Публикация бытовых сказок возмутила реакционную прессу. Автор рецензии, помещенной в «Санкт-Петербургском вестнике» в апреле 1781 г., обрушил на В. А. Левшина свое негодование: «Из прибавленных издателем новых сказок некоторые: как-то о воре Тимохе, цыгане и прочие с большею для сея книги выгодою могли бы быть оставлены для самых простых харчевень и питейных домов, ибо всякий замысловатый мужик без труда подобных десяток выдумать может». Рецензент жалел о затраченных для их публикации бумаге, перьях, чернилах, «типографских литерах» и труде издателя.

С точки зрения цензуры последней трети XVIII в., «Русские сказки» В. А. Левшина были произведениями далеко не нейтральными. Они упомянуты в реестре книг, которые были признаны архиепископом Платоном в 1785 г. «сумнительными и могущими служить к разным вольным мудрствованиям, а потом к заблуждениям и разгорячению умов». И действительно, среди «Сказок» есть «Повесть о новомодном дворянине», которая представляет собой острую сатиру на дворянство. Эта повесть могла быть написана В. А. Левшиным под влиянием фонвизинского «Недоросля», а также романов 80-х годов XVIII в., в которых дворянство не раз изображалось морально и физически вырождавшимся. В повести В. А. Левшина описаны предки «новомодного дворянина» Несмысла, которые «с великим усердием набивали карманы свои трудами тех несчастных, коих хлопоты принуждали подавать прошения в то место, где они отправляли должности повытчиков и секретарей». Отец героя повести «оставил приказную службу, купил деревню и поселился в наказанном месте, чтобы пользоваться безопасно награбленным». Несмысл, получив воспитание в семье простаковского типа, приехал «учиться» в Москву, мотал, развратничал, грабил своего скрягу-отца, заболел сифилисом, но в конце концов, как иронически заключил В. А. левшин, «образумился», и стал подьячим, разбогател и умер «как бы и честный человек».

В. А. Левшин первый в нашей литературе показал читателю жизнь современного ему русского щеголя.

Бытовой цикл «Русских сказок» В. А. Левшина также стоял на грани книжной литературы, рукописной традиции и устного народного творчества.

В. А. Левшин при написании «Сказок» проявил серьезные исследовательские способности и разностороннюю эрудицию. Он был знаком с хроникой датского историка Саксона Грамматика (1140–1208) «Деяния Данов». Современные историки литературы считают, что Саксона внимательно читали В. Н. Татищев, М. В. Ломоносов, М. Н. Карамзин и В. А. Левшин, что авантюрно- сказочные мотивы левшинской «Повести о исполине Стер-катере» «восходят в конечном счете к Саксону Грамматику»15. Современные краеведы считают, что эта повесть В. А. Левшина послужила одним из литературных источников для поэмы А. Н. Радищева «Песни, петые на состязаниях в честь древним-славянским божествам».

О популярности «Русских сказок» говорило то, что одна из них, «Сказка о Добрыне Никитиче», превратилась в лубочное издание. Лубок во второй половине XVIII в. был достоянием всех слоев населения от царского дворца до неграмотного крестьянина, которому он заменял и песенник, и книги, и отчасти газету.

В 1787–1788 гг. В. А. Левшин опубликовал продолжение «Русских сказок» под названием «Вечерние часы, или Древние сказания славян древлянских» в шести частях. Однако в результате резкой критики со стороны реакционного дворянства В. А. Левшин в это издание включил традиционные волшебно-авантюрные романы. В них вошли: «Повесть о княжиче Владимире», «Сказка о князе Медирсусане», «Сказка о царице Доброгневе», «Сказка о Раймире и Милославе», «Похищение Судиславого», «Добро, во зло употребленное», «О Славораде и Светане». Под влиянием «Тысячи и одной ночи» «Сказания славян» разделены на части — вечера. Этот сборник отличался обилием приключений, был похож на сборник М. Д. Чулкова «Пересмешник». В нем очень силен элемент рыцарства, есть фривольные моменты. В этом издании очень четко прослеживается рационалистическое мировоззрение В. А. Левшина. Автор, например, с физиологической точки зрения объяснял психологию сна: «Наши сны не суть извещения о предбудущем, ниспосылаемые нам Всевышней властью. Память наша, во время усыпления, представляет нашему воображению те предметы, о которых помышляем мы, бодрствуя». Читателю XVIII в. было небезынтересно познакомиться с такими суждениями автора. В «Вечерних часах» много сведений по зоологии, ботанике, физиологии, почти все географические названия объяснены в «ученых» примечаниях автора. Помимо развлекательного, «Вечерние часы» содержали познавательный элемент.

