Партнер Мекка П. Г. Дервиз нажил громадное состояние, уехал в Италию, построил там себе дворец и личный театр, жил в большой роскоши и только стриг купоны. От активной деятельности устранился и от богатства чуть не рехнулся 62. Карл Федорович продолжал трудиться в России. На строительстве железных дорог он тоже нажил миллионы и умножал свое состояние дальше. Методы приобретения им своего богатства, если и не выглядят совершенно добродетельными, были, во всяком случае, куда менее разбойными, чем у многих русских капиталистов, а про иностранных концессионеров и говорить не приходится. Мы привыкли осуждать русских мультимиллионеров за варварскую эксплуатацию человеческого труда. Это, конечно, имело место. Однако не следует забывать, что без миллионных капиталов, созданных за счет этой эксплуатации, которая при существовавшем строе так или иначе была, невозможно было бы иметь многие культурные и другие ценности, составляющие сейчас наше достояние. Карл Федорович Мекк участвовал во многих благотворительных мероприятиях и пожертвованиях, в том числе и на благо развития русской музыки. После его смерти эта деятельность продолжалась Надеждой Филаретовной. Дома и имения семьи Мекк со всеми их собраниями картин, скульптур, драгоценностей, библиотеками, музыкальными инструментами и старинной мебелью после Октябрьской революции были конфискованы в пользу государства и, разумеется, составили немалый вклад в народное достояние. Такова история происхождения богатства семьи Мекк. Думается, что нам не должно быть безразлично то обстоятельство, что эта история не бросает зловещих теней на капиталистов Мекк. Все-таки если мы имеем возможность смотреть на богатство Надежды Филаретовны с большей симпатией, чем это обычно делалось раньше, то это несколько украшает общую картину, которую нам предстоит описать далее.
Что касается Чайковского, то он вряд ли задумывался над нравственной стороной богатства Надежды Филаретовны. Как и большинство не имеющих состояния русских дворян, он считал вполне естественным деление людей на богатых и бедных. Он видел, как трудился его зять Лев Васильевич Давыдов, управляющий каменскими имениями, куда Петр Ильич частенько наведывался к своей сестре Александре Ильиничне, и вероятно, полагал, что если упорный хозяйственный труд Льва Васильевича приносит средний доход, то большое дело при столь же честном труде и умении может принести миллионы, и следовательно, ничего безнравственного в богатстве нет. Напротив, он нередко высказывался по поводу того, что богатство создает человеку свободу.
К тому времени, когда Надежде Филаретовне предстояло войти в жизнь Чайковского, у нее уже было одиннадцать детей. Младшая дочь Людмила (Милочка) родилась в 1872 году. В семье Мекк ходили разговоры о том, что у Надежды Филаретовны было увлечение секретарем Карла Федоровича Александром Александровичем Иолшиным, в результате чего и появилась на свет Милочка, Карл Федорович якобы ничего не подозревал, пока дочь Александра, рассердившись на мать, в 1876 году не рассказала ему обо всем. Карл Федорович, всю свою жизнь смотревший на жену как на образец добродетели и обязанный ей своим положением в жизни, не перенес этого известия. У него случился тяжелый сердечный приступ, и он скончался 63. Возможно, что это сплетни, но даже если принять во внимание, что сын Надежды Филаретовны Николай называл свою сестру Александру сплетницей, то и в этом случае трудно предположить, чтобы члены семьи Мекк выпустили бы в свет такую жестокую сплетню. Невероятного в этой истории ничего нет. Надежда Филаретовна, наделенная от природы сильными чувствами и романтическими настроениями, прожила нелегкую супружескую жизнь, не испытав настоящей женской любви. Ей было сорок лет, когда в доме стал появляться Иолшин, и сердце ее испытало вполне естественное волнение. Это был великий грех даже по ее сравнительно вольным понятиям, но воспротивиться ему она не смогла.
Смерть мужа, какими бы причинами она ни объяснялась, произвела на Надежду Филаретовну тяжелое впечатление. Последствия ее были таковы, что поневоле приходится склониться к тому, что грех, о котором говорили в семье, действительно случился. Надежда Филаретовна замкнулась в себе, отгородившись от мира. Доставшееся ей огромное богатство, несомненно, облегчало ей возможность уединения. С такими средствами проще отгородиться от людей так, как этого хочется, хотя ее одинокое существование неизбежно будоражилось и разнообразилось вторжением дел ее железнодорожных предприятий, которые нередко требовали ее личного решения, а также множеством семейных мелочей, уйти от которых никому не удается.
