Подобный подход объяснялся как отсутствием более широкого круга источников, которые помогли бы исследователю дать четкую оценку государственной деятельности Потемкина, так и характерным для Брикнера «отталкиванием либерального сознания» от образа светлейшего князя, о котором мы уже говорили в начале данного обзора. Непонимание и неприятие образа героя монографии, холодное отчуждение от него самого и его «странных», на взгляд образованного человека конца XIX в., душевных порывов не покидает автора на протяжении всей книги. Строка за строкой, страница за страницей читатель может наблюдать, как давно выведенное за рамки религиозной традиции, сознание биографа бьется над феноменом чуждой его мировосприятию личности.
Все непонятное, например, стремление светлейшего князя - богатейшего вельможи, обласканного царскими милостями, обладающего громадной властью, избалованного женским вниманием - наконец, развязаться с делами и уйти в монастырь объясняется «противоречивостью натуры Потемкина». Хотя трудно представить себе более непротиворечивое желание для православного верующего. Точно также образованное общество России примерно в это же время с опаской, непониманием и даже осуждением взирало на духовный подвиг К. Н. Леонтьева, оставившего блестящую карьеру дипломата, славу писателя и философа, ради подвижнического примирения с Богом и самим собой. Столь же чужд оставался и Потемкин.
«Баловень счастья, более авантюрист, чем патриот, более царедворец, чем государственный человек, более азартный игрок, чем герой. - Делает историк вывод о личности Потемкина. - Его пороки объясняются в значительной доле недостатками тогдашнего государственного и общественного строя… Главным предметом внимания Потемкина в области Политики был восточный вопрос, отношение России к татарам и туркам… Расширение границ России на юге, устройство новозанятых провинций, сокрушение Оттоманской Порты, полное торжество России над исламом - вот главные предметы забот Потемкина до его кончины… Несомненно, что Потемкин, сделавшись другом и сотрудником Екатерины, часто с нею беседовал об этих задачах внешней политики России. Начиная с 1776 г. явилось множество рескриптов императрицы к князю, в которых идет речь о приведении в исполнение начертанной им программы… Таким образом уже в семидесятых годах Екатерина с Потемкиным были заняты так называемым «греческим проектом», виновником которого считался князь» {55}.
Недостаток документов приводит Брикнера к ошибочному мнению, будто Потемкин являлся инициатором и автором «Греческого проекта». На самом деле история этого документа, как и история самой идеи воссоздания Греческой империи, крайне сложна, и мы остановимся на ней в соответствующей главе нашей монографии.
В двухтомном труде, посвященном царствованию Екатерине II, Брикнер, основываясь на фрагментах переписки, опубликованной Я. К. Гротом, дает описание взаимоотношений императрицы с ее ближайшим сподвижником: «Напрасно говорят о перевесе, который будто бы имел Потемкин [21] над императрицей. Из множества писем Потемкина и императрицы можно убедиться, что она и нравственно и умственно стояла гораздо выше светлейшего князя, остававшегося до гроба в безусловной зависимости от императрицы. Впрочем, она высоко ценила способности Потемкина, нуждалась в его советах и во многих случаях руководствовалась его соображениями. Во время второй турецкой войны она писала к нему по два раза в неделю и чаще, сообщая о состоянии дел… Весьма часто Екатерина называла Потемкина своим учеником… жаловалась на его отсутствие, просила его щадить себя. При всем том, однако, Потемкин на каждом шагу зависел от степени расположения к нему Екатерины. Милость императрицы была главным условием его счастья и успехов» {56}.
Располагая только письмами Екатерины II, включенными в издание Я. К. Грота, но не читая ответных текстов Потемкина, Бринкер делает вывод о нравственном и умственном превосходстве императрицы над светлейшим князем. Однако, историк слышал лишь одну сторону в эпистолярном диалоге. Судить же о реальной роли каждого из корреспондентов возможно только, опираясь на полный источник.
