При встрече со своим возлюбленным Хулита говорит:

— Смотри, что мне прислали по почте.

— Это тот покойник?

— Да, тот самый.

Вентура минуту молчит, он что-то обдумывает с видом заговорщика.

— Дай мне ее, я знаю, что с нею сделать.

— Возьми.

Вентура слегка сжимает руку Хулиты.

— Слушай! Знаешь, что я тебе скажу?

— Что?

— Нам лучше переменить гнездышко, поискать другую комнату, что-то мне эта история не нравится.

— И мне тоже. Вчера я на лестнице встретила отца.

— Он тебя видел?

— Ну конечно!

— И что ты ему сказала?

— Сказала, что ходила к фотографу.

Вентура размышляет.

— Дома ты ничего подозрительного не заметила?

— Нет, ничего, пока ничего.

…

Незадолго до этого разговора с Хулитой Вентура встретил на улице Лучана донью Селию.

— Привет, донья Селия!

— Привет, сеньор Агуадо! Кстати, вы мне очень нужны, прямо сама судьба послала вас мне навстречу. Я очень рада, что вас вижу, мне надо вам сказать кое-что важное.

— Мне?

— Да, это вас касается. Я потеряю хорошего клиента, но, знаете, на виселицу силком тащат, ничего не поделаешь. Я должна вам это сказать, я не хочу скандалов. Будьте осторожны, вы и ваша девушка. В мой дом ходит ее отец.

— Да? — Уверяю вас.

— Но…

— Уверяю вас, можете не сомневаться.

— Ну что ж, ладно… Большое спасибо!

…

Добрые люди уже кончили ужинать.

Вентура сочинил коротенькое письмецо, теперь он надписывает конверт: «Сеньору Роке Моисесу, улица Гарценбуша, 57, местное».

Отпечатанное на машинке письмо гласит:

«Глубокоуважаемый сеньор! Посылаю Вам фотоснимок, который в долине Иосафата сможет свидетельствовать против Вас. Будьте осторожны и не искушайте судьбу, это может оказаться опасным. Сто глаз следят за Вами, и ни у кого из нас не дрогнет рука, если понадобится Вас придушить. Берегитесь, мы знаем, за кого Вы голосовали в 1936 году».

Подписи не было.

Вот перетрусит дон Роке, когда получит это послание! Дона Обдулио он вряд ли запомнил, но письмо, без сомнения, нагонит на него страху.

«Наверно, это дело рук масонов, — подумает он, — все признаки налицо, фото только для отвода глаз. Но кто же этот тип с лицом покойника, скончавшегося тридцать лет тому назад?»

Донья Асунсьон, мать Пакиты, рассказывает о том, как ее девочке повезло, донье Хуане Энтрена, вдове Сисемона, пенсионерке, проживающей в том же доме, что дон Ибрагим и бедняжка донья Маргот.

Донья Хуана Энтрена, чтобы не остаться в долгу, сообщает донье Асунсьон всевозможные подробности трагической гибели мамочки сеньора Суареса по кличке Заднюшка.

Донья Асунсьон и донья Хуана — давние приятельницы, познакомились еще в годы войны, во время эвакуации из Валенсии, когда обе оказались в одном грузовике.

— Ах, милая! Я прямо в восторге! Когда я получила известие, что жена друга моей Пакиты отправилась на тот свет, я чуть не обезумела от радости. Да простит мне Бог, я никогда никому не желала зла, но эта женщина была тенью, омрачавшей счастье моей дочери.

Донья Хуана, уставясь в пол, возвращается к своей теме, к убийству доньи Маргот:

— Полотенцем! Какое они имели право? Полотенцем! Такое неуважение к старушке! Убийца удушил ее полотенцем, словно цыпленка. А в руку ей вложил цветок. Глаза у бедняжки остались открытыми, говорят, она была похожа на сову. У меня-то не хватило храбрости взглянуть на нее — такие вещи меня ужасно волнуют. Точно я, разумеется, не знаю, но что-то подсказывает мне, что в этом деле замешан ее сынок. Сын доньи Маргот — упокой Господь ее душу! — он ведь педик и, знаете, водился с очень дурной компанией. Бедный мой муженек всегда говорил: кто с дурными людьми дружит, дурно кончит.

Покойный муж доньи Хуаны, дон Гонсало Сисемон, кончил свои дни в третьеразрядном борделе — вдруг отказало сердце. Друзьям во избежание неприятностей пришлось отвезти его ночью домой на такси. Донье Хуане сказали, будто он скончался в очереди в храме Иисуса из Мединасели, и донья Хуана поверила. На трупе дона Гонсало, правда, не было подтяжек, но донья Хуана не вникала в мелочи.

— Бедный Гонсало! — говорила она. — Бедный Гонсало! Единственное, что меня утешает, — это мысль, что он прямехонько отправился на небо, и ему сейчас куда лучше, чем нам с вами. Бедный Гонсало!

Донья Асунсьон, словно слушая шум дождя, продолжает про свою Пакиту:

— А теперь дай Бог, чтобы она забеременела! Вот это было бы счастье! Ее друг — человек, всеми уважаемый, не какой-нибудь голоштанник, настоящий преподаватель. Я дала обет пойти пешком к холму Ангелов, если девочка моя будет в положении. Как вам кажется, я правильно поступила? Я считаю, что ради счастья дочери не может быть слишком большой жертвы. Как вы думаете? Ах, представляю себе, как радовалась Пакита, когда узнала, что ее друг свободен!

Около половины шестого дон Франсиско возвращается домой — проводить прием. Его уже ожидают несколько пациентов с постными лицами, в полном молчании. Дону Франсиско помогает его зять, работу они делят на двоих.

Дон Франсиско — владелец консультации для народа, которая приносит ему немалый доход. Консультация занимает порядочное помещение — на улицу выходят четыре балкона, броская вывеска гласит: «Институт терапии по методу Пастера — Коха. Директор и владелец д-р Франсиско Роблес. Туберкулез, легочные и сердечные заболевания. Рентгеноскопия. Кожновенерические болезни, сифилис. Лечение геморроя электрокоагуляцией. Плата за визит — 5 песет». Пациенты — бедняки с площади Кеведо, с улиц Браво, Мурильо, Сан-Бернардо, Фуэнкарраль — свято верят в дона Франсиско.

— Ученый доктор, — говорят они, — слов нет, какой ученый, к тому же очень осторожный и с большим опытом.

Дон Франсиско обычно прерывает их похвалы.

— Одной верой не вылечитесь, друг мой, — ласково говорит он, придавая голосу конфиденциальный оттенок, — вера без дел мертва есть, такая вера ничего не дает. Необходимо, чтобы вы сами чем-то помогали, от вас требуются повиновение и настойчивость, да, большая настойчивость! Не запускать болезнь, не откладывать посещение врача, если наступает небольшое улучшение… Чувствовать себя прилично еще не значит выздороветь, отнюдь. К сожалению, вирусы, вызывающие эти болезни, столь же коварны, как изменники и предатели!