Вот тогда я и дал им то, чего они хотели – подсознательно, конечно.

– Баган, паскуды! Всех порву! Баган!!!

Собственно говоря, «баган», как и большинство неандертальских понятий, буквально ни на один «сапиенсный» язык не переводится. Приблизительно это означает покорность, признание над собой чьей-то власти и готовность подчиняться. На требование этого самого «багана» мужчина должен ответить мимикой и жестами умиротворения (согласия) либо… ударом дубины в лоб.

Мои противники застыли в оцепенении от сомнений. Или засомневались до оцепенения. Это надо было использовать и я, ссадив детвору с колен, начал медленно вставать. При этом левой рукой я придерживался за поясницу, а правой опирался на трофейную палицу.

– Не понял?! – голос мой зарокотал предвестием (лишь предвестием!) всесокрушающей ярости. – Кто тут крутой (самый сильный и смелый)? Ну! Кто?! Ты, детеныш гиены? Баган! Или ты, червяк из тухлятины? Баган! Баган все, я сказал!!!

Один за другим молодые воины опустились на колени, встали на четвереньки…

«Сработало! – я перевел дух и, демонстративно кряхтя, опустился на свою сидушку. – Черт побери, а ведь я же не приотворялся! Потому, наверное, и послушались… Впрочем, не время рефлексировать – надо быть спокойным и упрямым…»

– Ути, мой хороший! – потрепал я грязные кудри какого-то мальчонки (или девчонки?) и подпихнул его в сторону. – Иди погуляй! Дядя Саша сейчас будет делать козью морду всем остальным.

По моей логике атака «субдоминантов» должна последовать немедленно. Иначе… В общем:

– Бабы, прочь! Пять шагов назад!

А вот это было уже зря! Отвлекшись на женщин, скосив глаза в сторону, я чуть не пропустил…

Центровой из «бета» покрыл расстояние тремя прыжками. На излете последнего он нанес удар своей длинной дубинкой – косой сверху. Аж свистнул рассеченный воздух!

Мне ничего не оставалось, как уйти вниз, вжать голову. Я почти успел, но он все-таки чиркнул меня по затылку. Впрочем, этого я почти не заметил – включились инстинкты с рефлексами, а разум угас.

Нырнув вниз и влево, я махнул наугад правой рукой и зацепил-таки одну из ног противника. Инерция была велика, и он полетел плашмя прямо на шарахнувшихся с визгом зрителей. Мне пришлось сделать кувырок вперед, чтоб обрести вертикальное положение. Оказавшись на ногах, толком не сориентировавшись, я развернулся и прыгнул туда, где должен был быть противник. Он только еще вставал и не был готов принять удар стокилограммового тарана.

Бойцу не повезло: под ударом моей туши он грохнулся на спину – не сгруппировавшись, не успев сделать «самостраховку». А прямо под его затылком из земли торчала горбушка валуна.

Звук удара…

Черепа у неандертальцев крепкие, но не до такой же степени.

Пульс можно было не щупать…

А я не ощутил ничего, кроме радости победы, да и то не слишком сильной. Вроде как прихлопнул досаждавшую муху – приятно, конечно, но не плясать же по этому поводу?! Проснувшийся разум подсказывал, что нужно победно взреветь и воздеть кулаки перед публикой. А внутренний голос невнятно шептал: «Не выпендривайся, так будет круче!»

Его-то я и послушался. Поднялся и, не проявляя ни малейшего интереса к свежему трупу, уселся на мамонтовый позвонок в прежней позе. И стал чесать подмышкой. Вся сцена, весь поединок занял, наверное, несколько секунд.

А еще несколько секунд спустя я оказался в прежнем положении, то есть облепленный детьми и женщинами со всех сторон.

– Вот видите, – поучительным тоном сказал я им, стараясь дышать ровно, – что бывает с теми, кто не уважает дядю Сашу… Ну, то есть, дядю Унага.

Я бормотал всякую чушь, мешая неандертальские понятия с русскими словами, а сам смотрел по сторонам и пытался понять, что станут делать два оставшихся «беты». Да и получить по затылку от якобы смирившегося «гаммы» вовсе не хотелось.

«Вдвоем они меня забьют однозначно. Но – вдвоем. Сами, наверное, атаковать не будут. Юка должен их послать, отправить «под танк». Или броситься сам. В конце концов, это его женщин перетрахал чужак. Ну, что будет? Или сбой ритма, рекламная, так сказать, пауза?»

