Наверное, я невольно поморщился, потому что на лице Вайолет мелькнула тень улыбки.

— Мне было жалко Кору. Ведь ей приходилось флиртовать с Альфредом. И я понимаю, почему он дал мне работу и даже разрешил снимать у него комнату. К концу каждого из этих долгих и мучительных вечеров мы с сестрой забирались в постель и рассказывали друг другу, как прошел день. Кора всегда повторяла, что, возможно, от работы в пабе когда-нибудь будет польза. Что так мы изучаем характеры людей, смотрим, наблюдаем, как они общаются друг с другом. Она считала, что, когда мы скопим немного денег, мы сможем снова попытаться пойти в актрисы. Она никогда не сдавалась, моя Кора.

— А ты? — ласково спросил я Вайолет.

— Ну, в какой-то момент осознаешь, что мечты — это только мечты. Иногда я думаю, что мне бы нужно смириться с этим. Знаешь, сейчас я впервые за все время в Лондоне оказалась так близко к театру, — проговорила Вайолет, не отрывая взгляда от навеса над театральным входом напротив нашего отеля. — А Кора… — Девушка потрясла головой, словно отгоняя печальные мысли. — Где же она? — всхлипнула Вайолет и спрятала лицо в своих маленьких ладошках. — Все так ужасно, я даже боюсь думать об этом. Просто продолжаю надеяться, что Кора нашла где-то лучшую жизнь. Но не в раю. Я имею в виду здесь. Обрела лучшую жизнь в нашем мире. И может, она не сказала мне ничего, потому что не хочет меня как-то обидеть или боится, что я начну ревновать. Может, так, а? Это единственное, что мне приходит в голову, — проговорила Вайолет, так и не отняв руки от лица.

— Я уверен, Кора в безопасности. — Конечно, я не был уверен ни в чем подобном, но, едва я произнес эти слова, Вайолет с облегчением опустила руки и немного расслабилась. Я испытывал бесконечную жалость к этой девушке, у которой в этом мире не было ни единого друга. Мне так хотелось помочь ей. Вдруг меня осенило: — Вот что мы сделаем! Я смогу вернуть тебе твою работу и гарантирую, что Альфред не станет тебе досаждать. Не обещаю, что работа будет легкой, но уж точно не такой тяжелой, как была, — пока я говорил все это, я подумал, что мне надо бы хорошенько подкрепиться и скопить побольше Силы, чтобы загипнотизировать Альфреда и заставить его подчиняться.

— Благодарю тебя, — произнесла Вайолет, и слабая улыбка заиграла у нее на губах. — У нас в стране мы чествуем покровителя бедняков как раз на день святого Стефана, — добавила она. — И мне кажется, что в этом году праздник пришел ко мне немного раньше. Благодарю тебя, святой Стефан.

Смущенный ее благоговением, я отвел глаза. Если бы она только могла представить, кем я был на самом деле, она помолилась бы своему святому о защите.

— Не благодари меня. Просто останься здесь и отдыхай. Я пойду и поговорю с Альфредом. И попробую выяснить о Коре, что смогу.

— Мне нужно идти, — решительно произнесла Вайолет, поднимаясь на ноги.

Я покачал головой:

— Это небезопасно.

— Но если даже так, то как же ты? — пропищала Вайолет своим тоненьким голоском. — Я никогда не прощу себе, если с тобой что-то случится, когда ты выйдешь из укрытия из-за моих проблем.

— Со мной ничего не случится. — Я постарался ее успокоить, страстно желая, чтобы так все и было на самом деле. — Я не боюсь драться. Но мне и не придется. Все будет прекрасно.

— Это странно, но я почему-то верю всему, что ты говоришь, — как завороженная, проговорила Вайолет. — Но ведь я тебя совсем не знаю. Кто же ты?

— Меня зовут Стефан Са… Стефан, — твердо сказал я, едва сдержавшись, чтобы не назвать свою настоящую фамилию, которая сверкала кровавыми буквами в той кошмарной надписи на стене. Одно упоминание моего истинного имени могло напугать Вайолет. — Я из Америки. И я знаю, что такое одиночество. Я тоже расстался со своей семьей. И это тяжело.

Вайолет кивнула и спросила:

— Ты по ним скучаешь?

— Иногда — да. Я о них беспокоюсь, — и это была чистая правда.

— Тогда, мне кажется, мы с тобой — родственные души. Ты ведь действительно спас меня. И я не знаю, что бы я без тебя делала, будь я одна. Там, в парке.

