– Ну, превосходно, – прошептала она. – Один раз этот жирдяй меня уже выставил. Не думаю, что смогу его отвлечь.

– Хотя бы попытайся, – прошипел Симон. – Нам нужно всего две минуты, чтобы подняться на галерею и дойти до двери. Если Экхарт отвлечется, этого времени нам вполне хватит.

– Две минуты? – Магдалена вскинула брови. – Так это в целую вечность растянется… Но ладно, я попробую, что смогу.

Она смочила пальцы святой водой в купели возле входа, перекрестилась и благочинно поклонилась, после чего двинулась в сторону придела. Брат Экхарт был занят тем, что начищал полотенцем кубок для святого причастия. Заметив девушку, он демонстративно отвернулся.

– Ээ, ваше преподобие… – начала Магдалена.

Но келарь никак не отреагировал.

– Я не присутствовала сегодня при сборе, но очень хочу пожертвовать немного на строительство монастыря, – попыталась она еще раз.

Наконец толстый монах поднял голову.

– Можешь дать деньги мне, – ответил он высокомерно. – Я пущу их на благочинные цели.

«Пропьешь ты их, пьяница раздутый», – подумала Магдалена, продолжая улыбаться.

– Как скажете, ваше преподобие, – ответила она наивно. – А можно мне прежде кое-что спросить у вас?

Келарь взглянул на нее недоверчиво.

– А это не тебя ли я на днях выставил с галереи? – спросил он. – Ты та самая, которая так рьяно выспрашивала про нашу сокровищницу?

– Э, да… – ответила Магдалена, подумав. – Эти реликвии… они… очень много значат для меня. – Она приняла несколько мечтательный вид. – Они мне даже снятся! Во сне ко мне являются Карл Великий и святая Елизавета и говорят со мной. Говорят мне, когда скотина заболеет или молоко прокиснет… И ведь правда, когда я заглядываю наутро в горшок, молоко прокисшее! Это же чудо!

– Поистине чудо… А теперь позволь, я почищу кубок к следующей мессе.

Вероятно, келарь уже привык к подобным россказням верующих, и недоверие его рассеялось. Магдалена украдкой оглянулась: отец и Симон как раз поднимались по лестнице к галерее. Следовало срочно придумать что-нибудь.

– Это… та вон картина. – Она захихикала и показала на первую попавшуюся картину в дальней части придела. – Там же мышь. И она забирается прямо на палантин священника.

– Бестолочь! Ты и вправду ничего не смыслишь!

Брат Экхарт спустился со ступеней алтаря и, покачивая головой, шагнул к Магдалене. Она поняла, к великому своему облегчению, что он действительно повел ее к образу.

– То, что ты видишь, есть знаменитая мышь, которая после стольких лет вернула христианам их святыни. Видишь? У нее кусочек пергамента в зубах.

Магдалена, признательная такому повороту событий, наклонилась к посеревшей от времени картине: во время богослужения из-под алтаря бежала крохотная мышь, действительно держа в своей пастишке кусочек пергамента.

– После того как крепость, стоявшую здесь прежде, разрушили, сокровища считались утерянными, – продолжал брат Экхарт поучительным тоном. – Монахи спрятали их под алтарем часовни, и о тайнике забыли. Но мышь отгрызла кусок пергамента, на котором значились некоторые из реликвий. Так и нашлись святыни, и это есть чудо… – Монах насмешливо улыбнулся. – А теперь давай сюда свое пожертвование и возвращайся к кислому молоку.

– Ах да, пожертвование…

Магдалена вымученно улыбнулась и одновременно покосилась на Симона с отцом; они все еще стояли перед дверью в сокровищницу и, как на беду, похоже, не могли ее отворить.

Проклятие! Чего вы там возитесь? Долго мне тут еще клушу безмозглую разыгрывать?!

