Это последнее непредвиденное обстоятельство разрушило все мечты молодого инженера. Если алмаз будет найден, он станет собственностью Джона Уоткинса, и миллионы, которые за него получит фермер, расширят ту пропасть, которая разделяла Сиприена и мисс Алису.

Но как бы ни было дурно для молодых людей заявление Джона Уоткинса, наиболее гибельным оно оказалось для Матакита. Теперь выходило, что он украл алмаз у Джона Уоткинса, а фермер был не из тех людей, которые перестают преследовать вора, который почти попал к ним в руки. Поэтому несчастного Матакита арестовали, посадили в тюрьму и присудили к повешению, если он не согласится возвратить украденную им «Южную Звезду». А так как он сделать этого не мог по простой причине, что камня у него не было, то конец его был близок, и Сиприен решительно не знал, как спасти несчастного, которого он продолжал считать невиновным в этом воровстве.

Мисс Уоткинс узнала обо всем, что произошло: о сцене с людьми в масках и постигшем молодого инженера горьком разочаровании.

— Ах, Сиприен, — сказала она ему, как только ей стало все известно, — не дороже ли ваша жизнь всех алмазов в мире!

— Дорогая Алиса…

— Перестаньте думать обо всем этом и не делайте больше подобных опытов.

— Вы приказываете мне? — спросил Сиприен.

— Да, да, — ответила молодая девушка, — я приказываю вам бросить эти опыты, так же точно, как я приказала вам взяться за них… если вы непременно желаете получать от меня приказания!

— Я хочу их исполнять! — ответил Сиприен, взяв протянутую ему Алисой руку.

Но когда Алиса узнала от Сиприена о приговоре, вынесенном Матакиту, и о том, что он осужден благодаря отцу, она остолбенела. Девушка также была убеждена в том, что кафр невиновен, и, как и Сиприену, ей хотелось его спасти. Но как взяться за это? А главное, как повлиять на фермера, сделавшегося неумолимым гонителем этого кафра, чтобы он сжалился над ним? Надо сказать кстати, что Матакит по-прежнему ни в чем не признавался даже под угрозой виселицы, и, потеряв окончательно надежду вернуть свою «Южную Звезду», Уоткинс пришел в негодование. Тем не менее дочь хотела сделать последнюю попытку смягчить его гнев относительно бедняги кафра.

На другой день после приговора Уоткинс страдал подагрой меньше, чем обыкновенно, и захотел воспользоваться этим: он задумал привести в порядок кой-какие бумаги и документы. Усевшись перед большой конторкой, он стал разбирать свои бумаги. Алиса сидела сзади него и вышивала на пяльцах, не обращая внимания на своего страуса Дада, который расхаживал взад и вперед по комнате, то взглядывая в окно, то останавливая свои круглые глаза на Уоткинсе и его дочери и следя за каждым их движением.

Неожиданное резкое восклицание фермера заставило Алису поднять голову.

— Эта птица просто невыносима! — сказал он. — Она схватила у меня бумагу! Дада, сюда!.. Отдай сию минуту!

За этими словами последовал целый град ругательств.

— Ах, скверная птица проглотила мою бумагу! Это очень важный документ! Подлинник разрешения на право разработки россыпи! Это невыносимо! Но я заставлю ее отдать мне эту бумагу, если даже мне придется задушить ее для этого.

И Джон Уоткинс, весь красный от гнева, вне себя вскочил со своего кресла и стал бегать за страусом, который сначала кружил по комнате, затем выскочил в окно и побежал дальше.

— Успокойся, отец, — сказала Алиса, в отчаянии от нового проступка своего любимца. — Успокойся, умоляю тебя! Послушай!.. Ты захвораешь!..

Но взбешенный фермер ничего не слушал: бегство страуса довело его гнев до крайних пределов.

— Нет, — кричал он, задыхаясь. — Это слишком! Надо кончить с этим! Я не могу отказаться от такого важного документа! Я застрелю этого вора! Я получу обратно бумагу, ручаюсь за это.

Алиса, вся в слезах, стала умолять отца пощадить несчастную птицу.

— Неужели ты хочешь причинить мне такое горе и действительно застрелить моего бедного Дада на моих глазах, — говорила она, плача, — и за такой ничтожный проступок!

Но Джон Уоткинс ничего не хотел слушать и смотрел во все стороны, желая видеть, куда убежал преступник. Он увидел его бегущим по направлению к хижине Сиприена Мере. Схватив ружье, фермер бросился за страусом. Но Дада, точно поняв злодейское намерение Уоткинса, вбежал прямо в хижину.

— Погоди! Погоди! Я найду тебя, проклятая птица, — кричал Уоткинс, побежав за Дада.

