Последние два десятилетия стали неисчерпаемой коллекцией неприятных запахов: от смрада разложения до вони горелого дерева и до самого знакомого запаха – запаха убежищ: смеси плесневелого картона, мокрой ткани и немытых тел. А еще время от времени возникал запах крови, резкий даже в воспоминаниях, почти такой же, как запах ржавого лезвия. Во время своего путешествия из Рима в Венецию он чувствовал его слишком часто, а еще чаще – во время своего долгого пешего возвращения назад. Иногда это была его кровь, но чаще – кровь тех, кто пытался встать на его пути к конечной цели. По вечерам, во время привала, когда Дэниэлс укрывался в каком-нибудь ненадежном убежище, каждый раз, снимая перчатки, он принюхивался к запаху своих рук, боясь почувствовать зловоние гангрены. Его руки были живым мясом. Ремни саней протерли на них глубокие раны, похожие на стигматы, – язвы, иногда поражавшие некоторых святых (или даровавшиеся им, смотря с какой точки зрения смотреть) и повторявшие раны распятого Христа.

Металлический запах крови был приятным запахом. Он говорил о том, что в раны не попала инфекция. Тогда Джон открывал баночку с драгоценным жиром, смазывал им свои язвы, а затем перебинтовывал их.

Запах жира тоже был приятным. Главное – не задаваться вопросом о том, из какого животного этот жир добыт. Три банки он приобрел у торговца, встретившегося ему недалеко от Равенны – самого северного аванпоста Государства Церкви, временной столицей которого был Новый Ватикан. Убогой подземной столицей государства, карта которого была разбросана по полуострову подобно пятнам на шкуре леопарда: город здесь, аванпост сотней километров северней. В общей сложности всего несколько сотен человек, которых разделяло такое расстояние, что новости иногда опаздывали на недели, если не на месяцы.

Тот торговец был честным человеком. То, что показалось бы странным до Страдания, вошло в норму во времена, когда честность стала первым условием выживания, твоего и окружающих. В обмен на жир и кое-какие новости о Новом Ватикане, в большинстве своем не слишком правдоподобные, Джон отдал ему одно золотое кольцо из тех, что обнаружил в своем кармане на обратном пути из Венеции.

Это было одно из тех колец, которые дож, правитель Венеции, бросал в море с Бучинторого[4]во время обряда обручения города с морем. Алессия, загадочная Алессия собрала горсть этих колец и отдала ему. Джон был уверен, что выбросил их, но несколько дней спустя, в самом начале своего обратного пути, обнаружил их в кармане своей куртки вместе с кольцом папы – Печатью Рыбака. Он еще помнил чувство, охватившее его при виде этого кольца на пальце командира швейцарских гвардейцев, хваставшего тем, что он снял его прямо с мумифицировавшейся руки последнего папы.

Теперь Джону Дэниэлсу было совершенно наплевать на кольцо. Оно утратило всякое символическое значение. Отныне его ценность равнялась ценности металла, из которого оно было изготовлено. В лучшем случае его можно было использовать как обменный товар, чтобы приобрести что-нибудь полезное для выживания. Оно ничем не отличалось от остальных колец, обнаруженных в кармане.

Впрочем, как ни неприятно было признаться, это кольцо, вероятно, стало бы последним, которое он пустил бы в ход для обмена на еду, воду и лекарства.

– Привет, Дон, – прошептал он, не открывая глаз.

– Откуда ты знаешь мое имя, незнакомец?

– Ты продолжаешь называть меня незнакомцем. А я ведь сказал тебе свое имя.

– А вот мое ты, по-видимому, где-то подслушал, хоть я и не знаю, как и где ты мог это сделать.

– Ну уж и подслушал. Я же все-таки священник.

– Сам я тебе его не говорил. Значит, ты должен был услышать его где-то. Знаешь, мы в Городе сильно дорожим своими именами.

– Как бы то ни было, меня зовут Джон Дэниэлс.

– А меня Управляющий. Запомни это. Управляющий, а не так, как ты меня назвал. Это было мое предыдущее имя. Больше оно не мое, – он наклонился. Взял правую руку Дэниэлса и принялся разглядывать ее. – Что ты сделал со своими руками?

