Когда он его допивает, на часах двадцать минут первого. Он платит и снова выходит на улицу. Но дальше не идет, а возвращается и снова отыскивает Вексштрассе.

На углу Трампганга тоже стоит одинокая девушка. На сей раз он не ждет, когда с ним заговорят, а сам заговаривает с ней. Он немногословен.

— Ну? — спрашивает он.

— Он у Лютта, — торопливо шепчет она.

— Точно?

— Клянусь. А где мои пять марок?

— Две, — немного подумав, отвечает мужчина. — Вот. Остальные три получишь, если он действительно там.

— Будь осторожен, Эрнст, — предупреждает она. — Это зверь. Вчера избил Эльзу до полусмерти и вытряс из ее дружка все бабки.

— Значит, у него есть деньги? — Человек разочарован.

— Да, марок двадцать наверняка.

— Хм, хм! — раздумывает он. — Тогда пока.

— Точно?

— Клянусь, — передразнивает он ее, смеется и идет дальше.

Он идет не на Трампганг, а прямо, останавливается у Радемахерганга, смотрит в темный провал, где тускло светит газовый фонарь, оглядывается по сторонам — и ныряет в Трущобы. Идет направо, еще раз направо, снова пересекает Вексштрассе, исчезает в Лангенганге, проходит до Дюстернштрассе и снова исчезает в Шульганге.

Он идет все время посередине узких переулков, иногда вытягивает руки, пытаясь достать стену дома справа и слева. Иногда это ему удается, а иногда переулок слишком широк.

До сих пор ему не встретился ни один человек. Старые фахверковые дома стоят тихие, неосвещенные, будто давно вымершие, они склоняют друг к другу крыши, словно хотят упасть, и неба совсем не видно.

Иногда на мостовую, по которой он идет, падает свет из пивных, звенит цимбалами и колокольчиками оркестрион, пронзительно визжит граммофон. Окна пивных завешены желтыми или красными гардинами.

Человеку больше не до свиста, хотя идет он медленно, ему даже жарко, раз он хватается за задний карман брюк. Все в порядке, но решиться все-таки не легко, даже если храбришься перед девушками.

Еще не поздно повернуть к дому!

Человек очутился прямо на Кугельс Орт, уже виден красноватый свет из окон пивной Лютта. Теперь за дело!

Двое дюжих полицейских, перепоясанные ремнями, шагают прямо на него, ремешки касок туго затянуты под подбородком, дубинки покачиваются в такт шагам.

Они пристально следят за любителем поздних прогулок.

— Вечер добрый, — говорит он, вежливо поднимая черный котелок.

— Скверная ночь, — неожиданно мягко и тихо произносит один из полицейских. — Скверная погода, скверное место.

Человек — он хотел пройти мимо них в Кугельс Орт — вынужден остановиться. Оба верзилы смотрят на него сверху вниз — как на куклу.

— Туда можно? — спрашивает осторожно человек, кивая головой на свет из кабачка Лютта.

— Почему вы хотите именно туда? — дружелюбно спрашивает полицейский на мягком гольштинском диалекте.

— Мне интересно, — отвечает человек. — Я так много слышал об этом квартале.

— Лучше бы вам туда не ходить, — тихо, но твердо шепчет полицейский. — А то ненароком котелок проломят. — И сам смеется своей шутке.

— Ну и ну! — разочарованно произносит человек. — Куда же еще тогда пойти?

— Домой! — неожиданно рявкает другой полицейский. — И как можно быстрее. Нам здесь еще хлопот не хватало!..

Он хотел еще продолжить, но человек уже торопливо прощается, еще раз приподымает шляпу, быстро пересекает Кугельс Орт, бежит по Эбрееганг, резко сворачивает в Амидаммахерганг и в третий раз появляется на Вексштрассе. Девушки здесь больше нет, он спешит вниз по Вексштрассе и через четыре минуты снова появляется на Кугельс Орт, но теперь уже с другой стороны. Кугельс Орт безлюдна, кабачок Лютта мирно отбрасывает на булыжники красноватые блики. Какое-то время человек переводит дух, вытирает потное лицо носовым платком, вынимает из заднего кармана брюк пистолет, прячет его в карман пальто, а затем решительно нажимает на латунную ручку двери кабачка Лютта.

Кто-то пронзительно закричал: «Шухер!»

Воцарилась глубокая тишина.