Некоторые исследователи в изображении царицы Доброгневы в рассказе «Страна свободной любви» усматривали сходство с императрицей Екатериной II. Царица Доброгнева имела портретное сходство с императрицей, была умна, интересовалась законодательством. В. А. Левшин карикатурно изобразил придворных царицы, на которых она попеременно обращала свое внимание: Алмаза, Кузнечика, Пустозвяка, Частохваста и других. В Алмазе современники В. А. Левшина могли найти черты сходства с Г. А. Потемкиным.

После выхода «Русских сказок» и «Вечерних часов…» В. А. Левшин не оставил литературную переводческую деятельность. В конце 80-х — середине 90-х годов его внимание привлекло творчество немецкого поэта Виланда (1733–1813). В 1787 г. в Москве в переводе В. А. Левшина вышла романтическая эпопея Виланда «Оберон, царь волшебников», а в 1795 г. в Калуге — «Зеркало для всех…» того же автора. Виланд был близок В. А. Левшину своими романтическими устремлениями, вниманием к «натуре», а также сатирической направленностью своего творчества. К тому же В. А. Левшин хотел познакомить русских читателей с поэмой «Обреон», о которой Гете говорил так: «До тех пор, пока поэзия остается поэзией, золото золотом, а кристалл кристаллом, поэма «Оберон» будет вызывать общую любовь и удивление». В процессе перевода «Оберона» В. А. Левшину удалось создать эквивалент виландовского стиха в виде ритмической прозы. Он стремился быть близким к стилю подлинника, который отвечал его представлениям о сказке, и сохранить живописность и эффектность виландовского описания. Вот как дается, например, картина жилища отшельника: «Вдруг освещает его (рыцаря Гюна. — Г.П.) ясный луч, исходящий из отверстия пещеры; камни, составляющие оную, в смешении с обросшим кустарником, торчащим из расщелин, представляют из темноты к огню странный вид глазам его; свет, проникающий листы, являет нового роду земной огонь».

Юмор Виланда, особенно там, где он сродни плебейской насмешке над власть имущими, также тщательно сохранен В. А. Левшиным. Такова комическая сцена вынужденной пляски султанского двора при звуках волшебного рога: «Сам султан не мог удержаться; он с радостью схватил великого визиря за бороду и начал учить старика сего прыгать казачка».

Перевод В. А. Левшина «Оберона» до сих пор остается единственным полным переводом, который увидел свет.

В. А. Левшин был талантливым переводчиком. К нему в полной мере можно отнести слова поэта и драматурга XVIII в. А. П. Сумарокова, сказанные в «Епистоле о русском языке»:

Не мни, переводя, что склад в творце таков, Творец дарует мысль, но не дарует слов. В спряжение речей его ты не вдавайся И свойственно себе словами украшайся.

Постепенно В. А. Левшин оказался в ряду родоначальников массовой русской прозаической литературы. Современные специалисты считают его, вместе с такими писателями и поэтами конца XVIII в., как М. М. Херасков, М. Д. Чулков, Н. И. Новиков, Н. Г. Курганов, Ф. А. Эмин, непосредственным и прямым предшественником М. Н. Карамзина. Эти писатели 60—70-х годов XVIII в. подготовили успех «карамзинизма» в России в широком смысле этого слова.

Повествовательная проза В. А. Левшина относится к важнейшим завоеваниям демократической литературы XVIII в.

Поэтическое творчество В. А. Левшина тяготело к басенному жанру, бывшему одним из самых старых в русской литературе. «Басня оттого имела на Руси такой чрезвычайный успех, — писал В. Г. Белинский, что родилась не случайно, а вследствие нашего народного духа, который страх как любит побасенки…» Просветительный этап русской культуры породил особенно большое количество баснописцев. В баснях XVIII в. критиковались социальные порядки, ставились острые общественные вопросы.