Черты Надежды Филаретовны, которые, читая ее письма к Чайковскому, можно лишь отдаленно представить себе, раскрываются в рассказах ее детей, родственников и других лиц, имевших возможность встречаться с ней, хотя последних было очень немного. Она всем казалась властной волевой женщиной, перечить которой вряд ли посмел бы кто-либо, если бы ему нарочно не захотелось навсегда исчезнуть из ее окружения. Она была высокого роста. Ее движения были медленными, уравновешенными, полными достоинства, но не деланными, а естественно грациозными. Ходила она скользящей, плавающей походкой. Ее глубокие темные глаза смотрели задумчиво, иногда их озаряли вспышки света, о которых трудно было сказать, гнев это или радость, отражение чувств данного мгновения или далеких воспоминаний. Она говорила низким голосом очень приятного тембра. Речь ее была ровной, убедительной, однако в словах ее всегда проявлялись сильные чувства 64.
Как и все люди, обладающие сильным характером и большими возможностями, Надежда Филаретовна далеко не всегда была справедлива к своим детям, к своим близким и к тем, кто состоял у нее на службе. Тем не менее, если не считать обычных семейных всплесков недовольства, искренне дурных отзывов о ней было немного. Ей многое прощалось, в том числе и обиженными людьми, за то, что она умела вознаграждать доброе отношение, честность и трудолюбие. Самодурства, свойственного людям такого положения, какое она имела к семидесятым годам, у нее не замечалось. Она очень хорошо понимала слабости людей и могла прощать их, если только они не вели к явно злым умыслам.
Отгородившись в меру возможностей от суеты жизни, она нашла утешение в музыке. Увлечение музыкой было искренним и сильным. Этому увлечению отдавалось значительное время ее дневных занятий. Она приглашала к себе в дом на постоянную службу талантливых музыкантов из консерватории и даже из-за границы. Одно время у нее на службе был молодой Клод Дебюсси, ставший потом выдающимся французским композитором. Этим музыкантам она щедро платила и содержала их на всем готовом, предоставляя им возможность заниматься музыкой по своим программам в свободное время, которого было много. Но несколько часов в день музыканты должны были ей играть те произведения, которые она отбирала по своему вкусу. Часто она сама играла партию фортепиано, а скрипач или виолончелист исполняли свои партии. Все зимы она, как правило, проводила за границей, во Франции, Италии или в Швейцарии, и состоящие у нее на службе музыканты к своему удовольствию сопровождали ее в этих поездках. Один из таких музыкантов, ученик и приятель Чайковского, Иосиф Иосифович Котек попал на службу к Надежде Филаретовне по рекомендации директора Московской консерватории Николая Григорьевича Рубинштейна, одного из очень немногих людей, которых она принимала у себя. Надежда Филаретовна в это время чрезвычайно увлеклась музыкой Чайковского, и Котек, являвшийся поклонником своего учителя, к великой радости богатой патронессы не только с удовольствием и большим чувством играл ей произведения Петра Ильича, но и много рассказывал о нем. Надежда Филаретовна внимала каждому его слову. Из рассказов Котека она все больше узнавала человека, музыке которого поклонялась, и с восторгом замечала, что его человеческое обаяние не расходится с теми благородными ощущениями, которые она черпала из его музыки. Обожание вдохновенной, тревожащей и утешающей душу музыки перерастало в любовь к волшебнику, творящему этой музыкой чудеса, которые исцеляли боль, заставляли забыть скорбь и печали, несмотря на то что чудеса эти содержали в себе не меньше горестных настроений, чем приходилось переживать Надежде Филаретовне. И сколь силен был характер этой женщины, столь же сильными вырастали в ней чувства непреодолимой привязанности к создателю исцеляющей музыки. Ей казалось, что музыка Чайковского заслоняет от нее темные реальности, щемящую сердце тревогу окружающей жизни, прощает все ее грехи, связывает ее с чем-то неземным, божественным, укрепляющим и поддерживающим ее издерганное существо. Она расспрашивала Котека о самых мелких подробностях жизни Петра Ильича, и от нее, конечно, не ускользнули мимоходом произнесенные замечания о том, что Чайковский весьма стеснен в средствах. Надежда Филаретовна раздумывала недолго и нашла способ помочь Петру Ильичу, совершенно не ущемляя его достоинства и самолюбия. Через Котека она заказала ему переложения его сочинений для скрипки с фортепиано и щедро оплатила его работу. Чайковский, находившийся тогда в немалой нужде и сидевший в долгах, был счастлив не только внезапно свалившимся на него легким заработком, но и еще больше польщен вниманием со стороны такой известной в Москве особы, тем более что Котек живописно представил ему культ его музыки, царивший в доме на Рождественском бульваре.
