— Ладно, ладно! Не капризничай, как маленькая. Заходи, поиграешь в карты с моими племянницами.

Викторита поднялась.

— Нет, донья Рамона. Мне некогда. Меня ждет мой жених. Мне, знаете ли, уже осточертело кружить вокруг да около, как осел у нории [24] . Ведь и вам, и мне что нужно? Нужно перейти к делу, понятно?

— Нет, дочка, непонятно.

Прическа у Викториты растрепана.

— Так я вам скажу ясней — где этот кобель?

Донья Рамона ахнула:

— Что ты!

— Где же наконец этот кобель? Понятно? Где этот тип?

— Ай, милочка, да ты просто потаскуха!

— Ладно, называйте меня кем угодно, мне безразлично. Я должна отдаться одному мужчине, чтобы купить лекарства для другого. Подавайте сюда этого типа!

— Но, доченька, зачем так говорить?

Викторита повышает голос:

— Потому что мне иначе говорить не хочется, сеньора сводня! Вам ясно? Не хочется!

Заслышав крик, в комнату заглянули племянницы доньи Рамоны. Позади них показалась физиономия дона Марио.

— Что тут стряслось, тетя?

— Ах, эта дрянная девчонка, эта неблагодарная, хотела меня ударить!

Викторита совершенно спокойна. Всегда успокаиваешься, когда тебе вот-вот предстоит совершить что-то ужасное. Или когда решишь не совершать этого.

— Знаете что, сеньора, я лучше приду в другой раз, когда у вас будет поменьше народу.

Девушка открыла дверь и вышла. Не успела она дойти до угла, как ее нагнал дон Марио. Он поднес руку к шляпе.

— Простите, сеньорита. Мне кажется — чего уж тут притворяться! — мне кажется, что я отчасти виноват в происшедшем. Я…

Викторита его перебила:

— Бросьте, я очень рада с вами познакомиться! Вот я перед вами! Вы ведь ради меня пришли. Клянусь вам, я в жизни ни с кем не спала, кроме как со своим женихом. Уже больше трех месяцев, почти четыре, как я не знаю, что такое мужчина. Я очень люблю своего жениха. Вас я никогда любить не буду, но если вы заплатите, я лягу с вами. Я уже сыта по горло. Немного денег, и моего жениха можно будет спасти. А что я ему изменю, на это мне наплевать. Мне важно одно — поставить его на ноги. Если вы мне его вылечите, я буду с вами, пока вам не надоест.

Голос девушки задрожал, она расплакалась.

— Извините…

У дона Марио, старого развратника, не лишенного, однако, сентиментальной струнки, стал комок в горле.

— Успокойтесь, сеньорита! Зайдемте, выпьем кофе, это вам будет полезно.

В кафе дон Марио сказал Викторите:

— Я тебе дам денег, и ты их отнесешь своему жениху. Только договоримся: наши с тобой дела останутся между нами, а он пусть думает что хочет. Согласна?

— Да, пусть себе думает что хочет. Давайте, ведите меня куда хотите.

Хулита рассеянна, она как будто ничего не слышит, как будто витает где-то в облаках.

— Мама…

— Что, доченька?

— Я должна сделать тебе признание.

— Ты? Ох, малышка, не смеши меня!

— Нет, мам, я серьезно говорю — я должна сделать тебе признание.

У матери слегка задрожали губы, но, чтобы это заметить, надо смотреть очень внимательно.

— Говори, дочка, говори.

— Я… Я не знаю, хватит ли у меня храбрости.

— Нет, дочка, говори, не будь скрытной. Вспомни, недаром говорят, что мать — лучшая подруга, лучшая наперсница дочери.

— Ну, если так…

— Так говори же!

— Мама…

— Ну что?

Хулита вдруг как бы отдается порыву:

— Знаешь, почему от меня пахнет табаком?

— Почему?

Мать едва дышит от волнения, кажется, еще секунда, и она задохнется.

— Потому что я сидела рядом с мужчиной, а этот мужчина курил сигару.

Донья Виси облегченно вздохнула. Долг, однако, велел ей сохранять строгий вид.

— Ты сидела?

— Да, я,

— Но…

— Нет-нет, мама, ты не бойся. Он очень хороший.

Девушка принимает мечтательную позу, ну, точно поэтесса.

— Очень, очень хороший!

— И порядочный? Помни, дочь моя, это основное.

— Да, мама, и порядочный.

Дремлющий червячок сладострастия, который гнездится и в сердцах стариков, зашевелился в груди доньи Виси.

— Что ж, доченька, не знаю, что и сказать тебе. Да благословит тебя Бог…

Ресницы Хулиты еле приметно дрогнули — никакой прибор не уловил бы их движения.

— Спасибо, мама.

…

На следующий день, когда донья Виси сидела за шитьем, кто-то позвонил.

— Тика, иди открой!

Эсколастика, старая, неопрятная служанка, которую все для краткости зовут Тика, пошла открывать входную дверь.

— Сеньора, принесли пакет.

— Пакет?

— Да.

— Что за чудеса!

Донья Виси расписалась в тетради почтальона.

— Вот, дай ему эту мелочь.

На пакете значилось: «Сеньорите Хулии Моисее, улица Гарценбуша, 57, Мадрид».

— Что там такое? Похоже, картон.

Донья Виси смотрит на свет — нет, ничего не видно.

— Ох, как любопытство разбирает! Пакет моей девочке! Вот новости!

Донье Виси приходит на ум, что Хулита должна скоро вернуться и тогда все выяснится. Донья Виси снова садится за шитье.

— Что бы это могло быть?

Донья Виси берет в руки конверт, он соломенно-желтого цвета, чуть побольше обычного почтового конверта. Она разглядывает его со всех сторон, щупает.

— Ах, я бестолковая! Да это фото! Фото моей девочки! Вот быстрота!'

Донья Виси надрывает конверт, из него на корзинку с шитьем падает фотография усатого господина.

— Ох ты, Господи, что за тип!

Сколько она ни смотрит, сколько ни вертит карточку, ничего не может понять.

А усатый господин не кто иной, как дон Обдулио. Но донья Виси этого не знает, донья Виси ничего не знает о том, что делается вокруг.

— Кто бы это мог быть?

Когда приходит Хулита, донья Виси спешит ей навстречу.

— Смотри, доченька, тебе прислали пакет. Я его вскрыла, потому что поняла, что там фото, я думала, твое. Мне так хотелось на него взглянуть!

Хулита скорчила гримасу. Хулита иногда бывает несколько деспотична по отношению к матери.

— Где пакет?

— Вот он, это, наверно, кто-то пошутил.

Девушка глядит на снимок и бледнеет.

— Если это шутка, то очень дурного вкуса.

Мать с каждой секундой все меньше понимает, что происходит.

— Ты его знаешь?

— Я? Нет. Откуда мне его знать?

Девушка прячет фото дона Обдулио и приложенную к нему записку, где неуклюжим почерком служанки написано: «Ты его знаешь, красотка?»