Екатерина считала, что русские войска должны войти в Финляндию только после созыва сейма и объявления независимости. Иначе она будет рассматриваться как агрессор и рискует получить войну с поддерживавшими Швецию Англией и Пруссией. Все это чрезвычайно напоминало ситуацию в Крыму 1783 г., однако теперь положение казалось куда серьезнее. Руки императрицы были связаны на юге, и целая европейская лига угрожала ей войной. Поэтому активные действия для реализации плана Спренгпортена-Егергорна были крайне затруднены.
Действия Аньяльской конфедерации, как и предполагал Потемкин, не встретили поддержки бюргерства и крестьян, считавших, что дворяне предали интересы страны. Офицерская фронда и начавшееся наступление датских сухопутных войск на шведские земли сделали для популярности Густава III то, что он уже не в силах был сделать сам. «Третье сословие» поддержало короля, одновременно стокгольмский кабинет получил крупные субсидии из Англии и Пруссии, позволившие Густаву III продолжать войну.
В течение следующего 1789 и первой половины 1790 гг. боевые действия на Балтике продолжались с переменным успехом. Война была тяжелой для обеих сторон, поскольку Россия с трудом отрывала войска с юга, а у Швеции, не смотря на полученные от покровителей суммы, не было сил вести затяжную кампанию. Занятый турецкими делами князь не предлагал императрице новых проектов касательно Швеции. Казалось, противники медленно выматывают друг друга в вялотекущих действиях, неся немалый урон ранеными и пленными, но никак не решаясь сделать первый шаг к миру. Екатерину останавливало желание берлинского и сент-джеймского кабинетов выступить посредниками на переговорах. Густав надеялся на вступление в войну Пруссии и Польши, поэтому не желал сложить оружия. Но после морских боев весны и лета 1790 г., когда русская и шведская эскадры заметно потрепали друг друга, победа все-таки склонилась на сторону сильнейшего.
Операции на Балтике велись в такой близости от Петербурга, что в город доносилась пушечная стрельба. Екатерина проводила ночи без сна, а Безбородко плакал {675}. В начале июня шведский флот был блокирован русскими эскадрами в Березовом Зунде. «Тут они доднесь еще здравствуют, быв с моря заперты нашим всем флотом корабельным… - писала императрица светлейшему князю. - Если Бог поможет, то кажется, что из сей мышеловки целы не выйдут» {676}. При попытке вырваться из плотного окружения русских эскадр шведы потеряли 7 линейных кораблей и 2 фрегата. «Пленных тысяч до пяти, пушек до осьми сот, о мелких судах счету нет еще» {677}. - рассказывала Екатерина своему корреспонденту.
Однако после блестящей победы русский флот постигло поражение. Командовавший эскадрой принц К. Г. Нассау-Зиген пожелал в годовщину вступления Екатерины на престол - 28 июня - нанести шведам решающий удар, но был наголову разбит. «После сей прямо славной победы шесть дней последовало несчастное дело с гребною флотилиею, - писала императрица Потемкину 17 июля, - которое мне столь прискорбно, что, после разнесения черноморского флота бурею при начатии нынешней войны, ничто сердце мое не сокрушило как сие» {678}.
Нассау умолял об отставке и возвратил императрице все свои ордена. Уже после заключения мира со Швецией Екатерина рассказывала об этом случае Потемкину: «Я писала к Нассау, который просил, чтоб я его велела судить военным судом, что он уже в моем уме судим понеже я помню, в скольких сражениях он победил врагов империи… что вреднее уныния нет ничего, что в несчастье одном дух твердости видно» {679}. Императрица сумела ободрить отчаявшегося адмирала: «Боже мой, кто не имел больших неудач в своей жизни?… Покойный король прусский был действительно велик после большей неудачи… все считали все проигранным, и в то время он снова разбил врага» {680}. Екатерина оказалась права, в дальнейших операциях Нассау сопутствовала удача, «что не мало и помогло миру» {681}.
3(19) августа в Вереле Россия и Швеция подписали мир без всякого посредничества Пруссии и Англии. С русской стороны к переговорам были допущены гр. И. А. Остерман, А. А. Безбородко, А. Р. Воронцов и Н. И. Салтыков {682}. Однако, уполномоченный подписывать договор Игельстром вел через их голову непосредственную переписку с Потемкиным, в которой не только доносил о ходе русско-шведского диалога, но и просил оказать необходимое содействие, жалуясь на негибкую позицию своих начальников {683}. Потемкин поддерживал мнение Ильгестрома перед императрицей. Так, Густав III отказывался удовлетворить желание России и восстановить государственное право, [145] существовавшее в Швеции до переворота 1772 г. «Требования для примирения, чтоб король шведский был без власти начинать войну, было напрасно, ибо сим способом никогда не помиримся. Бросьте его так» {684}. - убеждал Потемкин Екатерину 18 марта. Императрице прислушалась к его словам.
5 августа Екатерина сообщала Потемкину радостную весть: «Сего утра я получила от барона Игельстрома курьера, который привез подписанный им и бароном Армфельдом мир без посредничества… а королю прусскому, чаю, сей мир не весьма приятен будет» {685}. Финальные переговоры велись на Верельском поле между передовыми постами двух армий и направленными друг на друга заряженными пушками. При малейшей попытке шведской стороны увеличить требования Игельстром, взяв свою шляпу, направлялся в расположение русских войск, чтобы начать бой. Наконец, король уступил, договор был подписан и уполномоченные обменялись текстами {686}. «Одну лапу мы из грязи вытащили, как вытащить другую, то пропоем аллилуйя» {687}. - писала Екатерина Потемкину 9 августа.
После окончания военных действий отношения России с северным соседом оставались натянутыми, хотя обе стороны предприняли усилия, чтоб внешне создать впечатление намечающейся близости. В мутной политической воде общеевропейского кризиса Густав III намеревался, играя на противостоянии России и «лиги», выторговать для Швеции наибольшие выгоды и пойти за тем из возможных союзников, который пообещает ему большие выгоды. Пруссия желала видеть короля своим деятельным сторонником, но сильно потратившись в Польше, не располагала деньгами для новых субсидий. Английский кабинет, напротив, имел значительные средства, но совершенно не доверял Густаву. Екатерина не хотела ни союза со Швецией, ни тем более денежных выплат «северному Амадису», как Потемкин называл Густава. Однако именно Петербургу пришлось в ближайшее время стать для Стокгольма главным партнером. Взаимный интерес подталкивал изрядно упиравшихся соседей друг к другу.