Человек закрыл за собой дверь и, щурясь, оглядел затянутое дымом помещение. Все повернулись в его сторону.

— Вечер добрый, — сняв шляпу, сказал он.

Толстый хозяин с одутловатым синим лицом, обезображенным красно-сизым бесформенным носом, мирно поздоровался:

— Вечер добрый, Хайдеприм, — и едва заметно кивнул на дальний угол своего заведения.

— Вечер добрый, господин сыщик, — произнес какой-то парень. — Окурком не угостите?

— Сам на мели! — бодро ответил человек, пытаясь улыбнуться.

У него за спиной — теперь он стоял у стойки — поднялись двое и двинулись на него.

— Ну-ка отвали! — приказал человек.

— Оставьте его в покое, вы, — скомандовал и хозяин. — Он свой.

Парни остановились в нерешительности.

— Ты, стукач, — сказал один. — Нам только новой рожи тут не хватало? Самим уже делать нечего.

— Заткни глотку и сядь! Сядь, или я вышвырну тебя вон. Ты что, сюда задарма погреться зашел?

Парни сели, сердито перешептываясь между собой.

Человек выпил у стойки большую рюмку коньяку. Потом еще одну.

Молодые парни с завистью смотрели на него: у этого деньги водятся!

Из глубины пивной не спеша вышел высокий мрачный человек, ширококостный, с мощными, как моечные вальки, руками. Он медленно надвигался на человека у стойки и бесцеремонно встал перед ним, упершись в него взглядом. Это был злой, ненавидящий взгляд, низкий лоб под черными волосами — выпуклый и морщинистый, толстогубый рот полуоткрыт, видны черные испорченные зубы.

— Здравствуй, Бацке, — сказал человек у стойки и прикоснулся пальцами к шляпе.

Бацке посмотрел на человека, шевельнул губами. Потом медленно поднял громадную ручищу…

— Бесполезно, — бросил человек, но его голос немного дрожал. — Пушка!

Рука в кармане приподнялась, и ствол оттопырил ткань пальто, Бацке рассмеялся.

— Малец и с пушкой! Прежде чем выстрелишь, я тебя прихлопну. — Его рука снова поднялась.

— У меня есть для тебя четыре сотни, — быстро произнес человек.

Лицо Бацке изменилось, он опустил руку и еще раз посмотрел на человека. Потом, не говоря ни слова, пошел в свой угол, плотно засунув руки в карманы пиджака.

Человек проводил его взглядом. Затем вытер рукой лоб, мокрый от пота, и сказал хозяину:

— Еще один коньяк, а?

Он чувствовал на себе взгляды всех сидевших в передней части пивной, но их выражение было другим. Он лил свой коньяк, вопросительно поглядывая на хозяина. Тот отрицательно покачал головой.

— Не теперь, — прошептал он. — Он здесь не один.

Человек допил коньяк, расплатился и, прикоснувшись пальцами к своей черной шляпе, сказал:

— До свидания.

— До свидания, Хайдеприм, — ответил хозяин, и человек удалился.

На улице стояла девушка.

— Он там? — спросила она.

— Вот твои три марки, — сказал человек. — Дождись, пока он выйдет. Не называя моего имени, скажи, что «четырехсотенный» его ждет. Поняла?

— Да, — сказала девушка. — «Четырехсотенный» ждет тебя.

— Потом приведи его ко мне.

— А что я буду иметь? — спросила девушка. — Холодно, а у меня подметки дырявые.

— Еще три марки, — сказал человек. — Не хочешь, не надо.

— Договорились, — сказала девушка.

Человек быстро вышел на Вексштрассе, осмотрелся по сторонам (встреча с полицейскими была бы для него теперь некстати) и быстро зашагал вниз по Вексштрассе к Фулентвите.

Пройдя немного, он снова внимательно осмотрелся: улица была пуста, он быстро открыл дверь и вошел в дом. Потом тщательно запер за собой дверь. Без света, ощупью поднялся по лестнице, открыл дверь на этаж, включил свет и вполголоса сказал:

— Все в порядке, госпожа пасторша. Спите спокойно.

Он слышал, как зашуршала постель и женский старческий голос произнес:

— Хорошо, господин Ледерер, а как там в театре?

— Отлично, отлично, — сказал человек и повесил пальто и шляпу в шкаф. — Между прочим, возможно, ко мне еще придет мой коллега с женой. Вы не беспокойтесь, я сам вскипячу воду для грога.