Мегалозавр вскочил. Он взглянул на врага и снова бросился на него, снова запустил зубы ему в горло.

Он так рассвирепел, что даже неподвижность врага не могла ослабить его ярости. И он продолжал рвать, грызть и кусать врага, терзал его лапами и таскал по траве до тех пор, пока тело врага не превратилось в бесформенную груду красных и бурых лохмотьев.

Только теперь мегалозавр успокоился. Он встал на задние ноги, уперся в землю хвостом и оглянулся. Вдали на лугу виднелись туши стегозавров.

Ярость сменилась голодом — мегалозавр помчался к стегозаврам.

Через час он доел и вторую тушу. Он был сыт; кровь, разогретая борьбой и солнцем, быстро текла по телу, сердце билось резко и часто. Подвижной и сильный, неуклюжий и в то же время ловкий, он большими прыжками понесся по лугу, поглядывая по сторонам и время от времени издавая негромкие хриплые звуки. И те, кто слышали этот хрип, оглядывались, приподнимали головы и поспешно бежали в сторону.

Лес и луг, болото и озеро знали мегалозавра. Это был страшный враг.

«Это — смерть», — могли бы сказать животные, если бы они умели говорить и знали, что есть на свете смерть. Они молчали, они были немы, они не знали слова «смерть». Но они бежали от мегалозавра со всей скоростью, на которую были способны. И этот безумный бег, этот ужас, который вселял в них рев мегалозавра, говорил лучше всяких слов:

«Мегалозавр — смерть».

Стадо игуанодонтов, спугнутых с опушки мегалозавром, помчалось по лугу. Они бежали долго, и едва остановились, как до них донесся двойной рев — на лугу началась драка между мегалозаврами. Снова помчались игуанодонты, прыгая через невысокие кусты и рытвины, огибая сплошные заросли папоротников.

Пробежав вдоль опушки леса цикадей, саговников и араукарий, они выбежали на окраину болота. Новый рев подогнал их, и они, перепуганные ревом и охваченные непреодолимым стремлением бежать, снова помчались вперед. Они бежали до тех пор, пока перед ними не засветилась вода болота, а под ногами не захлюпала грязь.

Ноги вязли, хвост тонул в грязи и не давал нужного для прыжка толчка. Болото и трясина остановили игуанодонтов.

И тут же они натолкнулись на молоденьких бронтозавров, со вчерашнего дня еще не покинувших болото.

Пригретые солнцем детеныши вперевалку бродили по трясине, скусывая траву, протягивая к воде шеи и кое-как вылавливая из воды водоросли. Они были совсем молоды — и звуки леса и луга, шум болота и озера еще не были им знакомы. Но громкий звук испугал их своей силой.

Услышав топот и хлюпанье, услышав прерывистое дыханье и хрип, они побежали к воде.

Они не знали воды, они не знали, что в воде — спасенье. Они побежали к ней потому, что шум шел сзади, а вода была впереди. Шум приближался, приближалась и вода. И вот впереди вода, а сзади — сзади все нарастал и нарастал шум.

Вдруг, как от резкого толчка, проснулся дремавший инстинкт.

«Вода-спасенье!»

Детеныши не остановились на берегу озера, вошли в воду. Побрели по воде, уходя все дальше и дальше от берега. Волны чуть плеснулись — бронтозавры были еще очень малы.

Игуанодонты не были врагами бронтозавров, но детеныши не знали этого. Они ничего еще не знали. Весь их житейский опыт пока сводился к одному: они умели кое-как жевать траву. И страшные чудовища, прыгавшие по болоту, перепугали их.

Бронтозавры замерли в воде. Они было попрятали под воду даже головы, но задохнулись и высунули их из воды. Зато шеи они опустили в воду до самого затылка.

А с трясины неслось хлюпанье, чмоканье грязи, слышался хрип и громкое сопенье. Один из игуанодонтов громко замычал. И тотчас же головки спрятались в воду и долго-долго не показывались оттуда.