Наконец-то я увидел его – местного доминанта, альфа-самца.

Он шел прямо ко мне – неторопливо, вразвалку.

И мне стало стра… Нет, не страшно, это – другое!

В общем-то, ничего особенного с виду в нем не было – чуть старше среднего возраста, вряд ли тяжелее того «беты», чей труп лежал за моей спиной. Правда, руки, ноги, грудь – нагромождение мышц, почти не скрытых жиром.

Он шел медленно и не смотрел на меня. А вокруг него распространялось нечто незримое, но вполне реальное – какое-то биополе, что ли? Те, кто попадал в него, обмирали, подавались в стороны, но разбежаться не могли и оставались на месте. «Понятно, что это – та самая «волшебная сила», которой я сам только что погасил атаку среднеранговых самцов, но мне-то пришлось для этого реветь, как иерихонской трубе, а этот молчит. И становится еще страшнее…»

И все-таки это был не страх – по крайней мере, у меня. Это…

Юка остановился прямо передо мной и посмотрел в глаза. Широкие ноздри шевелились, втягивая воздух, грудь мерно вздымалась. Он был в гневе, он был в ярости. Она переполняла, она распирала его изнутри.

Глаза в глаза…

Секунда, вторая…

Я прожил в цивилизованном мире больше двадцати лет. При этом, наверное, четверть свободного от сна и еды времени провел в спортзалах. Из единоборств я не занимался разве что капоэйрой. И всегда побеждал, если хотел. А тут…

«Нет, он не будет топать ногами, бить себя в грудь и скалить клыки, устрашая врага. Он просто не видит перед собой противника, достойного такой демонстрации. Он не собирается драться, он просто сейчас сметет меня, раздавит на месте. У меня лишь пара мгновений, чтобы бросить палицу и встать на четвереньки. Это – ничтожный, но шанс на пощаду…»

Пальцы на рукоятке дубины ослабли, колени начали сгибаться…

Но в последний момент в мозгу щелкнуло какое-то реле. И возник страх. Иррациональный, дикий, всеобъемлющий: «Убьет! Прямо сейчас! Убьет!!!»

Этот страх, этот ужас мгновенно раздулся, заполняя все, и лопнул черной ослепительной вспышкой.

Потеря сознания. Пауза…

Мы стояли друг против друга и тяжко дышали. Наши палицы валялись на земле. «Это, значит, он попытался вывернуть оружие из моих рук, но не удержал и свое. Мы расцепились, разошлись и теперь отдыхаем перед вторым раундом. У него, похоже, разбиты пальцы на правой руке (поэтому и не удержал?) А я плохо вижу…» Провел рукой по лбу – над левым глазом было какое-то месиво. Я сдвинул его в сторону, отер кровь, и зрение сразу наладилось – так-то лучше!

Похоже, способность соображать и даже что-то чувствовать ко мне вернулась. А чувствовал я не боль (при таком-то адреналине!), а этакую радостную легкость – я сделал это! До победы как до неба, но я смог начать бой и не погиб сразу. Наверное, как крыса, загнанная в угол…

«Зато теперь все в порядке, и мы на равных: за ним сила и первобытная ярость, за мной годы тренировок и масса приемов, отработанных до автоматизма. Смешно, но в наших шоу именно мне раньше отводилась роль тупого разъяренного альфа-самца».

Тут я сообразил, что инициативу надо брать в свои руки, и начал двигаться – подняв кулаки и танцуя-подпрыгивая, как на ринге. Я не пошел прямо на противника, а двинулся по дуге вправо, стараясь отделить его от лежащей на земле палицы. Когда это получилось, пошел на сближение. А он с коротким рыком ринулся в контратаку. Конечно, я ушел в сторону, успев слегка приложить левой по ребрам. Поднять палицу он не смог – я снова был рядом и неуловимо «порхал» на предельной дистанции, доставая прямыми то голову, то корпус.

Ситуация стабилизировалась – яростно рыча, он пытался меня схватить и порвать, а я уклонялся и долбил его кулаками. Только тут до меня, наконец, дошло, что кулачный бой – очень позднее изобретение. Человеческая рука изначально для этого не приспособлена. Именно поэтому, наверное, нашим далеким предкам пришлось усилить эту руку камнем или палкой. Оставшись без оружия, мой соперник, по сути, беспомощен. Даже если он возьмет захват, даже если переведет меня в партер – уж как-нибудь справлюсь, дело привычное.