Он подошел к отвесной скале и различил наверху, на гребне, мальчиков — Хапеду и Часке. Они несли дозор.

— Придут враги — прокричите совой, но только раз, ведь можно вызвать у Шонки подозрение! — крикнул он наверх отважным мальчикам; они знаком подтвердили, что поняли.

Вождь взял животных. Он отвел их не в табун около стойбища, а значительно дальше на запад. Затем осторожно вернулся в стойбище.

Вскоре он услышал условный крик совы. Огонь в палатке Четанзапы совсем притушили. Только несколько тлеющих угольков оставила Уинона в круглом углублении посередине. Четанзапа лежал в стороне, укрытый одеялами. Монгшонша сидела около мужа и судорожно сжимала печальную колыбель.

Прямо у входа в палатку притаились на земле Токей Ито и три Ворона. Они уже слышали топот копыт. Шонка и его полицейские приближались к стойбищу галопом. Они подъезжали, не таясь, без всяких предосторожностей. За короткое время господства над своими разоруженными товарищами по племени эти люди уже усвоили привычки белых. Они были уверены, что их боятся, и надеялись на этот страх больше, чем на свою силу.

Топот копыт стих. Четверо всадников остановились неподалеку от палаток. Токей Ито и Вороны услышали голоса и поняли, что враги решили сперва отвести коней в табун на краю стойбища. На это не требовалось много времени. Когда четверо полицейских собрались снова, о чем свидетельствовали их голоса, Шонка дал новый приказ. Те, что спрятались в палатке, не расслышали его, но скоро смогли понять, что он значил.

Двое легкими шагами направились в типи Четанзапы. Вплотную друг за другом, словно один человек, шмыгнули они внутрь.

В тот же самый миг Токей Ито и три Ворона были на ногах и повалили обоих. Старый Ворон и Токей Ито прижали их к земле, а оба молодых Ворона в это время отобрали у них оружие: сперва ружья, потом револьверы, ножи из-за пояса. Веревки были уже приготовлены, и оба были тут же связаны по рукам и ногам. Опомнившись от испуга, Шонка принялся громко кричать и браниться.

Токей Ито и Старый Ворон выбрали себе по вкусу оружие. Горькая усмешка скользнула по губам молодого вождя, когда он снова взял в руки свое старое ружье. Это ружье имело длинную историю. Последний раз он лишился ружья, когда был пленён в форту, и Шонка получил его, наверное, от Рэда Фокса.

Пока вождь и Старый Ворон вооружались, молодые Вороны взвалили обоих пленников на плечи и потащили вон из типи.

Из палатки Чапы тоже послышались крик и брань. Молодые Вороны встретили по дороге Чапу — Курчавого и Острие Копья, которые точно так же тащили своих пленников.

Связанных оставили в палатке Шонки, единственной, которая оставалась на месте. Младший из Воронов остался охранять их.

Пленники прекратили ругаться, они уже поняли, что это бесполезно. Молодой Ворон курил и пытался сдержать злобу, которую он испытывал к изменникам. Токей Ито запретил убивать пленников, чтобы не вызвать без нужды месть белых. Молодой человек был не согласен с этим, но подчинился.

В глубине палатки сидела Белая Роза, молодая жена Шонки. При свете раздутого ею очага она выглядела очень бледной. Плененный Шонка смотрел на нее выжидающе, потому что она не была связана. Для охраняющего молодого Ворона жена изменника была пустым местом; он смотрел мимо нее и даже словно бы сквозь нее. И под этим взглядом Белой Розе начинало казаться, что плоть и кровь ее уже и верно не существуют. И она пела про себя песню смерти, заставляла свое сердце навсегда заснуть. Люди прерий имели большую власть над собственным телом. А Белая Роза хотела умереть, потому что ее муж был предатель.

Уинона снова раздула огонь в палатке Четанзапы. Токей Ито подошел к раненому товарищу, который молча приветствовал его все еще печальным и тревожным взглядом. Вождь достал военную трубку и показал Четанзапе в свете пламени. Она была совершенно особенного вида и сделана с большим вкусом.

— Узнаешь ты ее?

Прошло некоторое время, прежде чем послышался ответ:

— Да.

