На бревнышке у пруда сидели двое. Шурочка задержалась у двери сортира и вгляделась: Оксана и Борюсик. Борюсик хватал Оксану за руки и прижимал их к своей груди, а Оксана хохотала, запрокинув голову, отнимала руки и что-то приговаривала. «Нет, Боря, нет, какая из меня жена!» — расслышала Шурочка.

«Так, теперь он ее замуж зовет. Ну, орел!»

Весь народ, оказывается, собрался на танцплощадке. С одной стороны кучковались парни, украдкой отхлебывая из бутылки. Видно, раздобыли самогон. С другой стороны сидели на скамеечках рядком девчонки, орешки кедровые щелкали. Эльки и Иры не было видно, а Леночка сидела чуть в стороне и радостно замахала руками, увидев Шурочку:

— Сюда иди, сюда!

— А где девчонки, не знаешь?

— В библиотеку пошли, она у них на том конце деревни. Директор разрешил книжки студентам выдавать. Хочешь? — Леночка протянула Шурочке горсть крупных темно-коричневых семян.

— Давай. Откуда орехи?

— Васька Перец угостил, целый кулек дал. Они с мужиками в лес ходили шишковать. Говорит, десять мешков ореха нашелушили. Ой, а знаешь, как кедровые орехи собирают? Васька рассказывал: втроем берут бревно потяжелее и колотят им, как тараном, по кедру. Шишки сыпятся сверху, они их собирают потом и орехи лущат.

— Выковыривают, что ли?

— Нет, Васька рассказывал: как-то так они шишки молотят, что орехи сами выскакивают, я не очень поняла. Правда, вкусные? Васька говорит, что он их потом на костре калил.

— Вкусные. Слушай, Лен, я смотрю, Васька тебя совсем приручил.

— В смысле?

Ну, ты же на первом курсе какая была, помнишь? Ребят стеснялась, как дикарка! Помнишь, Тохтарев пришел за конспектами, с тобой разговаривает, а ты аж в угол кровати забилась, покраснела вся и смотришь оттуда на него дикими глазами!

— Да ладно, дикими, скажешь тоже! Просто не хотелось с дураками разговаривать!

— А с Васькой хочется?

— Хочется! С ним весело, интересно и совсем не страшно!

— А у тебя уже с ним что-то было?

— Ну, целовались мы.

— У вас серьезно?

— Ты что, сбрендила? Чего у меня может быть с ним серьезного? Так, подружим, пока я здесь, и привет. Узнаю хоть, как с мужиком целоваться, чтобы перед любимым парнем не опозориться. А ты что с Васяткой всерьез, что ли, рассчитывала закрутить?

— Ой, Лена, я сама уже не понимаю, на что я рассчитывала. У меня как будто короткое замыкание в мозгах случилось. Тоже хотела, как ты, просто попробовать, а из этого такой концерт получился. Мамаша его сегодня, знаешь, что в столовой заявила? Что я гулящая и что мы вчера три кило говядины съели.

— Она что, взбесилась? Не ели мы никакой говядины!

Конечно, не ели, она сама ее вчера стырила, а на меня свалила. Хорошо, бабы разобрались, уволили эту… Нюрку. Не буду теперь ее физиономию видеть. Слушай, расскажи мне про народ из другой группы, я же никого не знаю! Вон тот, кудрявый, кто?

— Вовка Кочетов, узбек рядом — Бабай, его так все зовут. Этот, востроносенькии, Сергей, что ли, не помню. Два приятеля слева — Бугров и Гуров. Они на строительстве коттеджей работают, крыши делают. Вон толстый татарин — это Рашид, рядом кореец — вроде Валера. Лохматый, в кирзачах — Женька Линев.

— Джон Леннон!

— Чего?

— Да я про себя Джоном Ленноном называю, а он и вправду его тезка.

— Точно! — засмеялась Леночка. — Леннон-Линев! У него роман с этой Любой неживой.

— Почему «неживой»? — удивилась Шурочка.

— А ты посмотри, как она сидит, как стоит — будто вот-вот в штаны наложит или голову с плеч уронит и разобьет.

Как бы подтверждая ее слова, на площадку пришла гренадерша Луиза, подошла к мужской компании, отхлебнула из бутылки и позвала:

— Любка, иди сюда!

Люба, которая сидела к Луизе боком, на призыв среагировала странно. Вместо того, чтобы повернуть голову, как это обычно делают, она развернулась к Луизе всем телом, оставляя голову в неподвижности, потом осторожно встала, будто поднимая до краев налитый сосуд, и зашаркала к противоположной скамейке, словно боясь отрывать ноги от земли.

