«Вот так фунт изюма! Откуда тут взялась эта штуковина?» Повертев в руках портсигар, Степан сунул его в карман брюк, потоптался на месте, соображая: нет ли тут еще какого-нибудь дива. Сковырнул другой камешек, третий — под ними только жучки да сороконожки. Убедившись, что больше тут ничего не найдет, зашагал к Разрезам. Хватит ему и трех рябчиков с куропаткой!

«Медальон отдам Аленке, — подумал Степан, проникаясь радостью. — Вот она обрадуется!»

…Гошка Зотов охоту не любил, но компанию Степану составлял всегда. Ему нравилось бывать в лесу. Даже в хмурую погоду искал для себя что-нибудь любопытное, удивительное. А в такой погожий день, каким выдался сегодняшний, душа у Гошки пела. Ружье закинул за плечо, дулом вниз.

По земле плыла закатная пора лета. Березы еще в зеленой красе, листва глянцево отсвечивает на полуденном солнце. Ветер притомился и невидимо залег за глыбистым шиханом, только изредка вздрогнет во сне. И тогда ближайшие березки зашуршат листвой, хотя в других местах и былинка не шелохнется. Вроде бы лето еще царствует. А вглядишься — тут и там, где явно, а где прячась, появились желтые осенние косички. Их еще мало, но они есть и сигналят о затяжных дождях и заморозках. Выйдешь на еланку, всмотришься в синеватый застывший воздух — серебристо всплескиваются паутинки. Сверкнут на солнце и исчезнут. Брусничник ковром зеленеет. Листья мелкие, упругие, лаковые, с продольными желобками. Давно ли маленькие белые цветочки высовывались из-под них, солнышку в глаза заглядывали. И не зря заглядывали — вбирали в себя его живительные лучи. Теперь брусничник рдеет гроздьями ягод.

Идет вот так-то Гошка по лесу да еланкам. И все-то его интересует, все-то он подмечает. Радуется новой встрече с лесом. И тут будто кто-то за руку тронул — обожди, лучше глянь на ту сторону еланки. Видишь? Чуть левее… Замер Гошка — дикая козочка! Стоит боком к нему. Молоденькая комолая самочка. Голову подняла, ушами прядет. Мордочка черная вздрагивает, а большой, как слива, глаз подернут светлой, похожей на слезу пленкой. Косуля либо не видит Гошку, либо не боится его. У животных ведь тоже есть нюх на людей. Будь на месте Гошки Степан, она дала бы стрекача. А так стоит, прислушивается к тишине, вроде бы точно знает, что Гошка стрелять в нее не будет.

Козочка нагнула голову, сорвала зеленый листок с кустика и жевала его не торопясь. Но вдруг вздрогнула кисточка хвоста, напряглись уши, вытянулась шея… Тронулась козочка с места тихим шажком и вмиг сделала прыжок. И пошла, пошла прыжками, скрылась в чащобе.

Гошка никогда не расстраивался от того, что возвращался с охоты с пустыми руками. Он и ружье-то брал только для антуража. Пустые руки? А сколько радости душе…

Пересекла путь ромашковая еланка. Цветы росли густо, будто их специально посеяли. Гошка положил на землю ружье, лег на траву. Боже мой! Какая бездонная синь. Ни облачка, ни перистой морщинки!

Гошка наслаждался. Не хотелось ни о чем думать.

…Одолел Гошка десятилетку, но не успел выбрать, по какой дорожке пуститься в жизненную необъятность. Дома дым коромыслом. Отец Гошки, Аверьян Иванович, схватывался с матерью, Екатериной Павловной:

— Учиться и баста! Желаю, чтоб мой сын стал инженером. Я неуч, время такое было. А ему и карты в руки!

— Еще чего! — не сдавалась мать. — Хватит, выучился. Хлебушко пора зарабатывать. У нас две девки — им приданое надо собирать.

А Гошка еще и не ведает, хорошо ему будет инженером или нет. Может, лучше педагогом?

Екатерина Павловна гнет свое:

— Вон Степка Мелентьев — любо-дорого: токарь! И живут-то вдвоем с матерью. Деньжата водятся. И парень хозяйственный. А наш какой-то, прости господи, бестолковый, книжник да мечтатель.

Ездил Гошка в Свердловск, чтоб поступить в индустриальный. Не поступил. Отец огорчился, мать обрадовалась. Да поторопилась — в сентябре Гошке в армию. И Степану тоже. До сентября уже мало осталось.

