В то время я ничего не знал о жизни Мусоргского в Кареве. Не ведал и о том, что этот период неизвестен его биографам. Но рассказ стариков захватил: ведь их предки знали и видели живого Мусоргского! Я старался ничего не упустить, подробно записать все услышанное.

 И когда вернулся домой, на одном дыхании написал о поездке в Карево. Очерк был напечатан в областной газете "Молодой ленинец" 25 августа 1966 года под заголовком "Листья живут одно лето". И теперь он является своеобразным документом.

 "Когда я увидел запустение и заброшенность усадьбы, стало грустно и обидно. В местной газете ("Великолукской правде") была заметка. Автор умилялся, как хранят память о великом земляке, даже нафантазировал о яблоне, под которой сидел композитор, и как за ней ухаживают школьники, учащиеся техникума, местные жители. Неправда. Нет никакой яблони из сада Мусоргских, есть дички, примерно двадцати лет отроду. И никто не ухаживает за усадьбой. А в техникуме сказали в сердцах:

 - У нас заведение сельскохозяйственное, композиторов не готовим.

 В Великолукской музыкальной школе имени Мусоргского дружно посочувствовали: дескать, действительно родина композитора в забвении. Лет пять назад водрузили в Кареве камень под памятник - нелепую тумбу в загородке. Теперь там заросли крапивы и лебеды, куча камней и кирпича...

 Каждый век на земле отмечен рождением талантов, и то великое и неповторимое, что оставляют они людям, живет в поколениях. И наверное, нас не поблагодарят потомки, если мы не сохраним клочок земли, где явился на свет гений музыки".

 Теперь, когда я переписываю этот текст с пожелтевшей страницы газеты, многое воспринимается критически. Явно чувствуется натяжка для "красивого" заголовка с листьями, которые живут одно лето. Но почему я тогда взял под защиту этот уголок земли? Ведь два десятилетия назад не было "моды" писать об охране памятников. И на что я, как автор статьи, мог рассчитывать? В лучшем случае на то, чтобы подремонтировали нелепую тумбу в загородке и, может быть, посадили там цветы. Предложить что-то большее тогда я и не мог. Это сделали другие. Но вероятно, и публикация в газете сыграла свою роль.

 Через два года после моей поездки в Карево в печати появилось сообщение о том, что на родине М. П. Мусоргского открылся музей. Как писали в журнале "Музыкальная жизнь", он возник спустя почти девяносто лет после смерти композитора, в местах, где Мусоргский родился и провел детство. "Инициаторами его создания были учителя Жижицкой школы во главе с директором Алексеем Ивановичем Качновым, историком по специальности".

 С Алексеем Ивановичем Качновым я много лет поддерживаю дружеские отношения, записываю его воспоминания. В одной из бесед попросил подробнее рассказать, как все-таки открыли музей. Алексей Иванович был откровенен.

 - Признаюсь, совесть заела. Приезжали люди со всей страны, из-за границы, заходили в школу, спрашивали о Мусоргском. Однажды две пожилые москвички прямо-таки отчитали меня: "Стыдно вам - население даже не знает о Мусоргском, говорят, что жил здесь или генерал, или адмирал". Этим упреком они всю душу вывернули...

 О том, как зарождался музей, рассказывали учителя, местные жители. Позже довелось услышать воспоминания москвичей и ленинградцев.

 А началось все так. Летом 1967 года во время летних каникул А. И. Качнов специально попросил путевку в Сестрорецк, поближе к Ленинграду. В первый же день в городе на Неве, увидев вывеску, где было слово "музыка", он зашел в дом, спросил, с кем можно поговорить о композиторах. Ему указали кабинет. Прежде чем переступить порог, Алексей Иванович размышлял о том, как же ему представиться. А когда открыл дверь, неожиданно выпалил: "Здравствуйте, я - с родины Мусоргского!" Как и позднее не раз убеждался Качнов, слова эти обладали волшебным свойством. В Ленинградской Публичной библиотеке ему выделили отдельный кабинет, принесли охапку книг и журналов, помогли снять копии. В Театре оперы и балета имени Кирова приняли как родного, бесплатно снабдили интересными экспонатами и фотокопиями...

