Послышался бой часов на башне борецкого костела. Гинек скользнул взглядом по желтому зданию школы. Шарка, скорее всего, уже дома. А может, еще нет. Надо ведь класс подготовить к завтрашним занятиям. Гинек представил, как она торопливо ходит между партами, заботливо выравнивает стопки учебников, вытирает пыль с кафедры, а потом аккуратно выводит на новой, пахнущей лаком доске: «Здравствуйте, дети».

«Так, прежде всего надо решить формальные дела с Марикой, потом заехать к отцу. Шарка представит меня своим родителям, и мы договоримся о свадьбе», — вернулся он к своим проблемам. Как же все просто, когда два человека стремятся к одному и тому же…

С Марикой они понимали друг друга только в период ее учебы, а потом, стоило ей только получить диплом, тут же начались разногласия. И вот уже седьмой месяц он ждет повестки в суд. Но Марика ничего не предприняла. Впрочем, он мог такое предположить. На что же она надеется? На чудо? Нет, их супружество не спасет уже никакое чудо. Как она поведет себя, когда они встретятся? Он был убежден, что Марика будет милой, заботливой и внимательной… и совершенно не похожей на Шарку.

В отпуске на море он не бросал слов на ветер. К тому же ему хотелось узнать, как Шарка воспримет его предложение. И хотя ели и спали они вместе, он боялся, что она отвергнет его предложение. Может быть, потому, что он так мало знал о ее прошлом. Он ни о чем не расспрашивал, удовлетворившись тем, что Шарка сама ему рассказала. Сам он тоже познакомил ее лишь с основными моментами своей биографии, и она не настаивала на большем. Постепенно в ходе их совместной жизни возникали какие-то правила и обычаи, которые удовлетворяли обоих. Иначе их отношения не становились бы все более близкими и сердечными. Привкус горькой полыни, вызванный неудавшимся браком, постепенно исчез. За это он был благодарен Шарке и любил ее. Чувствовала ли она это?

«Мне будет очень недоставать Шарки», — подумал Гинек. Он привык, что ему, уставшему от службы, измотанному нервным напряжением, есть к кому возвращаться каждый день. Ему не надо было объяснять Шарке, что он практически постоянно находится в состоянии боевой готовности и что в отличие от военнослужащих других родов войск, которые более или менее знают противника теоретически, он его видит каждый день. Зеленоватые экраны не лгут, они свидетельствуют о существовании противника. Конкретного, кружащего, словно хищник. Бывало, что несколько раз в течение дня в лесу около Борека поднимались к небу серебристые наконечники ракет и в любой момент мог последовать приказ поразить цель.

Особенно участились провокации в последние месяцы. Это были официально санкционированные провокации. Самолеты, стартовавшие с западногерманских аэродромов, летели прямиком к Чехословакии и меняли курс только в непосредственной близости границ. Надеяться, что эти самолеты не несут ядерного оружия, и реагировать на ситуацию только после самого факта вторжения в воздушное пространство было бы для обороняющейся стороны равносильно самоубийству. Особенно если учесть, что противник делает ставку на политику с позиции силы и военного превосходства, совершенствует наступательные средства, в том числе оружие первого удара, в результате чего одним из наиболее важных факторов становится фактор времени. Сегодняшние газеты полны сообщениями об обострившейся международной обстановке, о размещении новых ракет, о том, что Запад завел переговоры о разоружении в тупик и продолжает реализовать свои милитаристские планы. Только люди посвященные знают, что это означает на практике, сколько затраченных физических сил и нервной энергии скрывается за этим. И все ради того, чтобы остальные люди могли мирно трудиться.

Ни о чем подобном Гинек с Шаркой никогда не говорил. Но она сама очень хорошо понимала, что нужно ему — или, не доев, лечь отдохнуть, почитать простенький детектив, или, закрывшись в комнате, завести пластинку с музыкой Баха, а может, начать говорить с ней о банальных вещах, расспрашивать, кому она поставила двойку, кто из ребят любит попроказничать у нее на уроках…

В домах под холмом уже зажглись огни. Сколько раз они с Шаркой возвращались этой дорогой с прогулки! Останавливались на склоне и любовались заходом солнца. Однажды, незадолго до отпуска, Шарка размечталась:

— Никогда не думала, что уеду в деревню. А ведь здесь так красиво. Покой, никто никуда не спешит, люди довольны жизнью. Сюда, в Борек, надо было бы забраться художнику и нарисовать тишину. Я обязательно купила бы эту картину.