Алиса, желая спасти несчастного страуса, последовала за своим отцом.

Оба обежали вокруг хижины Сиприена. Страус пропал. Дада стал невидимкой. Между тем было совершенно невозможно, чтобы он успел спуститься с холма вниз: его непременно увидели бы в окрестностях фермы. Было очевидно, что он укрылся в самой хижине, вбежав в нее через дверь или впрыгнув через окно. Так рассуждал Джон Уоткинс и стал поспешно стучать в дверь к Сиприену.

Сиприен сам отпер дверь.

— Мистер Уоткинс!.. Алиса!.. Я счастлив видеть вас у себя… — сказал он, крайне удивленный этим неожиданным посещением.

Фермер, задыхаясь от гнева и быстрого бега, стал рассказывать ему, в чем дело.

— Сейчас мы найдем преступника! — сказал Сиприен, приглашая мистера Уоткинса и Алису войти в дом.

— Отлично. Я отвечаю вам за то, что покончу с ним счеты! — сказал фермер, размахивая своим ружьем, как томагавком.

В эту минуту Сиприен увидал обращенный на него умоляющий взгляд Алисы и понял, какой ужас внушала ей перспектива короткой расправы с Дада. Он решил просто-напросто не находить страуса.

— Ли! — крикнул он по-французски китайцу, вошедшему в эту минуту в комнату. — Я подозреваю, что страус в твоей комнате! Привяжи его и постарайся потом выпустить половчее, пока я поведу мистера Уоткинса в противоположную сторону.

К несчастью, прекрасный план этот не удался. Страус спрятался именно в той комнате, в которую Сиприен повел фермера искать его. Он весь съежился и спрятал голову под стул, но был так же виден всем, как видно солнце в ясный полдень.

Мистер Уоткинс бросился к нему.

— А, негодяй, я теперь покончу с тобой! — воскликнул он.

Но между тем, как он ни был взбешен, ему показалось невозможным в эту минуту выстрелить в птицу в упор, да еще в чужом доме, и потому он колебался сделать это.

Алиса, плача, отвернулась, чтобы не видеть того, что будет происходить здесь.

Горе молодой девушки подало Сиприену блестящую мысль.

— Мистер Уоткинс, — сказал он вдруг, — вы ведь хотите только получить обратно вашу бумагу, не так ли? В таком случае бесполезно убивать Дада. Достаточно будет разрезать ему зоб, так как бумага, без сомнения, не успела еще пройти в желудок. Позвольте мне сделать эту операцию. Я прослушал полный курс зоологии и, мне кажется, с успехом смогу проделать этот хирургический опыт.

Потому ли, что операция эта удовлетворяла мстительным инстинктам фермера, или же потому, что гнев его стал стихать, либо он был невольно тронут искренним огорчением дочери, но он дал Сиприену свое согласие на эту операцию.

— Ищите бумагу где хотите, — сказал он, — но чтобы она была найдена.

Между тем операция эта была вовсе не из легких, как можно было подумать с первого взгляда, судя по покорному виду бедного Дада. Страус даже маленького роста необыкновенно силен, и было ясно, что при первой же попытке Сиприена начать операцию он выкажет серьезное и даже опасное сопротивление и будет изо всех сил выбиваться из рук хирурга. А потому Сиприен позвал на помощь Ли и Бардика. Прежде всего было необходимо связать страуса, что и было сделано; через несколько минут бедный Дада лежал со связанным клювом и ногами. Но Сиприен не ограничился этим. Желая пощадить чувствительную мисс Уоткинс, он решил совершенно избавить Дада от страданий и с этой целью обернул ему голову тряпкой, смоченной хлороформом. И тогда только приступил к самой операции. Алиса, огорченная и бледная как полотно, убежала в другую комнату, чтобы ничего не видеть. Для начала операции Сиприен прежде всего счел нужным удостовериться в положении главных артерий; отстранив их проволочными крючочками, он приказал Бардику держать их. Потом разрезал белую, как перламутр, ткань, которая составляет большую впадину над ключицами, и зоб страуса обнажился. Он имел вид зоба цыпленка, но был почти в сто раз больше него. Зоб Дада походил на карман коричневого цвета, растянутый пищей, проглоченной этой прожорливой птицей в тот день, или, может быть, и раньше. Стоило только взглянуть на этот сильный, упругий и твердый орган, чтобы прийти к убеждению, что операция не представит опасности для жизни Дада. Сиприен сделал охотничьим ножом глубокий разрез в зобу и после этого свободно засунул в него руку. В ту же минуту он вынул из него бумагу, о которой так горевал Джон Уоткинс; она была свернута комочком, немного измята, но совершенно цела.