Чтобы не привлекать к себе внимания, отряд расположился на окраине городка, в помещении бывшего магазина. Нас же, старшин, разместили в соседнем домике.
Пелагея Ивановна, хозяйка этого домика, маленькая хлопотливая старушка (мне довелось побывать у нее и после войны), проводившая на фронт единственного сына, встретила нас по-матерински заботливо. Затопила баньку и, пока мы с наслаждением хлестались вениками, то и дело подбрасывая на раскаленную каменку ковшики кипятка, забрала и выстирала наши портянки. Из своих скудных запасов она приготовила яичницу и, отговорившись тем, что сама она сыта, стояла в сторонке, теребя от волнения концы белого головного платка и приговаривала: «Кушайте, сыночки вы мои дорогие. Кушайте на здоровье...» При эхом глаза ее светились такой лаской, что на сердце становилось непередаваемо тепло и радостно.
Мы привязались к Пелагее Ивановне действительно как к родной матери. Чуть только у кого выпадало свободное время, он принимался либо поливать огород, либо чинить забор. Мы ходили за дровами, приносили траву для козы — единственного достояния нашей «мамы» и всегда удивлялись, когда же она спит. Во всяком случае, встав утром, кто-нибудь из нас непременно находил то починенную гимнастерку, то выстиранные портянки или носки.
Проснувшись как-то ночью, я увидел при тусклом свете коптилки, как Пелагея Ивановна сидит, склонившись, у раскинувшихся на соломе разведчиков, как бы охраняя их сон. О чем думала она в эти минуты — одна из миллионов русских матерей, которым война принесла столько горя?.. То ли о своем сыне, который, может, вот так же, утомленный боем, забылся чутким солдатским сном в какой-нибудь избе под Сталинградом... То ли о тех, кто тоже спал здесь недавно, а потом уехал куда-то и уже не вернется, и только такая же, как она, старая женщина-мать получит письмо с извещением, что ее сын [76] погиб смертью героя в боях за свободу и независимость своей Родины...
Но вот наступил час, когда наш отряд должен был приступить к выполнению поставленной перед ним задачи.
18 июня 1942 года была сформирована группа, которую возглавил сам батальонный комиссар Коптелов.
...Незадолго до этого две группы армейской разведки, одна за другой, высадились на Керченском полуострове, примерно в трех километрах западнее поселка Юраков-Кут, и пропали. Прошло уже более трех суток после высадки второй группы, а от разведчиков не поступило ни одного донесения. Нам было поручено попытаться найти эти группы или выяснить их судьбу.
Мы выехали на автомашине из Тамани в Темрюк утром, а примерно в двадцать один час три «морских охотника» — на двух шли наши разведчики, а третий катер в случае боя должен был оказать нам артиллерийскую поддержку — вышли в море, держа курс к занятому противником берегу.
Ночь была словно по заказу. Небо затянули плотные облака, ни луны, ни звезд. Море тихое, спокойное.
Я со своими четырьмя разведчиками находился на головном катере. Со всех сторон нас обступала непроглядная темень, и только две пенные полосы, отходящие в стороны от острого форштевня «морского охотника», говорили о том, что мы не стоим на месте с глухо рокочущими моторами, а идем вперед — туда, где враг.
Как только стрелки часов перевалили за полночь, с мостика передали, что мы подходим к месту высадки. Моторы заглохли. По штурманским расчетам, до берега оставалось всего триста пятьдесят — четыреста метров. Их мы должны были пройти на шлюпке.
Чутко вслушиваемся... С берега не доносится ни единого звука. Короткий сигнал синим фонариком на катер, на котором находился батальонный комиссар Коптелов. Оттуда такой же короткий ответ: разрешение начать высадку.
Садимся в шлюпку, вставляем в уключины обернутые тряпками весла. Два — три дружных, но таких тихих, что в море с весел не падает даже капля, гребка — и катер уходит в непроглядную тьму... Сейчас мы высадимся, [77] разведаем берег. И если никакой опасности нет, по нашему сигналу начнет высадку основная группа...
Через пятнадцать — двадцать минут, когда мы уже ясно услышали спокойный шум прибоя, берег, который еще недавно казался безжизненным, вдруг засветился сотнями огненных трасс. Зататакали автоматы и пулеметы. А вот и гулкие выстрелы минометов. По морю нервно забегали золотистые мечи прожекторов...