Если бы она знала… Может быть, именно в те минуты в лесу у Кленчака разыгрывалась одна из драм, требовавших огромного нервного напряжения.

Хорошо, что Шарка ничего этого не знала. Да и зачем ей знать это?

Гинек стал спускаться с холма. Недостроенный многоэтажный дом на окраине напомнил ему о неизбежной ночной поездке. Придет время, и строители закончат свою работу. Гарнизону будут выделены ордера. Наверняка останутся квартиры и для тех, кто служит в части недолго. Да, он мог бы выбрать себе квартиру. С балконом и видом на южную сторону, чтобы солнце заглядывало к ним в комнаты целый день. Но хватило бы только его лучей для создания домашнего тепла! Марика…

Гинек представил Менгарта. Командир наверняка знает о его неудавшемся браке. Вездесущий Сойка держит его в курсе событий. И, несмотря на это, они оказали ему доверие, предоставили краткосрочный отпуск, чтобы он мог решить личные вопросы. Ясно, что для выполнения подобных заданий высшему командованию нужны офицеры, выдержанные во всех отношениях. Интересно, на какой же результат от его поездки рассчитывают эти двое? Он даже испугался своих рассуждений. Неужели они полагают, что он бросит Шарку?

Шарку он не бросит никогда!

«А сможешь ли ты оставить ее одну? На такое большое время?!» Он невольно прибавил шагу. Шарку потерять ему никак нельзя, он и так уже многого лишился. Торопясь к старой школе, стоявшей посреди городка, он все сильнее и сильнее осознавал, что самые радужные перспективы не могут возместить простого человеческого счастья. Волнение, охватившее его после разговора с командиром, постепенно утихало. Полгода, а то и больше без Шарки. От такой разлуки он может много потерять.

Не следует ему одному решать судьбу их отношений. Он ведь знает, чем кончаются такие односторонние решения. Марика попыталась это сделать и…

Гинек остановился перед облупившимся зданием, где раньше учились первоклашки, и достал ключ. Правильно он рассудил: начинается школьный год, в обители романтиков, как они с Шаркой называли квартирку площадью не более 25 квадратных метров, было темно. Он решил переодеться, помыть руки и выйти встретить Шарку. Но, войдя в крошечную переднюю, он с удивлением обнаружил, что Шарка дома. На полке лежала ее сумка.

Она спала как ребенок. Губы были слегка приоткрыты, волосы разбросаны по подушке, дыхание ровное. На носу от летнего солнца высыпали веснушки. Она сердилась по этому поводу, считая, что они ей не идут. Но Гинеку они нравились.

В холодильнике он нашел холодный ужин. Когда он поел, пошел уже десятый час. Надо было будить Шарку, потому что подошло время идти на вокзал.

Он вошел в их гостиную, которая одновременно служила и спальней. Шарка лежала в таком же положении. Очевидно, первый рабочий день сильно утомил ее. С минуту Гинек размышлял, стоит ли нарушать ее сон, потом вырвал из блокнота лист бумаги и написал записку. «Все равно важный разговор нельзя заводить, стоя на пороге», — подумал он.

Сидя в вагоне поезда, идущего на Пльзень, он стал упрекать себя за то, что не разбудил Шарку. «Испугается еще», — подумал он. Однако, пересев в скорый поезд на Прагу, успокоился. «Шарка знает, зачем я еду в Липтовски-Микулаш. Это необходимо для нас двоих. Крайне необходимо».

Гинек попытался уснуть, но в голове мелькали события последних часов. Для Менгарта вопрос о его командировке решен. Но командировка куда? В один из советских учебных центров или непосредственно в часть? А как же Шарка? Для его начальников Шарка вообще не существует; тем более он обязан о ней думать.