София вполовину похудела. Но все равно она здоровая девка. Мускулистая. Ребеночка своего подкидывает как пушинку. Крепко сбитая, кажись, ежели сядет на чево, в лепешку раздавит.

Говорит ему, Харпо, подержи ребенка. Ей надо сходить со мной в дом за нитками. Простыни шьет. Он берет малыша, целует, по щечке щекочет. Смеется. А сам на папашу своево, который на крыльце сидит, косится.

Мистер __ выпускает клуб дыма и говарит, Ну вот, тяперя она тебя запряжет. Будеш у ей кухонный мужик.

Дорогой Бог!

Харпо ломает голову, как бы так сделать, штобы София ево слушалась. Они сидят с Мистером __ на крыльце, и Харпо гаворит, Я ей одно, а она все по-своему. Никогда не делает, как я ей скажу. Я ей слово, она два.

По правде-то, сдается мне, он с гордостью енто все говарит.

Мистер __ молчит. Дым пускает.

Я ей говарю, неча все время к сестры таскаться. Мы таперя муж и жена, говарю я ей. Твое место при детях. Она гаворит, я с дитями еду. Я гаварю, твое место возле мине. Она говарит, ты тоже хочешь с нами? А сама у зеркала наряжается и детей одевает.

А учить не пробовал? Мистер __ спрашивает.

Харпо голову наклонил и на руки свои смотрит. Нет, говорит эдак тихо, не пробовал. И застеснялся как-то.

Как же ты хочешь, штоб она тебя уважала? Бабы, они как дети. Им надо растолковать, што к чему. Ништо так не прочищает мозги, как пара хороших затрещин.

Трубкой запыхтел и дальше проповедует. София слишком много о себе понимает, говарит. Надобно ее чуток на место поставить.

Я Софию уважаю, она совсем на мине непохожая. Скажем, она заводит разговор, а Харпо и Мистер __ входють в комнату, так она и не думает замолчать. Спросють они, где какая-нибудь вещь лежит, скажет, не знаю, и дальше болтает.

Я раздумываю про енти дела, когда в другой раз Харпо меня спрашивает, как так сделать, штобы София слушалась. Я не говорю ему, што он счастливый. Што уже три года как они живут, а он все песни поет да насвистывает. А я каждый раз подскакиваю, когда Мистер __ меня окликает, и София смотрит на меня как то странно, будто жалеет.

Я говарю, Поучи ее.

Встречаю Харпо в другой раз, вся рожа у ево в синяках. Губа разбита. Глаз заплывши. За зубы держится да поясницу потирает.

Я говорю, Харпо, миленький, чево это с тобой?

Да мул окаянный, говорит, вчерась в поле как очумел. Днем с им намучился, а стал его в хлев загонять вечером, так он мне копытом промеж глаз. А еще ветрище вечером был. Руку окном прищемило.

Ну, говорю, с такими делами тебе небось некогда было Софию уму-разуму учить.

Неа, говорит.

Но он видать надежды не теряет.

Дорогой Бог!

Зашла я намедни в ихний двор и только хотела кликнуть их, как слышу в доме загрохотало. Я бегом на крыльцо. Детишки на берегу речки куличики песочные делали, так даже и ухом не повели.

Открываю я дверь тихо, вдруг там грабители или убийцы, или можеть еще конокрады какие, а это София с Харпо. Дерутся. Месют друг другу бока, што два мужика. Мебель вся вверх дном. От тарелок одни осколки. Зеркало накось. Занавески порваны. Пух из перины летает. А им хошь бы што. Они друг друга дубасют. Он на ее как замахнется. А она хвать деревяшку у печки и промеж глаз. Он ее в живот. Она аж пополам согнувши, но все равно на ево идет и по яйцам кулаком. Он на пол так и покатился, за подол ее по пути дернул, и платье порвал. Она стоит в одной сорочке и даже глазом не моргнет. Он как вскочит и в челюсть ей нацелился. А она его через себя перекинула и о печку грохнула.

Я не знаю, сколько времени они так. Я не знаю, когда они собираюца передохнуть. Я тихонько выбираюсь из дома, машу рукой детям у речки, и иду домой.

В субботу утром слышим стук повозки. Харпо и София с двумя детишками едут к Софииной сестре на выходные.

Дорогой Бог!