К сожалению, во время написания трудов Брикнера историк не был знаком с государственными бумагами светлейшего князя, издание которых Н. Ф. Дубровин начал в 1893 г. {57} Эти документы вкупе с перепиской показывает, что далеко не одна милость Екатерины обусловливала высокое положение Григория Александровича. Опираясь на созданную им придворную партию, императрица могла противостоять покушениям группировок, поддерживавших великого князя Павла Петровича.
Странно, что осознавая неполноту своей источниковой базы, отдавая себе отчет в том, что на имеющемся материале невозможно написать очерка государственной деятельности Потемкина, Брикнер с легким высокомерием замечал: «Предоставляя будущим исследователям исчерпывать этот предмет при помощи всестороннего анализа и пока еще неизданных данных, мы довольствуемся сообщением… важнейших фактов… для общей характеристики Потемкина… Занявшиеся после нас этим предметом, - хотя бы даже при более благоприятных условиях, имея возможность начертить биографию Потемкина в больших размерах и с сообщением гораздо большей массы фактов, - едва ли придут к новым результатам в отношении самых важных фазисов исторической роли Потемкина и оценки преимуществ и недостатков нашего героя» {58}.
Снова повторяется мысль: вся совокупность источников, которую можно будет впоследствии привлечь, в сущности бесполезна, и без нее картина ясна в «общих чертах», она останется такой, какой нарисована сейчас, сколько бы новых красок в нее не добавили.
Впрочем, при обнародовании такого числа бумаг Брикнер буквально вынужден признать в конце монографии о Потемкине: «Его деятельность была далеко не бесполезною». И уже как бы не от себя добавить: «Рунич*, перечисляя результаты ее (деятельности Потемкина - O. E.) - уничтожение Запорожской Сечи, построение Херсона и Николаева, покорение Крыма, учреждение Черноморского флота, овладение Очаковым… замечает: «Все это не ложные суть памятники дивной прозорливости великой Екатерины II и сотрудника ея» {59}.
Не смотря на эти замечания, работа Брикнера оставалась до выхода книг В. С. Лопатина крупнейшей биографией Потемкина, к которой в первую очередь обращался каждый исследователь жизни светлейшего князя. К несчастью, монография Александра Густавовича морально устарела буквально через два года после выхода в свет в результате дубровинской публикации 1894 г. государственных бумаг Потемкина. Однако она гораздо более известна и историографически востребована, чем три тома документов, что можно объяснить по-пушкински нашей «ленью и нелюбопытностью».
После работы Брикнера возникают небольшие по объему книги, в основном разворачивающие отдельные положения его монографии. Такова скромная работа В. В. Огаркова, которая концентрировала внимание читателя на вопросах бескровного присоединения Крыма с Таманыю, заселения Новороссии, постройке городов на юге {60}.
Издание богатейших документов военного архива, предпринятое историками Н. Ф. Дубровиным и Д. Ф. Масловским пробило первую, но довольно мощную брешь в, казалось бы, незыблемом представлении о Потемкине, как бездарном и медлительном полководце, присваивавшем победы гениального А. В. Суворова {61}. На основании этих документов Масловский как военный историк рассмотрел операции 1787-1789 гг. и пришел к неожиданным умозаключениям. «Выводы о бездарности Потемкина как полководца - ненаучны, - писал исследователь, - они сделаны без опоры [22] на главнейшие материалы, которые были неизвестны до настоящего времени… Потемкин в турецкую войну являлся первым главнокомандующим нескольких армий, оперировавших на нескольких театрах, и флота. Потемкин первый, худо-хорошо, дает и первые образцы управления армиями и флотом общими указаниями - «директивами». Эти директивы Масловский считал «образцовыми», поскольку они четко определяли стратегические задачи подчиненных Потемкину военачальников, но не связывали их тактически, избавляя от мелочной опеки и поощряя личную инициативу. Умение выбирать достойных командиров и доверие к их таланту - главная черта Потемкин как командующего.