 Домой Качнов возвращался окрыленный: ехал ни с чем, а вернулся с чемоданом и двумя сумками, набитыми до отказа книгами, фотографиями, документами о Мусоргском! По такому случаю собрали внеочередной педсовет и единогласно решили готовиться к открытию музея. Завучу школы Сергею Терентьевичу Богданову, литератору и человеку дотошному, поручили создавать экспозицию и назначили "летописцем", так как он уже пробовал свое перо, выступая на страницах местных газет.

 Сергей Терентьевич родился в этих краях. Его отец и мать крестьянствовали, а сына мечтали видеть учителем. Но началась война, и в семнадцать лет Сергей ушел на фронт. Был радистом в артиллерии, не раз приходилось, как он говорил, "вызывать огонь на себя". Дважды был тяжело ранен и все-таки выжил, в Берлин вошел с рацией на спине. Домой вернулся с двумя орденами Красной Звезды, с медалями. Фронтовика сразу же приняли в Великолукский пединститут. А после учебы отправили работать в родные края, в Жижицкую среднюю школу. С 1951 года Сергей Терентьевич - завуч, а жена Валентина Григорьевна в той же школе - библиотекарь. Двое сыновей, как и отец, стали педагогами.

 Богданов и Качнов создали в школе совет музея, в который вошли учителя Михаил Михайлович Васильев, Анатолий Петрович Вихров, Петр Федорович Борисенко, а также ученики-старшеклассники: Лена Бегунова, Наталья Карасева, Таня Прозорова (она позже станет первой сотрудницей музея). Всем школьникам дали задание обойти близлежащие деревни, опросить и записать воспоминания жителей, кто что помнит о прошлом, собрать предметы крестьянского быта. Сергей Терентьевич вместе с ребятами написал более двухсот писем, установил связь с 38 музеями, театрами, архивами, библиотеками страны.

 А Качнов в это время хлопотал об открытии музея в районном центре. Первый секретарь райкома партии Олег Александрович Колосов сразу поддержал инициативу школы и посоветовал съездить в Москву.

 - Еду я в столицу, а на душе кошки скребут,- вспоминал Алексей Иванович.- Думал, потрачу деньги и ничего не сделаю. За Ленинград с меня бы никто не спросил, за свой счет ездил...

 В Москве Качнов обратился в Министерство культуры РСФСР, к заведующему отделом музеев. Там приняли сухо, даже разговаривать не захотели. Огорчился Алексей Иванович и хотел уже брать билет домой, но перед отъездом решил на всякий случай зайти в Музей музыкальной культуры имени Глинки. А там встретили радушно, предложили столько экспонатов, что Качнов поначалу опешил: впору грузовик заказывать. На прощание заведующая музеем Екатерина Николаевна Алексеева посоветовала:

 - Вы обязательно в Союз композиторов обратитесь. Особенно к Шостаковичу, он большой поклонник Мусоргского.

 В приемной Союза композиторов СССР Качнов опять произнес заветную фразу: "Я - с родины Мусоргского". Через минуту секретарша сказала:

 - Товарищ Качнов, Тихон Николаевич Хренников ждет вас завтра в четырнадцать часов и для встречи специально пригласит Шостаковича и Свиридова.

 На другой день Алексей Иванович в нетерпении пришел на час раньше. Был обеденный перерыв, и он присел в коридоре. Первым появился Хренников - степенно, по-хозяйски прошел в свой кабинет. Потом пришел Свиридов и, хотя не знал Качнова, поклонился ему, Точно в назначенное время подошел Шостакович, в черном костюме, с палочкой, как показалось Качнову - задумчиво-сосредоточенный.

 В огромном кабинете все было, как обычно у начальства, только стоял большой рояль. Алексей Иванович подробно рассказал, почему решили создать музей и что уже успели сделать. Шостакович, слушавший с особым вниманием, откликнулся первый:

 - Это прекрасное, благородное дело, мы вас поддержим!