— Тот, с кем ты ее курил, прежде чем Длинные Ножи победили его, передал ее мне. Я даю тебе из нее покурить и считай, что ты ее теперь берешь и от него и от меня.

Четанзапа лишь движением век ответил:» Дай ее «, и его взгляд изменился. В него вселилось спокойствие и уверенность.

Затрещало на северном ветру полотнище, снятое с палатки Хавандшиты. Это Унчида первая из женщин призвала к разборке палаток и выступлению. Как часто мужчины и женщины слышали звук хлопающего по ветру полотнища, и он звал их то весной, то летом в поход за бизоньими стадами. Теперь он звал в последний далекий поход.

Женщины привели лошадей и выстроили их обычным порядком, одна за одной. Были прилажены волокуши. В них погрузили имущество, усадили детей. Снегопад все усиливался: белые хлопья падали на людей, на лошадей. Теперь все были довольны, что старый Хавандшита, несмотря на голод, запретил забивать мустангов.

Каждый воин был на своем лучшем коне. Женщины сидели на вьючных лошадях и правили ими. Во главе колонны ехал вождь. Хавандшита шел пешком с копьем в руке. Укутанный в меха Четанзапа ехал вместе со всеми.

Были уже сделаны первые шаги большого пути, когда на западе показался всадник, который подал условленный знак, крикнул койотом. Это был Тобиас — Шеф Де Люп.

Граница была свободна. В снежную заметь род Медведицы покинул резервацию.

Тем утром, когда сыновья Большой Медведицы пробивались сквозь пургу вперед, в канцелярии агентуры сидели два ничего не подозревающих молодых служащих. Они сидели позади барьера, который разделял комнату, перед ними лежали длинные списки. Они писали и, возможно, даже ни разу не взглянули в окно и не знали, продолжает ли идти снег.

Около усердных молодых людей, руки которых были привычны к перу, а не к ружьям или ножам, стоял Рэд Фокс с трубкой в уголке рта. В таком окружении он еще острее чувствовал свое величие и силу, сознавал свою опытность в борьбе, свою независимость от каких-нибудь случайностей или норм морали. Хотя он и подозревал, что типы, подобные ему, возможно, в скором времени и будут объявлены цивилизованным Западом вне закона, он, не без основания, считал себя в настоящий момент выше всех.

Вождь в головном уборе из орлиных перьев и несколько его людей стояли по другую сторону барьера. Вождь говорил, а Рэд Фокс снисходительно переводил молодым чиновникам:

— Опять эта старая песня! Мясо воняет, дети голодные, мука испорченная, скот худой, воды нету…

Чиновники пожимают плечами, покачивают головами и начинают подсчитывать еще раз. Один из них отвечает:

— Все, что предусмотрено договором, доставляется. Но эти люди не хотят ни беречь, ни учиться, ни работать.

Губы Рэда Фокса трогает циничная усмешка:

— Украшенным орлиными перьями этого никогда не постичь!

Дакоты медленно поворачиваются.

Не успели они еще отойти от барьера, как дверь распахнулась. Высокий, толстый и несмотря на это подвижный человек ворвался в помещение. Это был Джонни! Индейцы посторонились.

Рэд Фокс оскалил зубы.

— Ах, это ты, свиное рыло! И кого же ты ищешь? — возвысил голос Рэд Фокс.

— Кого же, как не тебя! — крикнул в ответ Джонни.

— Я тебе ничего не должен!

— Нет, задолжал, мошенник, задолжал! И именно сегодня, между прочим. Дело в том…

— Ну давай, говори-говори!

— Род Медведицы исчез.

— Что?! Род Медведицы?..

Рэд Фокс скорчился от ярости, но, чтобы преодолеть досаду, тут же изобразил вспышку вспыльчивости. Он схватил стул и, размахнувшись, вдребезги разбил его. Оба молодых служащих так и подпрыгнули от испуга. Рэд Фокс завопил:

— Где же была лагерная полиция?!

Джонни только втянул голову в плечи.

— Но смотри же, если ты их опять напоил!..

Джонни отмахнулся, словно обвинение летело в него будто камень, и хотел было покинуть помещение.

— Джонни! Подожди!

Тот повернулся.

— Джонни! Кто же это устроил?! Они что же, убрались всем скопом? С женщинами и детьми?