Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Ровесник мне, подумал Аттвуд. Посмотреть бы ему в глаза…

Это странное чувство близости с застывшим в немой мольбе стариком — аборигеном окончательно определило отношение Аттвуда к губернаторской галерее. И ко многому другому, свойственному людям, населяющим этот мир сейчас.

— Идемте отсюда! — твердо сказал он, обращаясь к губернатору. И пошел к выходу, не дожидаясь ответа.

Губернатор усмехнулся: вышел следом, ни слова не говоря. Оба молча прошли теплый переходный туннель, молча же вышли в оранжерею губернаторской виллы.

— Не понравилось. Показалось странным, — наконец констатировал барон Ив д'Иллэри. Он же — губернатор Ириса: для друзей — просто Биди; для самого лучшего друга — Ив.

— Если бы только странным, — ответил Аттвуд, криво усмехнувшись и выделив интонационно последнее слово. Подумав, добавил: Скорее отвратительным. Даже более чем.

— О, мой друг! Отвратительного вы еще не видели, поверьте мне, за отвратительным надо бы в Столицу съездить… Там один тип есть, Макги… Собирает обожженных, полуразложившихся, просто куски тел. И при том еще смеет, представляете, отваживаться именовать себя коллекционером!.. Извращенец, я так думаю. Психическая патология. Нормальный человек разок взглянет на его «коллекцию», с вашего позволения, в кавычках, один раз побывает в его галерее и потом полгода как минимум лечится. Спать не может — кошмары, знаете ли, всепоглощающие, беспримерные одолевают… Выпить хотите?

— Пожалуй… Сейчас — в самый раз. После нашей галереи тоже стоит полечиться. Для меня ваша галерея, губернатор, извините, тоже — кошмар всепоглощающий. Я бы даже сказал… — Аттвуд замолчал и махнул рукой.

Биди снова усмехнулся. Пойдемте в кабинет, — губернатор сбросил электроплащ и остался в черном, плотно облегающем костюме.

Рядом с Биди, одетым простенько и без претензий, очень функционально, Аттвуд вновь почувствовал себя неловко — сам он был разодет по последней земной моде: вышитое жабо, кружевные манжеты, драгоценные каменья везде, где только можно, разноцветные ленточки, витые шнурки и прочее, прочее, прочее…

Странная одежда для астронавта, подумал Биди в который раз. Впрочем, астронавтов мы здесь не видывали лет двести…

— И почему же вам не пришлась по душе моя галерея? — спросил он, разливая аквавит. — Если можете, объясните, буду весьма признателен. Формально это та же скульптура, только изваянная самой природой. Причем из самого совершенного материала.

— Формально — да. Но стоит себе представить, что эта скульптура, в кавычках, с вашего позволения… когда — то жила точно так же, как мы… Она была живая и…

— Лет пятьсот тому назад, — вставил Биди.

— …и до сих пор кажется живой…

— А я кажусь вам злобным вурдалаком, жутким извращенцем, лишь чуть — чуть более тихим и нормальным, чем тот буйный параноик из Столицы? Да? Или шефом анатомического театра?..

— Нет. Шефом — ни в коем случае. В анатомичке честнее — все кусочки по полочкам и под каждым — невнятная латынь, это тоже отвлекает. Никто же не сравнивает мысленно свой собственный череп с тем, что на полке стоит… — Аттвуд внезапно замолчал: он чуть было не проговорился о том странном чувстве, которое испытал, когда смотрел на застывшего в мольбе старика, заключенного в ледяном кристалле. — То, что вы считаете искусством, на деле, мне кажется, всего лишь свидетельство духовного кризиса вашего Социума.

— То есть, вы полагаете, что мы покатились вниз?

— Судя по тому, что вы рассказали с столичном собирателе, уже покатились. Еще и как.

— Знаете, мне вспомнились слова… Их сказал кто — то из старых философов, там, на Земле… Каждый из нас, сказал мудрец, в том либо ином смысле — извращенец. Но только каждый — извращенец по — своему. В том либо ином, либо третьем, пятом, двадцатом смысле. И поэтому два извращенца, повстречавшись и заговорив каждый о своем извращении, непременно обзовут друг дружку извращенцами, и каждый будет прав — по — своему, в том либо ином, третьем, пятом… Только не истолкуйте мою цитату превратно, ради всего святого. Я ничего такого сказать не хотел… Бросьте, Аттвуд. Это искусство! — Биди взмахнул рукой в сторону галереи. — Просто оно ново и для вас непривычно. Судя по книгам, на планете — матери такое бывало с каждым новым течением, в любом из видов искусств.

