Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— А он еще сказал, — Петер прервал его размышления, — «чем на самом деле была моя жизнь до сих пор? Ни профессии, ни свободы, ни дня без присмотра, никогда не делал и не мог делать то, что хотел, не говоря уже о собственных решениях. Только идеализм, и наше знамя ведет нас вперед! Имеет ли это смысл?»

— И снова вопрос, Петер, из тех, что были. Но все-таки один раз он решил!

— Да, добровольцем в «ЛАГе».

— Ерунда! Если тебя должно было достать, то достанет, даже если бы ты попал в армию спасения!

— Правильно, Эрнст! Но его последние слова были скорее от разочарования.

— А что он сказал? — спросил Блондин.

— «Наступит время, когда после меня останется дерьмо». — Блондин задумался над словами — есть ли такое знание?

— А когда я из-за сказанного на него напустился, он отмахнулся. Сказал: «Оставь. У моей матери еще четверо».

— Чепуха! — отбросил свои сомнения Блондин. — Перед атакой у каждого мандраж. Много говорят, много ожидают, один выбалтывает то, о чем многие думают, и…

— Я это уже когда-то слышал, Цыпленок! — проворчал Эрнст.

— Да, а потом из этого складывается второе лицо солдата-фронтовика. Написано в каждой книжке про войну. Неразрывно связано, как сосиска с горчицей. Или ты веришь в эту брехню?

Петер уставился прямо перед собой, серьезный, напряженный, с посеревшим лицом, и прошептал:

— Нет, Цыпленок, в это — нет.

— Рассредоточьтесь, вы, идиоты! — крикнул Ханс.

Блондин улыбнулся и обратился к Куно и Камбале:

— Это он вам!

— Сам ты такой! — ответил Камбала. — Когда вы друг другу морочите головы — это стратегия! А когда я хочу что-то вколотить в тыкву Куно, то я — идиот!

— Может быть, и я тоже? — проворчал Куно.

— Ты — нет, Куночка, — мы все, черт возьми, идиоты! Причем законченные!

«Главное, есть над чем посмеяться, — улыбнулся Блондин, — если бы мы этого не могли, то это был бы показатель морального состояния отделения. Меткое слово, но логичное, сверхлогичное, когда думают о том, что ругань, наконец, есть последнее, что остается бойцу. А когда и последнее уже не проходит, то плохо дело обстоит и с моралью, и с войсками».

Запахло нефтью и дымом.

Горящий танк был русским Т-34. Ханс сказал что-то про 6-ю гвардейскую армию. Но теперь здесь было танковое кладбище. «И станет танк для нас стальной могилой…» А видел ли хоть раз этот поэт вот такую стальную могилу? «Поразит нас смертельная пуля, настигнет нас рок…» Смертельная пуля? Смертельная пуля — хорошо. Прямое попадание из противотанковой пушки! Голову водителя снесло напрочь, наводчика разорвало, куски мяса прилипли к броне, а сама коробка горит! Может быть, кому-то удалось выскочить, катался по земле, орал так, что душа вылетала через глотку, а нефть прожигала ему мясо до костей. «Настигнет злой рок!» Бог ты мой, а я ведь еще тоже подпевал! Громко и вдохновенно, от души! Разве можно петь такие слова? Не думая, не понимая, когда эти слова только на языке, а не в мозгу?

Эсэсовцы под Прохоровкой. 1-я дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» в бою - i_023.jpg

А потом пошли они — контратака! Танки против танков, а между ними — гренадеры. Результат: кладбище танков. (Танковое сражение под Прохоровкой 11–13 июля 1943 г.)

Земля была серо-коричневой, твердой, высушенной солнцем, гладко отмытой дождем.

Они маршировали, и Блондин видел только свои ноги. Запыленные сапоги с заминами от ходьбы и круглыми носами. Над ними — серые шаровары, и равномерное движение левой — правой, левой — правой. Глаза перескакивают с левой ноги на правую и обратно, а между ними — твердая, как кость, земля. Перед ним — такие же монотонные шаги Эрнста. Рядом, как направляющий шнур, — отпечатавшийся след танковой гусеницы. Это была бы хорошая заставка для «Вохеншау». И у нижней кромки кадра попеременно появляются левый и правый грязные сапоги, снятые сверху. У верхней кромки — более мелкие, и соответствующие экрану, каблуки Эрнста, при подъеме сверкающие полукруглыми подковками. От правого нижнего угла экрана — вверх к середине, в сокращенной перспективе — след гусениц. Земля в движении — не резко. А в качестве музыкального сопровождения — только шум шагов. Жестких и тяжелых, раз-два, и скрип камней. Слегка приглушенно — выстрелы танковых пушек и пулеметные очереди. Никакого комментария, никаких победных фанфар, никакого специального сообщения. Только появляющиеся в ритме шагов титры: «5 июля 1943 г. Район Березова. 17 часов 28 минут».