— Видала, видала? — кивнула на Любу Леночка.

— Видала. Пойдем у пруда посидим! — Шурочка увидела, как к компании Любы и Луизы подошла Оксана и начала со смехом что-то им рассказывать. Наверное, как Борюсик ее замуж звал. Значит, свободно бревнышко!

— Не, не хочу. Сейчас мальчишки музыку вынесут, опять танцы будут, — отказалась Леночка. Шурочка взяла у нее еще горсть орехов и пошла к пруду.

У пруда, вдали от фонаря, было совсем темно. Луна еще не взошла, подул легкий ветер, и Шурочка угадывала, что темная вода в метре от ее ног колышется мелкой рябью.

«Интересно, вода теплая? — подумала Шурочка, вспомнив свой недавний сон. Что ей там шипела Нюрка-гусыня? Кыш, гулящая? — Так, все, покончили с этим. Ничего непоправимого в моей жизни не случилось. Ну, потеряла девственность. Сейчас не средние века, никто окровавленными простынями не размахивает. Вон, в некоторых племенах специальные жрецы работают в первую брачную ночь, чтобы женихи сами не мучались. Вот и пусть Васятка будет такой жрец-дефлоратор. И слава богу, что он меня послал. А то ведь, дура, так бы и вышла за него замуж. Доярка, блин. Свинарка-скотница».

— Привет, я тебя искал, — рядом с Шурой на бревнышке примостился пьяный Борюсик. — Слушай, — он схватил Шурочкину руку и прижал ее к своей груди: — выходи за меня замуж!

— Борь, а как меня зовут? — Шурочке стало интересно, угадала Ира или нет, что он имени ее не знает.

— Тебя? Да не важно! Выходи, а? У меня папа, знаешь, какой начальник!

— Борь, а познакомь меня с папой!

— Зачем?

— Я за него замуж пойду!

«Идиот, испортил настроение!» — Шурочка поднялась с бревна и пошла обратно к танцплощадке. В стороне кто-то развел костер. Шурочка вспомнила про бумажный мусор в кармане — надо пойти пожечь — и подошла поближе.

— Можно к вам? — спросила она и только потом поняла, что у костра сидят двое — Женька Линев и Люба. Кажется, она помешала!

— Да, конечно, давай присаживайся! — Женька отозвался так радостно, что Шурочка даже заозиралась — может, за спиной кто стоит.

— Мы картошку будем печь. Хочешь?

— А я не помешаю?

— Нет, нет, ты как раз вовремя, — ответила Люба и стала медленно, осторожно, словно стараясь что-то не расплескать, подниматься с чурбачка, на котором сидела. — Лично я уже устала от этих примитивных разговоров. Счастливо оставаться!

— Я помешала. Извини. — Шурочке было очень неловко оттого, что она, кажется, спугнула Любу. — Я ее разозлила, да?

— Нет, это я ее разозлил. Я слишком примитивен для нее! Дурак, короче.

— Ты не похож на дурака.

— А на кого похож?

— На Джона Леннона, из «Биттлз». Слушай, а почему она двигается так странно?

— У нее остеохондроз. Спину ей продуло, тело только ниже талии двигаться может, — ответил Женька и помешал палочкой головешки. — Сейчас прогорит, и будем печь картошку!

— Ой, погоди! — вспомнила Шурочка. — Мне же мусор сжечь надо! — и бросила в костер бумажный комок из кармана. Комок от жара развернулся и показал марку, напечатанную на конверте.

— Письма жжешь? С признаниями в любви?

— С признаниями в глупости! — настроение у Шурочки испортилось окончательно.

«И на фига он мне сдался?» — Шурочка открыла глаза и первое, что вспомнила, — Женьку Линева. По привычке примерила на него корону принца — нет, не то. Вчера они долго жгли угли, потом пекли картошку, потом ее ели и разжигали новый костер. Благо, за дровами далеко не надо ходить — студенты на костры изводили поленницу соседнего Дома быта. Женька все время рассказывал что-то про Колыму, про золото Матросова, про какие-то драги и старателей. Он, оказывается, в Томск приехал учиться с севера. Вырос там в каком-то поселке, судя по его рассказу, самом райском месте на земле: «Талая называется. Он как город, только маленький, на две тысячи человек. И там курорт построили на источниках. Налимы там в речке водятся, знаешь какие! В двенадцать лет такого на жерлянку поймал — на плече нес, хвост по земле волочился. Жимолости, смородины, брусники — море, за два часа ведро собрать можно. А грибы какие! Аж над березами и осинами торчат. Потому что деревья — карликовые!»