— А ты… ты кого-нибудь смогла разглядеть? — Этот вопрос я так и не осмелился задать ей вчера вечером. Но сейчас, при свете дня, мне надо было услышать ответ.

Вайолет покачала головой.

— Нет, да я бы и не смогла. Было очень темно, и я даже перед собой-то мало что различала. Но я почувствовала, как начался ветер и зашевелились деревья. Я подняла глаза и увидела это жуткое послание. И я как будто знала откуда-то, что оно было написано кровью. Словно я почувствовала что-то… Что-то такое… — И она передернула плечами.

— Что ты почувствовала? — мягко переспросил я девушку.

Вайолет вздохнула. Видно было, что разговор этот причиняет ей страдания.

— Я почувствовала, как будто меня окружает зло. Как будто что-то было там, вокруг меня. Как будто на меня вот-вот должны были напасть, но тут появился ты, и…

— И притащил тебя сюда, — быстро закончил я вместо нее. Я отлично представлял себе, что она чувствовала. То самое ощущение, от которого я страдал еще тогда, в Нью-Йорке, когда я был уверен, что Клаус находится где-то рядом. Я пошарил в кармане и произнес: — А теперь у святого Стефана для тебя есть еще кое-что. Возьми-ка, — и я вложил в ее руку золотую цепочку с подвеской. Это был флакончик с вербеной.

— Что это? — спросила Вайолет, вертя украшение в руках. Блеск свечей отразился в сверкающих звеньях, и по столу запрыгали солнечные зайчики.

— Талисман на удачу, — сказал я. На самом деле вербена была для меня ядом, и даже сейчас, через плотное стекло, я чувствовал ее силу. Но я всегда носил с собой этот флакон. До сих пор мне не приходилось им пользоваться. И я очень надеялся, что и Вайолет не придется.

— Удача мне не помешает, — сказала девушка, опуская флакон с вербеной в карман. Цепочку она обвила вокруг шеи.

— И мне тоже, — признался я в ответ. Теперь я был уверен, что на нее не подействует вампирский гипноз, даже если внушать буду я. Отныне наши с Вайолет отношения основывались только на взаимном доверии.

И тогда она вдруг поднялась на цыпочки и нежными губами коснулась моей щеки.

— На удачу! — шепнула она мне на ушко.

Я улыбнулся в ответ. Конечно, может быть, сам ад гоняется за нами по этим улицам, но, по крайней мере, один друг у меня есть. А за свою долгую жизнь я успел понять, что даже один друг — это уже немало.

При свете дня извилистые лондонские улицы уже не казались такими страшными, как во время нашей бешеной ночной гонки. По мостовым сплошным потоком текли экипажи, разносчики на каждом углу предлагали свой товар. Цветы, газеты, сигареты — чего здесь только не было! Шум, крик, гам — все сливалось в одну сплошную какофонию звуков. Из всей этой мешанины языков и наречий невозможно было выхватить ни одного ясного слова. Я направлялся на запад, вниз по течению Темзы. В Лондоне эта река всегда была для меня вместо путеводной звезды. Но на этот раз мне казалось, что где-то там, в глубине ее темных грязных вод, таится какое-то мрачное пророчество, какое-то предзнаменование беды, предупреждение об опасности. Как бы мне хотелось просто взять с собой Вайолет и уехать из города! Пока мне удавалось уберечь ее, но сколько это еще может продлиться? Все, о чем я сейчас мог думать, — это выражение ужаса на лице Вайолет, ее тоненький голосок и то мужество, с которым она решилась покинуть семью в Ирландии ради исполнения своей мечты. Она обладала отважным сердцем, которого не было у Розалин, а эта ее юношеская невинность погружала меня в ностальгические воспоминания о том времени, когда я и сам был в ее возрасте. По моей вине она потеряла кров над головой и работу, и вот теперь я хотел во что бы то ни стало защитить ее.

Общение с людьми нас губит. Они действуют на нас разрушающе. А у тебя слишком мягкое сердце. За многие годы нашей дружбы Лекси тысячу раз повторяла мне эти слова. Чаще всего я машинально с ней соглашался, но иногда мне следовало бы задаться вопросом: «А почему так?» Мне было легко избегать общения с людьми в компании Лекси, но, как только я оставался один, я невольно искал человеческого общества. Что со мной было не так? Я никак не хотел смириться с тем, что, став монстром, я больше не могу дружить с человеком.