— Да, бывало. Но мы сейчас, похоже, с вами говорим на разных языках. В определенном смысле ваша цитата очень даже к месту… Вы называете это искусством, я же считаю, что искусством здесь и не пахнет. Оно и близко к вашей галерее не стояло. На Земле вас и таких, как вы, назвали бы некрофилами.

— Ну, так то же на Земле… А здесь не стоит произносить таких слов. Тут все такие, как я. Вас не поймут. Или, что гораздо хуже, поймут буквально. Мы здесь простые, грубые, но гордые — все как один, потомки первопоселенцев. Ведь наш «Ирис» для нас то же, что и «Мэйфлауэр» когда — то для первых англосаксов, высадившихся в Америке… Аналогичная ситуация — в других наших городах…

— Я как — то догадываюсь… Спасибо, я учту, но все же останусь при своем мнении. Это — не искусство. Извините, если обидел, конечно.

— Допустим… Но вы согласны, что социум не может существовать без искусств, в частности — изобразительных?

— Да. Это, можно сказать, аксиома.

— А скажите, на вашем корабле много картин?

— От силы — полторы…

— Вот именно. — Биди поднял палец, охваченный губернаторским кольцом. — И на наших кораблях было то же самое: инструменты, машины, приборы и так далее, но ни одного мольберта, и уж конечно — ни единой скульптуры, уж слишком они тяжелы. Ведь «Ирис», и прочие корабли сами садились на планету, модули и шлюпки не годились. А термин «полезный вес» означает предметы, несущие практическую пользу, непосредственно необходимые для выживания. Когда предки наши прилетели на Волчий Хвост…

— Волчий Хвост?.. — переспросил Аттвуд.

— Так мы зовем иногда нашу планету… Но вас я должен предостеречь. От чужака наши граждане такого не потерпят. Говорите «Кельвин — Зеро» или, на худой конец, «Льдина». Да, так вот, когда — то предки сюда добрались, здесь был лед. Лед, лед, лед и ничего больше. Что прикажете делать? Рисовать пальцем в воздухе?.. А здесь, как выяснилось, замерзла целая цивилизация, причем мгновенно… В движении. Потому они вам и кажутся живыми. Правда?

— Правда, — неохотно согласился Аттвуд.

— Ну так попробуйте об этом думать как о разновидности балета, о застывшем танце, что ли… Каждый из них застыл навеки в собственном движении. Мы не знаем, кто их заморозил, однако мы сами освобождаем их из ледяного плена…

— Не до конца!

— Да, не до конца. Иначе они станут просто трупами, и от разложения их больше ничто не спасет. И еще одно… Айсинг — общий знаменатель для всех кельвиниан. Сюда прилетел сущий ковчег. Русские, американцы, китайцы, африканцы, арабы и прочие, прочие. А вместо чудовищною культурного конгломерата все они получили единую культуру.

— А вы, судя по всему, француз? — спросил Аттвуд.

— Говорят, — усмехнулся барон. — Удивительно, как мои предки ухитрились протащить сквозь время и космос родовое имя и титул. А может быть, и то и другое — фантазия. Здесь можно было назваться хоть русским царем. Хоть воплощением Будды…

— И все бы поверили?

— Нет. Просто всем было наплевать. Имели значение не имена и не титулы, а знания, талант, хватка, ловкость, сила. Правда, наша семья была в несколько привилегированном положении. Мой прапрапрапрадед чуть ли не единолично финансировал строительство «Ириса», все деньги извел. То же — и в других городах. Каждый корабль строил кто — то… И потом его семья имела несколько привилегированное положение.

— Кстати, а почему корабли сели порознь?

— Полет был долгий, капитаны пересобачились… Прямо какие — то партии сложились, вот и сели подальше друг от друга, от греха подальше. Люди они везде — люди, знаете… «Шарденне», например, опустился вообще в другом полушарии, до сих пор о них ничего не слышали и не знаем. А мы, честно сказать, удивились, что ваш модуль сел у нас, а не в Столице.

57
{"b":"243675","o":1}