Вот уже месяц, как я маюсь без сна. Брожу по дому допоздна, пока Мистер __ не начинает ворчать, будто керосин попусту жгу. Тогда иду, наливаю теплую воду в корыто и отмокаю там, с молоком и английской солью, потом брызгаю ореховой водой на подушку и задергиваю занавески поплотнее, штоб луна не глядела в комнату. Потом засыпаю на пару часов. И когда вроде уже налажусь поспать, тут я и просыпаюсь.

Сначала пробую пить молоко. Потом столбы считать. Потом Библию читать.

Што же енто такое, спрашиваю я сама себя.

Голос мне отвечает, Чевой-то ты сделала не так. Плохо сделала. Дух чей-то томится. Может, оно и правда.

В одну ночь до меня доходит. София. Ейный дух мне спать не дает.

Я молюсь, как бы она не проведала, но она проведала.

Харпо сказал.

Как она узнала, тут же ко мне явилась. С мешком в руках. Под глазом фингал, всеми цветами радуги переливается.

А я-то к вам за помощью да добрым словом всегда шла, говорит.

Разве ж я не помогаю, спрашиваю.

Вот вам ваши занавески, говорит, и мешок открывает. Вот ваши нитки. Вот вам доллар за то, што дали попользоваться.

Это твое, говорю и ей обратно отпихиваю. Я всегда тебе рада помочь чем могу.

Вы Харпо присоветовали, штобы он бил меня?

Нет, не я, говорю.

Не врите, говорит.

Я не хотела, говорю.

А зачем тогда сказали? спрашивает.

Она стоит передо мной и смотрит мне прямо в глаза. Личико усталое, скулы сведены.

Дура я потому што, говорю. Завидно потому што стало, говорю. Потому што ты можешь, чево я не могу.

И чево же? спрашивает.

Отпор даешь, говорю.

Она стоит и смотрит, будто мои слова ее огорошили. Подбородок обмяк. И уже не злая, а грустная.

Всю жизнь я давала отпор. Папаше. Братьям. Двоюродным братьям. Папашиным братьям. В семье, где одни мужики, никаково покою не жди. Ну уж не думала я, што в своем собственном доме придется воевать. И вздохнула. Люблю я Харпо, Бог свидетель, но мордовать ему себя не позволю, лучше убью ево. Если хотите лишиться зятя, то давайте. Дальше ему советуйте. И уперла руку в бок. Я между прочим на охоту хожу, с луком и стрелами, говарит.

Я еще только увидела ее во дворе, трясть мене начало, а тут и дрожь прошла, так стыдно за себя стало. Я уже и так от Бога наказанная, говорю.

А Бог, он страшненьких не любит, говорит.

Да и красивеньких тоже не особо жалует.

Тут вроде стало можно разговор в другую сторону свернуть.

Ты меня небось жалеешь, говорю.

Она замолкла на минуту и говорит эдак с расстановкой, Ну да.

Мне сдается, я знаю почему, но все равно спрашиваю. Почему?

Она говорит, коли честно, вы на мою маму похожие. Папаша ее тоже к ногтю прижал. Вернее под сапог. Все чево он ни скажет, все проглотит. Ни слова в ответ. Никогда себя не защитит. Иной раз за детей вступится. Да только хуже опосля бывает. Чем больше она нас защищает, тем он хуже на нее бросается. Он детей ненавидит. И то место, откудова они берутся, тоже ненавидит. Хотя по тому, сколько у ево детей, таково не скажешь.

Я про Софиину семью ничево не знаю. Судя по ней, боевая команда.

И сколько вас у ево? спрашиваю.

Двенадцать, отвечает.

Ого, говорю. У моево шесть от мамы моей, да еще четыре от теперешней. Про своих двоих молчу.

Сколько девок? спрашивает.

Пять, говорю. А у вас?

Шесть девок, шесть парней. Все девчонки сильные как и я. И парни сильные. Но мы с сестрами всегда друг за дружку стоим. И два брата тоже за нас, не всегда правда. Как мы драку затеваем, зрелище такое, хоть билеты продавай.

Я в жизни никого не ударила, говорю. Дома только бывало, младших по попе шлепала, штоб не баловались, и то не больно.

А чево вы делаете, когда рассвирепеете? спрашивает.

Я и не припомню, когда последний раз свирепела-то, говорю. Помню, на маму свою злилась, когда она на меня всю работу взвалила. А как поняла, што она больная, больше не злилась. На папашу тоже не злилась, потому как отец он мне. В Библии сказано, Почитай отца своего и матерь свою, хоть они какие. Бывало, как начинала сердиться, мне так становилось худо, до рвоты. А потом вовсе стало все равно.