Стало вечереть. Матотаупа поднялся с земли.

— Я буду сопровождать и охранять Джо и Генри, — сказал он. — Ты мой сын, и ты пойдешь со мной. Мы не расстанемся. Я сказал. Хау.

Медленно направился Матотаупа назад к блокгаузу. Медленно шел за ним Харка. Как наяву перед ним возник другой индейский разведчик, с которым они познакомились два года назад, — Тобиас. Он снова видел перед собой лицо Тобиаса — безвольное, равнодушное. Теперь Харка понимал, как свободный индеец попадает в зависимость и что он переживает при этом.

Когда был уже виден блокгауз, Харка сказал:

— Я построил себе шалаш.

Матотаупа был удивлен. Он остановился и посмотрел на сына, взгляд которого был устремлен вперед. Что-то вроде улыбки появилось на лице Матотаупы, а в глазах засиял мягкий свет.

— Ты пригласишь меня в гости?

— Хау. — Харка не сказал больше ни слова, но в этом коротком возгласе было столько надежд…

Оба подошли к загону и вывели коней к реке, причем Харка шел теперь впереди. Их шаги были широкими, легкими и быстрыми.

Небо затянули облака. Холодный весенний ветерок играл с травой и ветками деревьев и кустов, которые образовывали островки среди травы и песчаных участков. Харка подошел к самому краю одного из этих островков и дал отцу знак следовать за ним. Из прочных веток, небольших стволов и кусков коры была сделана хижина. На земле в ней была расстелена бизонья шкура, которая служила Харке еще в снежной хижине, на ней лежало кожаное одеяло, разрисованное картинами о делах и подвигах Матотаупы. Харка высек огонь, поджег подготовленную лучину и принялся поджаривать окорок енота. Впервые в своей жизни он выступал в роли хозяина палатки, а его отец был гостем у очага Харки, Твердого Как Камень. Юноша хотел показать себя хорошим хозяином, хотя у него и не было ни мисок, ни ложек, ни горшков и они должны были есть, как воины в походе. Они вытащили ножи, разделили мясо и с удовольствием начали есть. Единственное, что Харка притащил для своего хозяйства из блокгауза, была соль, за которую он подарил Мэри шкурку горностая.

Когда Матотаупа насытился и раскурил трубку, он сказал сыну:

— Говори.

Харка знал: от того, что он скажет сейчас, зависит многое. Он внутренне собрался и начал:

— Отец, два лета тому назад ночью, прежде чем ты вывел наши палатки из леса на Лошадиный ручей, ты меня впервые привел в таинственную пещеру. Когда я тебя ждал в лесу под деревом, я заметил следы человека. Это был след белого человека. Ты это знаешь.

— Хау. Я знаю это.

— Тебя в пещере около водопада кто-то пытался схватить и сбросить в глубину. Мы осмотрели следы, но недостаточно внимательно, потому что у нас не было времени и Солнечный Дождь, отец Четана, боялся духов. Мы ничего не нашли, а из источника, где вытекала вода, никто не вышел.

— Да, это так, как ты говоришь, — подтвердил Матотаупа.

— Кто был тот человек, кто оставил след? Это был тот же, кто схватил тебя у водопада?

— Да, это был тот же человек, — на лице Матотаупы играла улыбка довольства. — Ты хочешь знать, кто это был? — спросил отец.

— Я тебя уже об этом спрашивал, отец.

— Да. Этот человек был Беззубый Бен, который искал золото, но не нашел его. Несколькими лунами позже, когда я с художником Моррисом, которого мы называли Далеко Летающей Птицей, и с его краснокожим братом шайеном Длинным Копьем были здесь, в блокгаузе, Бен вместе с Петушиным бойцом — Биллом и другими бандитами связали меня, чтобы выведать тайну. Они угрожали мне, что будут пытать тебя до тех пор, пока я не открою ее. Но я молчал, так как поклялся моим предкам.

— Хау. Так было, отец. Бен сбросил меня тогда в колодец… А ты знаешь, как Бен вышел из пещеры?

— Хау. Он вышел через боковой проход, который теперь тебе известен.

— Но при этом он встретил другого человека!

— Я знаю. — Матотаупа снова рассмеялся, и таким добрым стал отцовский взгляд, что Харка не знал, как ему быть дальше.

Харка рассчитывал своим сообщением нанести удар по Рэду Джиму, и удар, как он надеялся, сильный. Но оказывается, отец многое знал.

— Да, Бен наскочил на другого человека, и это был Рэд Джим.

Харка смотрел на тлеющий огонь, чтобы не видеть улыбки отца.