Было жарко. Взгляд Блондина скользнул с подметок идущего впереди на пятнистые брюки и выше — на лопату, штык, сухарную сумку и остановился на фляге. Губы его горели. Он положил ладонь на чехол, почувствовал слабое бульканье и подумал: «Можно или надо еще подождать?», и пока в нерешительности взвешивал все «за» и «против», он услышал грохот артиллерии. Подметки Эрнста продолжали двигаться в том же темпе, и Блондин улыбнулся. При грохоте можно продолжать заниматься своим делом. Другое дело, если раскаты тихие и далекие или слышен тонкий приближающийся свист, тогда не остается ничего другого, как зарыться в землю. «Тренировка для ушей», — сказал Эрнст, когда Блондин, впервые услышав пролетающие над головой с тыла тяжелые снаряды, распластался на земле, в то время как «старики» спокойно продолжали идти дальше. Но при нарастающем свисте другие тут же ложились, а он хотел идти дальше. Хотел… Тогда его просто снесло с ног, но все, слава богу, хорошо закончилось. «Тренировка для ушей! Надо расслышать скорее шипение, а не вой! Реагировать инстинктом, а не разумом!»

Беспокоящий огонь русских накрыл практически всю округу. Послышались пулеметные очереди. Эрнст поправил шлем на голове и покосился направо. Роты сходили с танкового следа и отклонялись вправо. Блондин притянул верхнюю губу к носу и задумался: «Направление удара, как и раньше, остается прямым, а мы… Неужели там еще иваны? — И тут он услышал нарастающее шипение сверху, бросился на землю и прикрыл голову руками. — Минометы! Снова! Значит, снова оттачивать действия ваньки-встаньки». На пересеченной местности почти ничего не было видно. Он посмотрел правее, на «Тигры», которые шли немного позади. Они повернули башни. Сверкнул огонь. На бегу он увидел разрывы впереди себя, потом залег и наблюдал, как танки медленно двинулись дальше. Он повернул голову — Ханс махал автоматом. Кругом — слегка волнистая местность. Перед ним остановился Эрнст и прокричал:

— Вон там укрытие!

Блондин побежал длинными перебежками. Пули жужжали словно рой пчел. Он пробежал еще немного и спрыгнул в укрытие. Это была широкая траншея, выкопанная только наполовину. Эрнст ухмыльнулся:

— Ты уже здесь?

Блондин сидел на корточках, положив винтовку поперек колен, и хватал ртом воздух.

— Это должен был быть противотанковый ров, — услышал он голос Эрнста. — Здесь его не докопали, там дальше он значительно шире.

— Насрать на ров.

— Не на, а в ров, Цыпленок. Вряд ли поблизости есть лучшее укрытие. — Он помолчал и критически покачал головой. — Только когда иван начнет по ним стрелять, то он нас поимеет! Ты меня понял?

Он понял. Пауль стоя прислонился к стене рва и стрелял короткими очередями. Ханс побежал дальше, взмахом приказав идти за ним. Они пробежали мимо Петера, который так же, как и Пауль, стрелял, стоя во рву. В конце оборудованного противотанкового рва Эрнст присел на землю и буркнул с улыбкой:

— Перекур!

Когда к ним захотели присоединиться Камбала и Куно, он начал ругаться:

— Берите по сигарете и проваливайте, здесь слишком тесно!

Ханс вернулся.

— Слушайте сюда! Короткий привал, пока не подойдут танки. Потом — вон из мышеловки и со всеми чертями — по открытому полю.

Парни кивали и курили. Ханс сел и проверил свой пистолет-пулемет.

— Еще одна позиция? — спросил Эрнст.

— Нет, должно быть, отдельные отбившиеся отряды. Если мы это пройдем, — он указал головой в сторону русских, — вернемся снова на главное направление. — Он улыбнулся: — Наше преимущество в том, что мы уже не будем первыми.

26
{"b":"243288","o":1}