Я, как всегда в походе, на ходовом мостике. Вахтенным командиром с поля часов заступил лейтенант Сотников. Комиссар обходит боевые посты. Его голос слышен на полубаке. Никита Павлович рассказывает краснофлотцам о положении на фронтах, и прежде всего на Кавказе.

Идем средним ходом - такова максимальная скорость транспорта. Справа на поверхности моря к кораблю бежит серебристая лунная дорожка. Но эта экзотика сейчас нам ни к чему. Луна и ее дорожка могут навести на нас подводную лодку или какой-нибудь другой вражеский корабль.

Я втискиваюсь в выносной штурманский пост и вместе с лейтенантом Чуйко просматриваю прокладку на карте. Это не проверка штурмана, а анализ и уточнение [129] курса - нам обоим хочется убедиться в том, что все предусмотрено и учтено. А в Чуйко я всегда уверен. В любую минуту он может доложить место корабля в море, и еще не было случая, чтобы был допущен просчет.

Далеко за полночь меня начинает одолевать дремота. Присаживаюсь на разножку у машинного телеграфа. Но вот над морем прокатывается грохот мощного взрыва. Справа от нас милях в десяти виден большой огненный шар.

Что же это может быть? Мы знали, что мористее нашего конвоя шел транспорт «Севастополь». Неужели с ним что случилось? Принимаю решение идти к месту взрыва, оставив в охранении своего транспорта катер-охотник.

Развивая полный ход, спешим к судну. На его борту много эвакуируемых новороссийцев, а трюмы забиты авиационными моторами. Выходим к месту трагедии, но транспорта уже нет, он затонул. В воде плавают люди. Среди них есть женщины и дети.

Стопорим машины, спускаем на воду шлюпки, выбрасываем за борт спасательные средства. Люди подплывают к тральщику, и краснофлотцы, расположившись у борта попарно, ловко вытаскивают их из воды. К «Щиту» подходят шлюпки. Высадив спасенных, они снова уходят подбирать пассажиров и членов команды транспорта.

За полчаса подбираем около ста человек. Только успеваем поднять на борт одну шлюпку, как звучит тревожный доклад сигнальщика Радченко:

- След торпеды, левый борт, девяносто, идет на тральщик!

Слышу возгласы подплывших к кораблю людей:

- Капитан, торпеда!

- Торпеда!

Бросаю взгляд на водную поверхность и ясно вижу пузырчатый белесый след, приближающийся к тральщику. [130] Тут же перевожу ручку машинного телеграфа на «полный вперед». Но мотористы не успевают запустить дизели - торпеда уже под тральщиком…

Все, кто был на верхней палубе и мостике, ожидали взрыва. Я инстиктивно ухватился за поручни. Но проходит секунда, вторая, третья… Случилось просто непостижимое: след торпеды показался уже с правого борта. Смертоносная сигара прошла под килем, не коснувшись корпуса «Щита». А ведь тральщик, тяжело груженный станками, теперь сидит в воде глубже обычного. Быть может, плохо сработал гидростатический аппарат, управляющий движением торпеды по глубине? Или это была неконтактная торпеда, взрывающаяся под воздействием лишь магнитного поля корабля? Но как бы там ни было, снаряд оказался плохо подготовленным к выстрелу и беда нас миновала.

Ругаю себя за необдуманный поступок: нельзя было стопорить машины! Враг наверняка видел, что транспорт шел без охранения, и спешить уходить из района атаки ему было незачем. А я этого не учел.

«Щит» дает ход. Прибавляю скорость и командую:

- Право на борт!

Когда поворачиваем от курса градусов на шестьдесят, сигнальщик докладывает:

- По левому борту параллельно с тральщиком след торпеды.

Но «Щит» уже на ходу, и теперь можно уклоняться от торпедных ударов.

Трудно сказать, кто потопил «Севастополь» и сейчас атакует нас. Возможно, это подводная лодка, а может быть, торпедные катера. У нас нет гидроакустической и радиолокационной аппаратуры, а без нее ночью на расстоянии невозможно определить противника.

К месту гибели транспорта подходят катера-охотники. Они начинают подбирать остававшихся на воде людей. [131]

А мы, приняв спасенных, поднимаем на борт вторую шлюпку и полным ходом возвращаемся к своему транспорту.