В этой встрече бронтозавров с игуанодонтами была хорошая сторона — детеныши пошли в воду. Им понравилось в воде, они уже не вышли в тот день на берег. И на ночь они остались в озере, подняв над водой — подобно взрослым — головы, и всю ночь простояли, опершись на длинные хвосты.

Много кругов на небе описала луна.

Много раз показывалось на востоке, катилось по небу и пряталось на западе солнце.

Много раз на смену длинным дням и коротким ночам приходили короткие дни и длинные ночи.

Много раз сменили свои ваи папоротники, и много раз роняли араукарии одряхлевшие иглы.

Много раз линяла саламандра, и много раз над озером кружились в воздухе только что появившиеся на свет мухи и комары.

Прошло несколько лет. Лет однообразных и монотонных, без белых хлопьев зимы, без радостной весны и мутной осени. Не было и лета. Только разница в длине дней говорила о смене времен года.

Детеныши бронтозавра понемножку росли.

Быть может, они росли бы скорее, если бы ели побольше. Но озеро, на котором они жили, было для них слишком глубоко. Только у самого берега они могли бродить в воде и кормиться.

Они ели подряд все — водоросли, траву, нежные побеги молодых хвощей. Сначала они съедали то, что было повкуснее, потом начинали есть более грубые побеги. Но и этих побегов становилось все меньше, все больше приходилось бродить вдоль берегов, чтобы найти еду. Трава, росшая на трясине возле озера, была редка. Детеныши ели так много, что взамен съеденной и вытоптанной травы не успевала вырастать новая.

Иногда, когда голод особенно сильно мучил их, они пытались уйти подальше от озера, уйти за ту трясину, которая подходила к озеру. Но далеко уйти им ни разу не удалось. Стоило им отойти на сотню-другую шагов от озера, как их кто-нибудь пугал. То доносился рев из соседних рощ и лесов, то слышался топот, то — это случалось всего чаще — они пугались, сами не зная чего. И всегда они поспешно шли к озеру, залезали в воду по самые головы и часами стояли так, уставившись на берег.

Страх не отпускал детенышей от озера. Голод гнал их от него.

Вдруг озеро начало мелеть. Там, в земной коре, глубоко под дном озера, что-то произошло. Вода начала уходить из озера. Оно мелело с необычайной скоростью, берега все дальше отступали от трясины. С каждым днем, с каждым часом озеро становилось все мельче и мельче.

Наконец озеро так обмелело, что взрослые бронтозавры его покинули. Молодым бронтозаврам теперь было доступно все озеро — они могли свободно бродить даже по его середине. Еды было много, и они ели, ели, ели. Они так наедались, что нередко уже среди дня едва могли ходить. Их животы низко провисали между толстевшими с каждым днем ногами, спины округлились, а бока выпятились. Исчезли складки кожи — она была туго натянута слоем подкожного жира.

Еды было много. Но озеро продолжало мелеть.

С каждым кругом луны по небу, с каждым кругом солнца, оно мелело. Оно покрылось множеством островков и отмелей, оно превратилось в ряд больших луж.

Несколько мелких луж, вода которых не закрывала бронтозаврам живота, — вот все, что осталось от озера.

Начался голод.

Водяные растения быстро гибли, только совсем небольшие водоросли могли жить и расти в таких лужах. Но и они исчезали с каждым днем — солнце выпивало воду, и водоросли бурели, сохли и превращались в тонкий слой буроватого войлока на дне высохших луж.

Голод гнал детенышей с озера. Страх удерживал их на месте, но в конце концов голод пересилил страх.

Детеныши ушли с озера.

Топь, по которой несколько лет назад бродили детеныши, исчезла, исчезли лужи, мох высох, и голые кочки торчали между ям и рытвин.

Впереди показались отдельные высокие цикадеи. Прямые, покрытые словно войлоком стволы несли наверху венцы длинных перистых листьев. Молодые ветви высоко поднимались в небо; старые бессильно свисали вдоль стволов, а иные — валялись на земле и гнили.