Армию Гошка представить не мог, вернее, себя в ней. Многие сверстники в военные училища подались. Гошка не решился. Хорошо ли ему будет командиром? Может, в геологи? Нет, ничего еще не выбрал Гошка. Вот отслужит, тогда видно будет.

А небо-то! Коршун в нем плавает, парит на широких крыльях, будто на месте висит. Рядом бы с ним! Поглядеть на землю с высоты!

Где-то каркнула ворона. Гошка ловко вскочил на ноги, закинул ружье на плечо и заторопился к месту встречи. Степан уже поджидал его. Сидел на камушке возле речки и закусывал. Рюкзак валялся рядом. Гошка на взгляд определил — не пустой. Опустился на землю, обхватил колени руками. Степан уминал пирожок, запивая речной водой из кружки. Только похрустывало.

— Хошь пирожка с грибами?

Когда закусили. Мелентьев вытащил пачку папирос и протянул Гошке.

— Ошалел? — удивился тот.

— А, младенец, — усмехнулся Степан. Затянулся всласть дымом — после еды приятно курится. Гошка спросил:

— С удачей?

— Не то чтобы, но есть. Тебя не спрашиваю.

— И то, — согласился Гошка. — Косулю видел.

— И не вдарил?

— Я ж не такой трехнутый, как ты.

— Охотничек! — презрительно сплюнул Степан. — От меня бы не ускакала. Гляди-ко, что мне привалило.

Степан протянул Гошке портсигар. Тот стрельнул глазами на друга, словно бы сомневаясь — не розыгрыш ли? Но взял находку, повертел в руках, вглядываясь в замысловатые завитушки на крышке. Опасливо надавил на рубиновую кнопочку, и верхняя крышка откинулась. Внутри царственно покоился медальон, золотая цепочка обвивала его. Гошка присвистнул от удивления. Взглядом спросил Степана, откуда у него такое сокровище. Рассказ Мелентьева ввел Гошку в задумчивость. Проснулась фантазия. Не иначе, в гражданскую войну это случилось. И замешаны в этом молодой белогвардейский офицер и бедная девушка. Степан слушал Гошку усмешливо, грубовато вернул его на берег речушки Сугомак:

— Брось сказку сочинять. Откуда здесь белогвардейскому чудику взяться. Партизаны тут прятались. Аленка говорила, что ее отец здесь тоже был.

— Хорошо, пусть будут партизаны. Но это еще интереснее. Представь, поймали беляка…

— Ладно-ладно, тебя не переслушаешь, — сказал Степан, пряча портсигар в карман. — Айда по домам. Солнышко на уклон, а нам шагать да шагать.

С Аленой Головинцевой Степан учился в семилетке. В первом классе была конопатенькой невеличкой, косички с бантиками в разные стороны, носик пуговкой. К шестому вытянулась. Худющая, угловатая, ноги длинные, как тычинки. А косички все так же вразлет. Носик чуть заострился. Степан на нее и внимания не обращал, разве что дергал за косички. Да ведь все дергали.

Кончив седьмой, Степан поступил в ФЗУ. Новые интересы, новые знакомые обрелись. Уж как-то так случилось, что два года, а то и больше Аленку не видел, забыл о ее существовании.

А прошлым летом Гошка повел Степана в городской сад на танцы. Повел, потому что Степан руками и ногами отбрыкивался — какой он, к чомору, танцор? Отмахать десяток километров без роздыха — это, пожалуйста, а танцевать? Самое пустое занятие! Но уступил другу — пойдем и посмотрим, как там подошвами шаркают, обувь не берегут.

В легкой ажурной раковине играл духовой оркестр. На деревянном кругу топтались пары. По периметру — скамейки, садись и отдыхай. Или ожидай кого надо. Тополя, березы, кусты акации, сирени. Даже дуб матерел в сторонке — единственный во всей округе. Известно же, не растут здесь дубы. А этот наособинку. Сквозь зелень исходит рябью заводской пруд.

Сел Степан на скамейку, глядит на танцующих и скучает. Топчутся и топчутся на деревянном кругу, как на сковородке. Трутся друг о друга. Парни подметают широченными брюками клеш дощатый пол. Выгибаются, выпендриваются. И Гошка не лучше всех. Брюнеточку подхватил с кудряшками. Что-то шепчет ей на ухо, она кокетливо улыбается. Ох и Гошка — гужеед! Брюки широченные, по полу волочатся. Пиджак в обтяжку. Узел галстука величиной с кулак. Пижон!

Оркестр выводил вальс, да утробно так, что у Степана зазвенело в правом ухе.