«Разве так не лучше?» — время от времени спрашивал Кутяну тоном, который скорее означал: «Если бы не я, все осталось бы в беспорядке…»
Мику молча выслушивал его замечания, выполнял распоряжения, хотя порой не видел смысла в своих действиях.
В офицерской каюте Кутяну огляделся вокруг и несколько мгновений смотрел на большую картину на стене, где был нарисован «Мирча» во время шторма. Он уже пошел к выходу, но вдруг резко остановился, увидев цветы, — на полочке в каркасе из-под аккумулятора рос кустик рододендрона.
— Что это? — спросил он с оттенком раздражения в голосе.
Сначала Мику не понял, чего хочет офицер, и спокойно ответил:
— Цветок. Знаете, это я его посадил.
— Вижу, что цветок, но кто разрешил поместить его сюда? Кто позволил превращать корабль в ботанический сад? Убрать! Понятно?
Мику почувствовал, как у него по спине пробежал холодок. Такого он не ожидал. У кого он должен был просить разрешения? Он думал, что маленькие красивые цветы станут украшением для «Мирчи», создадут хорошее настроение. Он хотел сказать об этом старшему лейтенанту, но у него отнялся язык. Он лишь пробормотал:
— Понятно…
На следующий день он вместе с матросами собрал все горшочки и с тяжелым сердцем отнес их на берег. Без цветов стало пусто на корабле. Конечно, Мику мог бы доложить Профиру о полученном приказе, попросить разрешения оставить цветы на борту, но тогда его отношения со старшим лейтенантом окончательно испортились бы, а на цветы тот все равно бы смотрел косо.
Боцману трудно было понять нового старпома, разобраться, что скрывается в душе этого тщедушного молодого человека с пушистыми усами и черными блестящими глазами. Он пытался казаться суровым и жестким, действующим четко по уставу, но каждый жест, каждое слово, сказанное намеренно грубым тоном, выдавали в нем юношу, напуганного новым делом, большой ответственностью. У Мику сложилось впечатление, что старший лейтенант придумал для себя образ явно не по мерке, хотя старался изо всех сил влезть в его рамки.
Экипаж корабля непрерывно пополнялся. Сначала прибыли матросы — каждый нес продолговатый голубой вещмешок с обмундированием. Кто они, с каких кораблей прибыли? Только Петре Профир знал об этом. Еще он знал их профессию, об остальном же мог судить лишь со слов других. Он прибывал в штабы соединений с бумагой, где было указано, сколько матросов он имеет право отобрать. Командиры кораблей снисходительно улыбались, заверяли, что сделают все, чтобы помочь ему. Профир и сам понимал, что им трудно пойти навстречу его желаниям. Все хотели получить усердных и способных, крепких, привыкших к морю ребят. Когда он поднимался на борт того или иного корабля, то всякий раз убеждался, что все командиры дорожили своими подчиненными точно так же, как он дорожил бы своими. С каким трудом они расставались со своими людьми!
Как только он отбирал кого-нибудь покрепче, тут же боцман говорил: «Он хороший матрос, товарищ капитан второго ранга, но, знаете, с ним тоже бывало всякое…» И тогда Профир отказывался. Он поступил так один раз, другой, пока не понял, что, действуя подобным образом, рискует остаться без команды. Тогда он решил познакомиться поближе с одним из матросов. Каково же было его удивление, когда он увидел на его груди значок классного специалиста и отличника боевой подготовки. Вот так командир корабля и разгадал хитрость находчивых командиров. Он понимал их — на «Мирчу» забирали подготовленных людей, но другого выхода у Профира не было.
Так получилось, что экипаж сформировали из людей, которые до того не знали друг друга и прибыли с разных кораблей.