– Я тащил сани. Три месяца подряд или около того.

Управляющий расхохотался.

– Ты издеваешься надо мной? Три месяца? Ты хотел сказать, три дня?

– Три месяца, – возразил Дэниэлс спокойно. Юноша почесал бороду. Он пытался определить по выражению лица незнакомца, шутит тот или говорит серьезно.

– Хватит надо мной смеяться, – сказал он в конце концов.

– Я не смеюсь над тобой.

– И где же эти сани? Команда, которая подобрала тебя, не видела никаких саней.

– У меня их отняли.

– Ах так, и кто же у тебя их отнял? Те же, кто почти прикончил тебя?

– Нет, другие из их шайки. Другие лица, та же порода.

– Сыны Гнева?

– По всей видимости, те, кого вы так называете.

– И что же ты вез в этих своих санях? Подарки хорошим детям?

Дэниэлс улыбнулся.

– На самом деле подарок был всего один. И для очень плохого взрослого. К сожалению, у меня его отняли.

– Значит, ты даришь подарки плохим людям?

– Ну это смотря какие подарки.

– И что же это был за подарок, который они у тебя отняли?

– Термоядерная боеголовка. Одна из мелкокалиберных. Их еще называли тактическими. Теоретически предполагалось, что они портативные, но когда таскаешь ее за собой столько времени, начинаешь несколько по-иному представлять себе значение слова «портативный».

Управляющий пристально смотрел в мертвые глаза старика.

– Никто не может прожить три месяца рядом с атомной бомбой.

– А еще никто не может три месяца передвигаться снаружи днем, не так ли? И все же я это сделал.

– Ты надо мной издеваешься. Чтобы умереть, достаточно провести снаружи всего один день.

– Не совсем так, но то, что ты говоришь, весьма недалеко от истины.

– Значит, ты врешь мне.

– Нет. Ваши выводы ошибочны, дорогой Ватсон.

Услышав это имя, Управляющий остолбенел.

– Судя по твоей реакции, ты знаешь о приключениях Шерлока Холмса, – сказал Дэниэлс.

– Да. И ты?

– Конечно, в детстве я прочел их все. Как и «Моби Дика», и «Приключения Тома Сойера»…

– Последнее название мне незнакомо. Что это?

– Книга Марка Твена.

– Она у тебя есть? – спросил юноша с жадностью.

– Дело даже не в том, что у меня ее нет. Ты видел мои глаза? На что мне может пригодиться книга?

Управляющий выглядел сильно разочарованным. Сознание Дэниэлса, незаметно изучавшее мысли молодого человека, вздрогнуло от волны агрессии, которая резко поднялась в молодом человеке.

– Но я знаю ее наизусть, – инстинктивно солгал он. Мысли юноши окрасились зеленым.

– Серьезно? А еще какие-нибудь книги знаешь?

– Все.

Это была сама рискованная ставка из всех, что мог сделать Дэниэлс.

И она оказалась выигрышной.

Мысли молодого человека зажглись искрящимся белым, переливавшимся золотом и серебром.

– Правда? Ты знаешь их все? Ну, так значит, ты просто волшебный. Ты просто волшебный человек!

– Ну что-то в этом роде.

– Пойдем. Я отведу тебя в Город.

– А это разве не Город?

– Нет, это нет. Пойдем, я покажу тебе нашу библиотеку.

– Но я еще не готов.

Вокруг головы юноши моментально загорелись красные огоньки. Пляшущие огоньки гнева. На самом деле Джон все-таки видел предметы этого мира, но только как очертания, окруженные мерцающими аурами. Так было с того самого дня, как он повстречал Монаха.

С того самого дня, когда это невероятное создание разделило с ним свое видение. Видение того, что происходило в Риме. В обмен на свои способности это непостижимое создание забрало у него очень многое. Лишь время могло показать, был ли обмен выгодным.

Огоньки вокруг лица Управляющего продолжали расти.

– Ладно, – поспешил сказать Джон. – Хорошо, я пойду с тобой.

Опираясь на локти, он смог сесть. Это усилие далось ему нелегко. Голова начала кружиться, и он упал бы обратно на постель, если бы руки молодого человека не поддержали его.