Магдалена наклонилась и полезла рукой в корсаж, словно между грудями у нее лежало несколько монет. Келарь жадно уставился на неожиданное зрелище.

– Может, хм… ты могла бы сослужить монастырю и иную службу, – пробормотал он и облизнулся. – В убытке не останешься. Я же келарь, и у меня имеется ключ от кладовой и проходов поглубже; там и вино есть, и сало, и колбаса. Ну, и местечко, где нам никто не помешает…

– Чтобы помолиться? – спросила Магдалена и захлопала ресницами.

Монах рассмеялся:

– Можешь и помолиться. Мне это не помешает.

В это мгновение дочь палача заметила, к своему облегчению, как Симон и отец скрылись за приоткрытой дверью. Лицо ее мигом преобразилось.

– Ну, чего ты ждешь? – спросил похотливо брат Экхарт. – Пойдем помолимся вместе…

– Знаете что, ваше преподобие? – прошипела она, и все простодушие с нее как рукой сняло. – Вы для меня слишком старый, жирный и безобразный. И я вообще сомневаюсь, способны ли к такого рода молитвам. Думаю, я лучше пожертвую привычным образом.

Она вынула ржавый грошик и швырнула его ошалевшему монаху под ноги.

– А теперь прошу простить, святая Елизавета ждет меня к аудиенции.

Она развернулась на каблуках и прошествовала к выходу, не преминув при этом поклониться двум статуям Девы Марии.

Когда Симон дернул ручку и понял, что дверь заперта, он с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Похоже, что они пришли зря.

– Конечно, заперто! – прошептал он. – Могли бы и сами догадаться.

Он посмотрел на неф; Магдалена как раз уходила вместе с келарем в глубь придела.

– Лучше вернемся, пока Магдалена заболтала монаха.

– Вот еще, – проворчал палач. – Последи только, чтобы нас никто не заметил. Остальное предоставь мне.

Он вынул кусок гнутой проволоки и принялся ковыряться ею в замочной скважине, пояснив:

– Я такой штукой и кандалы в Шонгау отпираю, когда ключ куда-нибудь запропастится. – Проволока медленно поворачивалась из стороны в сторону. – Я недолго, сейчас уже́… Ну, что я говорил?

Раздался слабый щелчок, дверь приоткрылась, и они прокрались внутрь.

– С замками в сокровищницу вам это мало чем поможет, – заметил Симон, пока они поднимались по витой лестнице мимо бесчисленных образов. – Они из другого теста.

– Балда, я и без тебя это знаю. Я и не хочу заходить внутрь часовни, а только в коридоре осмотреться.

Симон озадаченно уставился на тестя:

– Коридор? Он-то вам зачем?

– Сейчас поймешь.

Между тем они поднялись к небольшой комнатке перед сокровищницей. В единственное запертое окно с северной стороны пробивался слабый солнечный свет, воздух стоял затхлый и спертый. Не в пример прошлому разу, усиленная железом дверь была заложена тяжелыми засовами. Они замыкали дверь на уровне глаз, груди и колен, и каждый запирался на большой замок.

Симон показал на три герба, нарисованных на двери:

– Бело-синий герб Виттельсбахов, орел и лев Андекса и святой Николай; последний символизирует приора как хранителя третьего ключа, – пояснил лекарь. – Так и в хронике написано. Ума не приложу, как из такой сокровищницы можно украсть что-нибудь. Там окна хоть есть?

Куизль кивнул:

– Три штуки. Но все они зарешечены толстыми прутьями.

– Ну как из такой комнаты можно вынести тяжеленную дароносицу с облатками? – изумленно спросил Симон. – Замки, как вы говорите, были не тронуты… Настоятель с приором утверждают, что не расставались со своими ключами… То же самое, думаю, касается и графа. Может, и вправду колдовство?

– Чушь! – проворчал палач. – Колдовство есть выдумка дьявола, которой он пытается заморочить нам головы. А здесь дело рук человека.