— Да, отец, это был Джим, — сказал он.

— Рэд Джим и еще раз пытался искать золото в пещере, — снова заговорил Матотаупа. — Слушаешь ли ты мои слова, Харка — Ночной Глаз, Твердый Как Камень? Джим был на пути из Канады к реке Платт, так как он слышал об изыскательской партии и хотел быть у них скаутом. Однажды в поисках убежища он нашел ход в пещеру, который находился под мощными корнями старого дерева. Он уже успел спуститься немного вниз и тут повстречался с Беном. Бен сказал ему, что он искал золото и не нашел, и тогда Ред посоветовал Бену заняться торговлей.

— А разве сам Рэд Джим не искал золото, разве он выгнал Бена не потому, что считал эту пещеру своей собственностью?

— Кто сказал тебе это?

— Дженни.

Харка не видел, как лицо Матотаупы еще больше расплылось в улыбке. Он не видел этого, потому что не смотрел на отца, но он чувствовал эту улыбку.

— Харка — Твердый Как Камень, неужели ты веришь больше болтливой девчонке, чем такому отважному мужчине, как Рэд Джим.

— В этом случае — ей.

— Ты думаешь о Рэде Джиме не так, как твой отец. Но ты забываешь, что он разрезал мои путы, когда Бен схватил меня. Я обязан ему жизнью.

— Да, Рэду Джиму. Я знаю это.

— Ты не благодарен ему за это?

— Я ненавижу его за то, ради чего он так поступил.

— Ради чего? — спросил Матотаупа и насторожился.

— Отец, он хочет завладеть твоей тайной. Вот и все. Он знает, что не заставит тебя говорить, и хочет тебя перехитрить.

— Харка — Твердый Как Камень, скажи мне прямо: веришь ты мне, что я всегда и перед любым буду молчать?

— Да. Так будет, Матотаупа.

— Ты что же, считаешь Рэда Джима глупцом?

— Нет.

— Ты идешь в своих подозрениях по неверному пути.

Харка ничего не возразил, но он был обеспокоен еще больше, чем в начале разговора.

Матотаупа выкурил трубку и выбил ее. Он подбросил несколько сучков в огонь, а глазами искал глаза сына.

— Харка — Твердый Как Камень, с кем ты разговаривал в твоей снежной хижине?

— С Четаном.

— Что он хочет?

— Скальп Джима.

Глаза Матотаупы расширились, точно он увидел что-то страшное.

— Он хочет получить скальп… От кого?

— Если нужно — от меня.

— Харка… Твердый Как Камень… Ночной Глаз… Убивший Волка! Мой сын! Если ты поднимешь свою руку против моего белого брата… Против моего единственного брата, чтобы снять с него скальп и передать его тем, кто меня оскорбил, изгнал, унизил… То я тебя… — Матотаупа вынул нож из ножен и по рукоятку всадил его в землю. — То этот нож найдет тебя!

Харка смотрел на руку отца, на рукоятку ножа, на лезвие, вытащенное из земли и мерцающее в последних отсветах очага.

— Матотаупа! — сказал Харка. Он сказал это твердо как мужчина. — Ты меня воспитал, на тебя и на твои поступки я смотрел, когда я рос. Я не знаю страха, не боюсь я и твоего ножа. Но я убью твоего белого брата только тогда, когда ты сам будешь готов убить его. Я сказал. Хау.

Отец посмотрел на своего сына как на человека, который был для него нов и чужд, как на человека, которому он уже не в силах возразить.

Угасали уголья. Никто не подбрасывал больше веток. Густая тень постепенно окутывала отца и сына: сначала лицо, потом плечи и наконец — ноги. В хижине похолодало. Ветер завывал и свистел в щелях. Снаружи шумела река, кричала сова.

Харка потянул на себя кожаное одеяло, взятое им из родной палатки в ту ночь, когда он покинул ее вместе с изгнанным отцом. Он завернулся в него, подобрав колени, чтобы занять как можно меньше места. Закрыл глаза Матотаупа улегся спать на шкуру бизона.

Утром оба поднялись рано, и ни один из них не знал, спал ли другой. С восходом солнца они пошли по мокрому от росы лугу к реке, выкупались, потерли свое тело песком и смазали жиром. Они взяли из хижины одеяла и направились к блокгаузу. Потом Харка повел мустангов к реке, чтобы напоить их, а пока они паслись — сидел на берегу. Матотаупа пошел в блокгауз. Никогда еще индейцу воздух этого дома не казался таким неприятным, как в это утро. Пахло потом, грязью, крепким табаком, вином и жареным луком.