Вновь прибывшие были распределены по постам, получили задания по обеспечению живучести корабля, им указали их спальные места. Постепенно люди стали привыкать друг к другу, обживаться на новом корабле. У каждого был свой характер, темперамент, но они должны были стать единым сплоченным коллективом. Добиться этого было нелегко. Им пришлось менять свои привычки, начиная с того, что теперь моряки должны были спать в гамаках вместо коек. Для большинства не составило большого труда привыкнуть к таким «кроватям>>, хотя долгое время они вставали утром более усталыми, чем ложились вечером. Но главное не в этом. Дело в том, что по приказу командира предстояло выполнить жесткую программу обучения морскому делу, С утра до вечера матросы занимались вязкой узлов, отрабатывали подачу бросательного конца, сращивание канатов и тросов. Без конца бросали деревянную грушу, закрепленную на легком тросе. Одни, оставаясь на борту, метали бросательный конец в намеченное место: заранее выбрав в качестве цели какой-нибудь предмет на берегу, старались бросить грушу как можно ближе к нему. Другие тренировались в подаче бросательного конца на палубу корабля. Среди них был и боцман Мику. Он наблюдал за матросами, исправлял их ошибки, а если замечал у новичков неуклюжие движения, в результате чего деревянная груша летела совсем не туда, куда нужно, подходил, брал бросательный конец из рук матроса и терпеливо объяснял, как следует выполнять эту операцию. И из его рук деревянная груша с бросательным концом летела точно в цель. Между собой матросы прозвали его Дед Груша. Мику узнал о прозвище, но не рассердился. Если слышал, как кто-нибудь при его приближении шептал: «Внимание, идет Дед Груша», то улыбался.
Когда Мику видел, что люди устали, что у них затекли руки, он делал перерыв, а потом начинал все сначала. Дед Груша был настойчив: он знал по своему опыту, что в жизни корабля бывают моменты, когда успех дела зависит от этой, с виду очень простой, операции — подачи бросательного конца.
Следовали упражнения по вязке узлов всякого рода, сращиванию тросов, изготовлению петель, неоднократные тревоги, различного рода вводные. Из ночи в ночь звуки дудок взрывали ночную тишину, матросы выскакивали из гамаков, поспешно одевались и разбегались по постам. Профир стоял в рулевой рубке и, принимая доклады с каждого поста, засекал время. Часто недовольно качал головой. «Для реальных условий плохо… — хмуро говорил он Кутяну. — Повторим!» Кутяну подавал команду: «Разойдись!», матросы вновь забирались в гамаки и спали вполуха. А через час-другой снова раздавались звуки дудок, вырывавшие их из объятий сна. Они начали находить дорогу к своим постам с закрытыми глазами. Им казалось, что они могут выполнить все автоматически, хотя командир все время менял тему упражнений.
«Пробоина в левом борту», «Пожар на носу», «Авария в…» — слышали они в переговорных трубках и начинали быстро, четко действовать, причем каждый знал, что ему надлежит делать, как помочь товарищу, а не мешать ему. Вначале они сталкивались друг с другом, движения их были замедленными, а выполненные ими ремонтные работы некачественными. Профир спускался в отсеки, бросал взгляд на сделанное, делал замечания. Матросы по его глазам читали, последует повторение упражнения или нет. В первое время они рассматривали все это как игру, как каприз командира и не могли дождаться, пока им позволят предаться сладкому сну после трудового дня. Со временем осознали, что никто не собирается шутить, и между ними установилось молчаливое соревнование — кто быстрее и лучше выполнит свою работу.
Трудился экипаж с усердием. Начищали медные детали так, что те начинали блестеть, драили палубу, красили корпус корабля. На носу мантия воеводы красновато поблескивала в лучах холодного осеннего солнца.
Все были охвачены томительным ожиданием. Некоторые с трудом скрывали нетерпение, а скептики считали, что барку еще долго стоять прикованным к причалу. Ежедневно в море уходили корабли. «Мирча» же по-прежнему стоял привязанный к берегу толстыми канатами, словно попавший в петлю альбатрос. Матросы чувствовали, что и командиров терзают те же мысли. И тогда они старались как можно лучше выполнять приказы. Даже старший лейтенант Кутяну, которого за глаза называли Тещей, потому что он всегда находил необходимым что-то переделать, стал более молчалив. Только Мику внешне ничем не выдавал своих чувств и не изменял своим привычкам: утром занятия на корабле, затем отдых на узкой койке в каюте. Под вечер он направлялся в кафетерий на берег, где медленно отхлебывал свой кофе, не обращая внимания на окружающих, хотя ему казалось, что все упорно рассматривают его. Затем он возвращался на корабль.