Члены экипажа поделились с пострадавшими сухим бельем. Многие из них оказались ранены. И тут снова в полную силу проявилось искусство нашего военфельдшера Прилипко. С помощью санитаров в эту ночь он спас не одну жизнь - сделал несколько легких операций.

Начальник хозяйственной службы главный старшина Степан Замори выделил для пассажиров хлеб, масло и консервы, а кок Николай Братских приготовил вкусный завтрак.

На тральщике лишь один кок, но наш стоит многих. Коммунист Братских отлично знает и любит свое дело. На камбузе поддерживается идеальная чистота. И человек Николай необыкновенный. Остроумен, весельчак, гармонист. Словом, один из любимцев команды.

Рассветает. Над горами заалела заря. Мы подходим к Сочинскому порту, чтобы высадить спасенных людей с транспорта «Севастополь». Но на вход «добро» нам не дают: ожидается налет самолетов противника. Останавливаемся на рейде и переправляем людей в порт на шлюпках и портовых катерах.

В 8 часов оставляем Сочинский рейд. Наш путь лежит на юг. Слева по борту проплывают Хоста, Адлер, Гагра, Сухуми…

В воздухе время от времени появляются наши истребители, и от этого становится спокойнее на душе. Даже женщины с детьми выходят на палубу, чтобы подышать свежим воздухом, посмотреть на близкий экзотический берег.

Вечером на траверзе Поти расстаемся с транспортом и катером, разворачиваемся и идем к узкому руслу реки Хопи. Там швартуемся к барже, стоящей у берега. [132]

В наступлении

На моем настольном календаре - 2 февраля 1943 года. Ночью мы пришли из Поти в прифронтовой Геленджик, доставив его защитникам боеприпасы. Началась разгрузка, и я сошел с мостика в каюту, чтобы немного отогреться. Не снимая реглана, сажусь за стол, борюсь с одолевающей дремотой. Спать некогда: от оперативного дежурного штаба флота вот-вот должен поступить ответ на мой запрос о дальнейших действиях.

После памятного августовского перехода в Хопи характер боевой деятельности «Щита» мало в чем изменился. Нашей главной задачей по-прежнему остается обеспечение морских перевозок и непосредственное участие в них на участке Батуми - Геленджик.

Враг стремится захватить наши военно-морские базы и порты Кавказского побережья и тем самым уничтожить Черноморский флот. Немецко-фашистское командование видит в этом важнейшее условие овладения Кавказом (план «Эдельвейс»). И резонно - наш флот, несмотря на тяжелые условия базирования, оказывает активное содействие приморскому флангу сухопутных войск, надежно прикрывает побережье от возможной высадки противником десантов с моря.

Осенью 1942 года гитлеровцы были остановлены на туапсинском направлении. После поражения врага под [133] Сталинградом Советская Армия развернула наступление на огромном фронте от Ленинграда до Кавказа. И теперь все мы живем в предчувствии больших событий на юге. Морские пехотинцы поговаривают, что противник усиленно укрепляет свои позиции, особенно в районе Новороссийска. Выходит, он уже не собирается наступать, а ждет нашего удара.

Мои размышления прерывает стук в дверь. В каюту входит старшина 2-й статьи Анатолий Аношкин с радиограммой. Ее содержание несколько озадачивает: «Встать на якорь в бухте, завтра в 8.00 быть в штабе флота». Да, такое редко случается - будем сутки находиться без задания. К чему бы это?

Чуть встревоженный, выхожу на палубу. Навстречу спешит мой новый помощник лейтенант Е. Б. Якубовский, заменивший Николая Матвеевича Сотникова, назначенного с повышением - командиром дивизиона катерных тральщиков.

Якубовский докладывает, что выгрузка боеприпасов закончена. Я сообщаю ему о полученном указании, затем поднимаюсь на мостик. Вскоре тральщик отходит от причала и становится на якорь.

После завтрака ко мне в каюту заходит капитан-лейтенант Савощенко. Он теперь заместитель командира по политчасти. Но это его новое положение не изменило наших отношений. Мы по-прежнему работаем дружно, понимаем друг друга с полуслова.