Засада!.. Гитлеровцы, видимо, слышали, как подошли наши катера, и притаились, чтобы ошеломить нас внезапностью, расстрелять в упор. Но у врагов не хватило выдержки довести свой коварный замысел до конца. Еще каких-нибудь десять минут, и мы, подойдя вплотную к берегу, начали бы высадку. Тогда нас уже ничто не спасло бы. А пока мы были еще в шлюпке и сразу же начали грести назад, к катерам. Но все равно плохо пришлось бы нам, если бы не батальонный комиссар Коптелов. Мгновенно оценив обстановку, он принял единственно правильное решение, и катер, набирая скорость, пошел к берегу. Ведя огонь из пушек и пулеметов и рискуя сесть на мель, «морской охотник», оставляя за кормой широкий шлейф дымовой завесы, прошел между нашей шлюпкой и берегом.
После этого противник вынужден был вести огонь по площадям, но это было уже не так страшно. Скоро мы подошли к своему катеру, пересели на него, и все три «морских охотника», маневрируя, отошли в море.
Так вот, значит, какая судьба постигла наших армейских товарищей. Напоровшись на вражескую засаду, они погибли в неравном бою...
Можно было считать чудом, но в нашей группе не было ни убитых, ни даже раненых.
...А тремя сутками раньше, в ночь на 16 июня, группа наших разведчиков в составе девяти человек под командованием младшего лейтенанта Цыганкова получила задание высадиться в самом Керченском порту и, если удастся, захватить «языка».
Цыганков пришел к нам в отряд сравнительно недавно. С самого начала обороны Севастополя он служил в одной из бригад морской пехоты. Во время второго штурма города был ранен и вывезен на Большую землю. А возвратившись после выздоровления обратно в Севастополь, настоял на переводе его в наш отряд. [78]
У младшего лейтенанта были свои счеты с гитлеровцами, и деятельность разведчика предоставляла наиболее благоприятные условия, чтобы свести эти счеты. Высокий, статный, черноволосый и черноглазый, Цыганков внешним видом как нельзя более оправдывал свою фамилию. С первой же операции он зарекомендовал себя как беспредельно смелый боец, хладнокровный и расчетливый командир. Когда он со своей группой уходил в тыл врага, можно было заранее сказать, что они не возвратятся, не сделав все возможное для точного выполнения задания. И после каждой операции на прикладе автомата младшего лейтенанта появлялись небольшие свежие зарубки — по числу уничтоженных им лично гитлеровцев.
Так было и на этот раз...
В полутора — двух километрах от занятого противником полуострова, почти напротив Керченского порта, еще в начале войны были затоплены два транспорта: «Горняк» и лежавший ближе к берегу «Черноморец». Глубины здесь не ахти какие, и борта обоих транспортов, не говоря уж о надстройках, на метр-полтора возвышались над водой.
Трудно сказать, кому первому пришла мысль использовать эти полузатопленные транспорты в качестве передовых наблюдательных пунктов, но батальонный комиссар Коптелов подхватил и горячо поддержал это предложение.
— Посудите сами, — говорил Василий Степанович, собрав узкий круг командиров групп, — не только с «Черноморца», но и с «Горняка» даже простым глазом хорошо просматривается значительная часть побережья, самый порт, территория завода имени Войкова. Отсюда можно засекать огневые точки противника, вылеты самолетов с керченского аэродрома и многое другое. Посади туда хороших наблюдателей с радистом, чтобы они не просто глазели, а умели анализировать увиденное, — и наше командование получит такие данные, каких не всегда можно ожидать даже от нескольких групп, высаженных непосредственно на побережье. Только вот нет ли уже на этих транспортах наблюдателей противника?..
Опасения командира отряда были не напрасны. Трудно, действительно, было предположить, что гитлеровцы не воспользовались такой благоприятной возможностью [79] выставить в море свои наблюдательные посты, для того хотя бы, чтобы обнаруживать наши корабли еще до того, как они подойдут к самому берегу. Но могло быть, что противник до этого и не додумался. Задание — проверить, есть ли на каком-либо из двух этих транспортов гитлеровцы и в случае обнаружения уничтожить их, а если нет, то «обжить» транспорты самим — было поручено группе младшего лейтенанта Цыганкова.
